– Да перемог вроде бы. Но ногу в паху тянет. Но и я, похоже, в долгу не остался. Кучу-малу навалял.
– Сочувствую.
– Кому?
– Им. Тем, кто попал тебе на кулак.
– Хм, – неопределенно хмыкнул Трошин.
– Ну, докладывай.
Они медленно направились к шеренге пограничников. Родькин сосредоточенно смотрел вперёд, время от времени меняя руки над глазами. Иногда прикладывал их к ушам (уши прихватывал морозец, который протягивал по руслу реки ветерок – хиус), майор не распустил клапана шапки, когда вышел из машины.
А впереди, за шеренгой шумели, и прожектор, пробегая над толпой, высвечивал вытянутые вверх руки с книжками-цитатниками, частоколы транспарантов и флагов. Над людской массой клубился пар от её дыхания.
За толпой стояла обреченная техника, по ней лазали люди, слышался стук металла о металл.
Во всей этой панораме было что-то трагическое и в то же время неправдоподобное, как будто перед глазами происходило действо какого-то плохого спектакля, в котором отсутствовал сюжет, идея. Действо плохо понятное человеку со здравым умом. Как поступки и действия животных, тех же обезьян в стаде, движимых неразвитыми инстинктами, рефлексами, которые, ворвавшись на чужой двор, в нём всё крушат, долбят по всему, что звенит, крошится, режется, не задумываясь ни над ценностью вещей, ни об их важности. Одна цель – навредить, напакостить, сделать больно хотя бы в малом. Какой трагический парадокс: великая страна, великий народ, и тут же великое варварство. Не укладывалось в сознании.
– Да-а, а технику-то он зря на лёд вывел. – Проговорил Родькин, слушая доклад Трошина. – Выставки не получилась.
– Я полагаю, что здесь не столько его вина, сколько в нашей нерешительности и неопределенности военной стратегии с нашими горячо любимыми соседями. Из-за политической неопределенности. Из-за неё мы будем калечить тут людей, технику, убивать время, средства. Реверансы хороши на дипломатических приёмах, а на границе один закон – незыблемость её, и её защита. Чтоб всякий, кто бы он не был, чувствовал, что пренебрежение к границе, не исполнение требований пограничного режима, неуважение представителя пограничной службы – наказуемо. И никаких сантиментов! – младший лейтенант рубанул воздух кулаком. – А так что? Ты ему ужимки, улыбки, политес разводишь, а он тебе в лицо плюет, сучок, рожи строит, как обезьяна, и драться лезет. Обнаглели. Наша миндальность, поверь мне, ещё не раз обойдётся нам боком. Кровью отольётся.
– Ты хочешь войны?
– Нет. Хочу порядка, твёрдости. Действий, по всей форме пограничной службы. И, кстати, отмашки они давно уже не принимают. Оружие – понимают. Поэтому и не прутся на берег. Савин их быстро отрезвил в первый раз.
– Ты, по-моему, с меня слишком многое требуешь. Я тут тоже, не особо волен в действиях. Сам же говоришь, нужно политическое решение.
– Ну а так, нас надолго не хватит. Их-то вон сколь, как комаров на болоте, кружат и кружат, валят и валят откуда-то, а нас?
– Что же, будем разрабатывать свои планы действий, соответственно обстановки. Ну и, разумеется, исходя из тех установок правительства и партии, какие мы имеем на данный момент. А установка одна – не допустить вооруженного конфликта. Значит, оружие должно молчать! Пусть нам хоть все зубы повыбивают. А иначе, нам с тобой самим головы не сносить.
– Но использовать его, как оборонительное, можно?
– Согласен. Обороняйся. Поддержу и поддерживаю. Надо и их отрезвлять тем же первобытным способом, что используют и они. То есть переймём их тактику.
Они остановились недалеко от солдат. Майор встал вполоборота к прожектору, который, с момента выхода майора на лёд, вёл его на "прицеле". Трошин к нему лицом. Клапана шапки у него были опущены, завязки лежали на воротнике полушубка. Он согласно кивнул на предложение командира.
– Эх, неплохо бы нам дубинки, – проговорил Трошин.
Родькин поднял на него взгляд.
– А что, пожалуй, мысль предлагаете, товарищ младший лейтенант, а? – и только теперь заметил у него черноту под глазами. – О! Ничего себе! Вот это бланж у тебя. Пропустил?
– Так пропустишь, когда на тебя десятка два напирают, и с палками. Достали… Но я ещё легко отделался, а там, что на заставе лежат, у них травмы потяжелее. Если с нами будут дальше так дружить, то к утру из моей мангруппы никого не останется. Всех изведут.
– Много пострадавших?
– Тринадцать человек. Может, половина оклемаются, вернутся в строй. Но это, как я понимаю, только начало. Сейчас я дал своим пограничникам немного передохнуть, и думаю идти отбивать технику, вернее, то, что от неё осталось.
– Не надо. Теперь уж что о ней. Пусть до утра стоит. Олег, теперь я принимаю на себя командование и руководством всей операцией. Подполковника отправляю в отряд, пусть старик отдыхает, при штабе будет. Поэтому действуй, как договорились.
– Володя, нужны прожектора. Ну, хотя бы один. И раздобудь где-нибудь переговорные устройства.
– Прожектор будет. Из Хабаровска. Но не раньше, пожалуй, утра. Переговорные устройства, тоже должны прийти.
– И нужен толмач. Подполковник попытался было войти с ними в контакт, но что-то не получилось. Похоже, не поняли его наши браточки, о которых он так душевно переживал.
– С переводчиком, Олег, я тебе не скоро помогу, потерпеть придётся. Сам находи пока с ними общий язык.
– Ну, в пределах своей спортивной подготовки и физических возможностей, я уже начал этим заниматься. Кажется, результаты достигают цели.
– Ладно, Олег, – усмехнулся Владимир, – я пошёл докладываться бате, решение принять командование на себя. Предварительно мы этот вопрос обговаривали. Приказал – по обстановке. А обстановка та самая. А ты действуй, но старайся без потерь. Береги людей. Из Советской Армии сюда нельзя допускать, а пограничники на всём округе на усиленной охране.
– Но и у меня люди не железные.
– Ну… давай их по несколько человек менять. Давай им по часу – по два отдыхать. Если они успокоятся, – майор кивнул на китайцев, – то с ноля часов посылай на заставу по целому отделению, а то и по взводу.
– Есть.
– Ну, я пошёл.
Офицеры отдали друг другу честь и направились в разные стороны. Прожектор не "отпускал" Родькина до самого берега.
Китайцы терпеливо наблюдали за переговорами командиров. И, как только офицеры разошлись, под чей-то лающий крик у них началось движение, и это движение стало смещаться в сторону советских пограничников. Палки, транспаранты вновь были сложены пряслами, которыми, того гляди, китайцы упрутся в цепочку солдат.
Трошин крикнул:
– Пограничники, к рукопашной атаке автоматы готовь!
Его команда раскатилась десятками голосов по строю. Солдаты вскинули на руки автоматы.
– В рукопашную! Вперёд!
– Уррра-а!..
И началась потасовка. Пограничников били палками (древками от транспарантов, от флагов) и те, уже способные защищаться и отбивать удары автоматами, наносили удары прикладами, а то и "демонстрировать" ими со всего плеча, как дубинами, переняв опыт товарищей по классу. И "убеждение" помогло. Начало восстанавливаться равновесие, а чуть позже наметился перелом – китайцы попятились.
На такое "внушение" демонстранты явно не рассчитывали. Весь их запал направлялся на митинговые страсти, на что они, собственно, и тратили свои усилия. Но увлеклись, привыкнув к безнаказанности за свои шалости на границе. А, зная о жестком приказе советским пограничникам: оружие не применять! – ради смеха, озорства, и, разумеется, подогреваемые политическими страстями, перешли на хулиганство, коль пограничники позволяли над собой куражиться. Правда, до определенного момента, и до берега. А по льду – катай их робята от фарватера до берега! А там, глядишь, и по берегу погоняем…
И уж совсем со стороны пограничников неуважительный шаг: встать спиной к трехтысячной толпе мирных граждан! Такое пренебрежение, такая невоспитанность… Это просто – верх неприличия! Как тут упустить такой момент и не преподать урок этического воспитания, не показать советским пограничникам, что каким бы китайский Ваня не был, а спиной к нему становиться не надо. Это ранит его легкоранимую душу… Под смех и улюлюканье, пограничников вынесли со льда, и почти без сопротивления. А тут командиры, словно бы специально, выставили технику на лёд. Как наглядное пособие. Как было с ней не ознакомиться? Как не позабавиться?
Но это всё потехи ради, пока пограничники не усвоили урока и не стали уподобляться их преподавателям, – видимо, наука даром не проходит, – они начали отвечать тем же. Стали драться, и как больно, – тут уж явный перебор. Это по мирным-то людям, которые пришли на лёд с одной лишь целью: объяснить, как вы там неправильно живёте; обуржуазились, погрязли в мещанстве, в довольствии, в сытости – это плохо. КПСС давно отошла от идей коммунизма, переродилась и ведёт свой народ к возврату капитализма. Об этом не раз предупреждал Великий учитель Мао Дзе-дун Советское правительство. Но оно не слышит. Оно игнорирует его предупреждения, его требования. И поэтому мы пришли к вам с чистыми помыслами и горячими сердцами разъяснить идеи Мао. Вникните в их суть, проникните в них умом и примите сердцами. Пора проснуться, оглянуться и увидеть трезвыми глазами, что есть ваша жизнь, не жизнь – пороки.
Мао Дзе-дун говорит:
"Страшно подумать о том времени, когда все люди станут богатыми. Надо только в производстве стремиться к высоким показателям, в жизни придерживаться низкого уровня".
И мы следуем этому светлому пути. А вы? Перенимайте наш опыт, берите с нас пример, и вы восстановите у себя истинно пролетарский порядок. Начните эту борьбу, и мы придём к вам на помощь. Так советует наш председатель Мао. Прислушайтесь к его слову и гоните своих офицеров из Красной Армии.
Вот с какими мирными идеями и лозунгами мы к вам пришли. И мы не виноваты в том, что вы их не понимаете! У нас в жилах кровь стынет, глядя на вашу беспечность и равнодушие к своей судьбе и судьбе вашей Родины-СССР. Поэтому мы в движении…