– Владимир Иванович, у вас тут как с ужином? Вернее, с завтраком? Что-то я немного проголодался…
– Я тоже. В желудок, словно кислоты впрыснули, – поморщился Савин от жжения в желудке и горечи во рту.
В столовой небольшой, но уютной, за угловым столом сидел старший лейтенант Хόрек. Он делал какие-то записи в блокноте, лежащем на столе. При появлении старших офицеров, встал.
Савин прошёл к закрытому окошечку раздачи, постучал казанками пальцев по доске. Родькин к соседнему с Хόреком столику. Кивнул на приветствие. Сел.
Старший лейтенант тоже сел, но медленно, словно опасаясь, что ему на сидение подсыпали кнопки. Сев, поерзал на стуле.
– Пишите стихи о Советско-китайской дружбе? – спросил майор с усмешкой.
– Да нет. Не дал Бог такого дара… – ответил старший лейтенант и замялся.
Молчали оба. Родькин был занят мыслями о происходящих событиях, охватывая их масштаб, резонанс, от Уссури до Хабаровска и далее. И последствия. Свои действия и действия каждого командира, не только непосредственных участников ледового события, но и в отряде – кто из них, чем занят. Но больше всего занимала его мозг ситуация на льду, и как её разрешить? Как?..
По всем правилам – границу надо защищать оружием против любого нарушителя. Нет ни в одном государстве другого иного способа. Исстари велось на Руси: кто к нам с мечом… А тут как? Кто к нам с колом придёт, того встречай с реверансами. Так что ли?.. Оттого у нас и граница с Китаем, как худая поскотина вокруг колхоза. Ни КСП, ни связи по флангам, ни кавалерии на заставах или путной техники. Всё на полумерах да на солдатской выносливости.
И вот сейчас, когда нужна техника для переброски маневренной группы, заимствуем у соседей. Тот же прожектор жди из-за сотни вёрст. А тут он нужен сейчас и всегда. Ведь добрая половина покалеченных солдат – причина его отсутствия. Но прожектором не разрешишь инцидента. Нужен просвет в верхних этажах власти. Оперативное вмешательство и немедленное. Хотя бы такое, чтобы принять решение по тем же вспомогательным средствам. Полковник Конев добивается его, а будет ли ответ?.. Мало надежды.
Майор мысленно проследил за продвижением телефонного звонка, который слетел от аппарата начальника отряда к аппарату начальника пограничного Округа, из Округа – к начальнику Погранвойск, от Начальника – в Комитет Госбезопасности, из КГБ – в Совмин, в ЦК КПСС, возможно, к Генсеку… И, может быть, даст Бог, к утру, по той же лесенке сойдёт к ним Высочайшее решение. Хотя… под большим сомнением. Но если всё же положительное – то дубинок нет! Мы – мирные люди, и потому этого грозного оружия у нас никогда не было в военном арсенале. Даже в советской милиции. Как-то на словах привыкли, слова люди понимают. Потому и не привычно, потому и сомнительно.
Но нет "добро" и на применение прикладов. Их применил Трошин. Самостоятельно применил. И он, его непосредственный начальник, одобрил этот недозволенный приём. В высшей степени, неделикатный, – прикладом да по бесстыжей морде нарушителю. Ах, как не ай-я-яй… Одобрил. Но как иначе: подставлять ещё спины? Или выводить пограничников на берег? А если китайцы дальше продолжат своё шествие в порыве сердечной дружбы? Пойдут в село, в город Бикин, а там и далее? – аппетит приходит во время еды. Тогда на кой хрен они здесь?.. Упразднять, так упразднять границу полностью, как кавалерию когда-то. Нет границы, нет проблем.
Но граница есть и чёткая, двумя веками назад ещё прочерченная, да вот понятие о ней кое у кого размыто, глаза политической мишурой завешены. Чтобы её сбросить, нужен большой шабаш. И, похоже, он приближается. Не дай Бог, конечно, но прелюдии с китайской стороны год от года всё грубее, всё опаснее, и не видеть этого – повторить сорок первый год. Тогда тоже волк под лису красился: союзник, друг, брат… Под Москвой очнулись. А тут?.. Сибирь большая, гор много, есть за что зацепиться?..
Но граница священна, и она есть, и её нам надо защищать. Вопрос лишь в том: чем и как? Как? – если на каждое действие постоянно приходится оглядываться, ждать окрика или пинка под седалище, как в прошлом году с Трошиным. И прав, и правильно поступил, заступившись за офицерскую честь, в конце концов – за гражданскую честь, однако же… Вот и сейчас он прав. И действует на грани фола, зная, что, если что, – ему прямая дорожка в хорошо охраняемые районы, с отлично проложенной КСП, где самое совершенное техническое обеспечение. Только уж не в качестве командира подразделения… И он туда же, с ним на пару, если что.
А ведь был у него другой путь, более спокойный, более безопасный. Собственно, и сейчас ещё не утраченный. И всего-то, влияй на ход событий со стороны, через согласования, через указания, да просто – не вмешивайся, не взваливай на себя обязанности подполковника.
На Андронова возложено командование всей Васильевской операцией, пусть бы и тянул свой крест. Справился – ему хвала. Не справился – ему ответ держать (ну и начальнику штаба немного, но это было бы не так больно). Старику и так год-два – и на пенсию. Тут – чуть раньше. Ну, без погон. Ну, без соответствующей пенсии. Ну, с подмоченной репутацией. Но он-то, майор Родькин, тогда прошёл бы мимо этих неприятностей. По касательной от центра притяжения, как говорится, от центра "награждения", где досталось бы всем "сестрам по серьгам", ну, а ему, если что, не больше выговора. Не смог.
Родькин смотрел перед собой, мимо Хόрека, не видя его. Сквозь мысли иной раз возникал вопрос – почему этот старлей здесь, а не на льду? Но он был не главным в потоке мыслей и потому не чётко формулировался и ускользал.
Взгляд же начальника штаба беспокоил старшего лейтенанта. Он не давал ему сосредоточиться. Нужно подготовить предварительный отчёт на имя подполковника Подползина. И материал был как нельзя острый.
Хόрек знал, зарубил себе на носу: никаких конфликтов на границе! Это – требование партии, это – установка его начальника. И от его взгляда, слуха ничего не должно ускользать из ледовых событий. Он полностью разделял действия и позицию подполковника Андронова, они не противоречили политике советского правительства. Выходя на берег и наблюдая за событиями с его высоты, он в свете прожектора и автомобильных фар видел, что там происходит, понимал сложившуюся ситуацию, положение пограничников. У него у самого не раз замирало сердце, когда китайцы подходили к берегу.
И всё же иных действий он не видел, что предпринимал Андронов. И вдруг потасовка, драка! Кто её затеял? Младший лейтенант Трошин. Тот, с кого за нечто подобное уже сорвали погоны. Нет, неймётся человеку.
И всё же червячок сомнения закрадывался в сознание старшего лейтенанта, ситуация на льду всё же была не простая. И этими сомнениями хотелось с кем-либо поделиться. Появление начальника штаба было как нельзя кстати.
Из столовой вышел майор Савин. После некоторых колебаний Хόрек обратился к Родькину в полголоса.
– Товарищ майор… Владимир Владимирович?..
Родькин слегка дернул головой, и с лица спала задумчивость.
– Да. Что вам, Хорёк?
Майор умышленно и именно так называл старшего лейтенанта по фамилии, хотя тот, представляясь, всегда делал ударение на первом слоге: – Хóрек.
В полнейшей тишине голос майора показался излишне громким. Хотелось поговорить тихо, даже интимно, ведь вопросы у него не из праздного любопытства, носящие служебную специфику. И не понимать этого майор просто не может.
– Как вы оцениваете сложившуюся обстановку?
– Хм. Так же, наверное, как и вы.
"Нет, это не ответ", – не согласился старший лейтенант.
– А действия наших пограничников?
– А вам что, они чем-то не нравятся?
– Ну-у… Мне думается, что подполковник Андронов действовал в рамках, что диктует критическая ситуация, и из политических установок, на которые нас направляет цека партии.
Родькин согласно кивнул.
– А младший лейтенант Трошин…
– А что Трошин?
– Допустил вольность, отступление. Учинил драку. Одобрил применение оружия, приклады. Ещё немного – и развяжет вооруженный конфликт. Или спровоцирует на него. Такие действия могут быть расценены, как недопустимые, противоречащие указаниям партии. Как хулиганство, или преступная безответственность…
– Хорёк, – перебил старшего лейтенанта Родькин. – Как я понимаю, вы готовите рапорт? Или донесение? Я бы вам посоветовал не спешить с умозаключениями. Можете ошибиться, – майор тяжело и с шумом выдохнул из себя воздух, словно его выдавили из него силой. Он сдерживал приступ негодования. Спросил: – Вы где были, когда там началась драка?
– Здесь, на заставе.
– А должны были, где быть?
– На заставе. У меня своя работа…
– На границе у всех должна быть одна работа – охранять её!
Родькин почувствовал, что пропал у него аппетит. А под ложечкой засосало. Этот Хорёк может подложить большую свинью. Не за себя, за Трошина забеспокоился.
12
В 3.15 начальник Аргунской заставы майор Романов прошёл в канцелярию.
В 3.20 дежурный по заставе ефрейтор Богомазов разбудил Пелевина.
– Толя, подъём! – полушёпотом сказал он. – Товарищ майор вызывает.
– Уже встал, – ответил тот.
Через минуту старший сержант стоял перед начальником заставы, застегивая последнюю верхнюю пуговичку на гимнастерке.
– Старший сержант Пелевин, вам с пограничниками заставы, рядовыми: Потаповым, Триполи, Урченко, Фадеев предстоит отбыть в командировку на заставу Васильевская. Получите сухой паёк на трое суток. На станцию Переясловка вас доставит Бабенков.
– Есть.
– Сейчас плотно позавтракайте, тепло оденьтесь: в шубы, в валенки, – и через тридцать минут быть готовыми.
– Ясно, товарищ майор. Разрешите выполнять?
– Выполняйте.
Пелевин развернулся "кругом" и вышел.
"А может это и к лучшему?" – подумал он.
Анатолий утром хотел просить увольнение. Хотел пойти к жене и помириться с ней. Перед глазами за несколько часов сна стояла и до сих пор ещё стоит взбешённая Наташа. Дикая в своём гневе, и все-таки желанная. У него объяснения с ней продолжались и с приходом на заставу из увольнения. Отчего теперь голова болела ещё сильнее. И чтобы не обнаруживать на лбу синяк, шапку уже не заламывал на затылок, а надвинул на глаза.