– Здорово, Слава! – с душевной теплотой сказал Юрий. – Рад тебя тоже видеть.
– Здорово, здорово, землячок. Говорили, что ты в санчасти, а ты вон где, на Уссурийском хиусе загораешь.
– Когда выписали? – спросил долговязый Фадеев, приобняв Юрия за плечо.
– Да вчера выписался.
– С больницы и на лёд?! Не больно-то подходящая лечебная процедура.
– Так думал на час, на два, а тут черти раздурились в непогоду, вот и торчим сутки.
Подошёл и Потапов. За ним Малиновский.
– Привет, Юрка!
– Привет, Славка!
Оба обнялись.
– Ну, как ты? Всё в порядке? Вылечился?
– Как будто бы…
– Раз выписали, значит, годен к строевой. Только бледный и худой, – скаламбурил Урченко.
– Ничего, были б кости, мясо нарастет. Ну, как у вас тут? – спросил Потапов, оглядывая толпу китайцев. – Шибко шумят? – и проворчал: – У, узкоглазые черти, не живётся вам мирно. То кету не могут поделить, теперь льда им мало. Чего за границу прётесь?
– Ха! Им надо было в Бикине или в Переяславске драных кошек наловить, да привезти. Вон, как мяукают, как мартовские коты, – сказал Урченко.
– Во! – воскликнул Триполи. – Точна! Под март. У них сезон как раз, у котов. И где ты был такой умнай ранше?
Ребята опять рассмеялись.
– Тихо, командир идёт! – сказал Малиновский. Солдаты повернулись в сторону младшего лейтенанта Трошина, за которым шёл Пелевин.
Малиновский подал команду:
– Смирно! – подтянулся сам.
– Вольно, младший сержант.
– Вольно! – продублировал Малиновский.
Трошин повернулся к Пелевину.
– Постройте свое подразделение.
Старший сержант, отойдя шага на три от шеренги к машинам, и, вытянув левую руку, скомандовал:
– Отряд, в две шеренги становись!
Прибывшие пограничники поспешили к нему.
– Смирно!
Трошин упредил отмашкой его намерение доклад.
– Вольно, – сказал он и пошёл вдоль строя. Его интересовала экипировка и одежда солдат. Пелевин шёл за ним.
Прибывшие пограничники смотрели на младшего лейтенанта с удивлением: такой фингал не всякому молодцу к лицу! И потом, офицер хромал – это всё вызывало и удивление, и уважение к командиру, и осознание происходящего.
Трошин остановился возле долговязого солдата метра два ростом, с длинной шеей. Критически осмотрел его. Полушубок был мал и короток, из рукавов торчали руки, прикрытые обшлагами гимнастерки и трехпалыми рукавицами. Голову покрывала шапка, с опущенными клапанами.
– Как фамилия, товарищ пограничник?
– Рядовой Фадеев, – вытянулся солдат, ещё более обнажаясь.
– У вас что же, Фадеев, на заставе не нашлось по размеру полушубка?
– Так точно, нет.
– Разрешите? – спросил Пелевин. И пояснил. – На службу и на заставе ему есть в чём ходить, а вот на выезд не нашлось. Неудобно было солдата вести в старом, штопанном и затёртом полушубке.
– Так, ясно.
Трошин обернулся и увидел связного.
– Связной, уведите этого солдата на заставу. И пока его не обмундируют по росту, пусть сюда не появляется. Доложите майору Родькину или майору Савину.
– Есть!
– Рядовой Фадеев, выйти из строя!
– Есть! – Фадеев сделал три шага и развернулся. Связной поманил его к себе кивком головы: пошли!
К остальным прибывшим у Трошина претензий не было.
– Товарищи пограничники – задача. Перед нами стоит одна задача, пограничники – границу защищать! Это наш священный долг. – Сказал командир мангруппы. – Для отпора хулиганских нападений приказываю: применять оружие, автоматы! Но не в качестве огнестрельного. Автомат – это ещё и хорошая усовершенствованная дубина. По-старинному – булава. Приклад – прекрасный пломбир. – (В строю послышался смех.) – Так вот, запрещаю стрелять, пользоваться штык-ножом. Магазины отстегнуть! Спрятать в подсумки.
Пограничники сдернули с плеч автоматы и стали отстегивать от них магазины. Трошин продолжал:
– Вы сейчас рассредоточитесь по строю. В этом строю стоят те, кто своими самоотверженными усилиями сдерживал китайцев день и ночь. Они подустали. Поэтому мы их по несколько человек будем отправлять на заставу отдыхать. Вам придётся за время их отсутствия поработать за двоих, а то и за троих. Как это делали они и с честью. Надеюсь, вы их не подведёте. А теперь, у кого какие вопросы, жалобы на здоровье? – командир обвёл разноцветными глазами строй.
– У меня вопрос. Рядовой Урченко, Аргунская застава.
– Слушаю вас, Урченко.
– А если я его прибью прикладом, – Славик кивнул в сторону китайцев.
– Выразим соболезнование. – В строю засмеялись. – А если серьёзно, по головам не бить и свои не подставлять. Отбивать удары автоматами. Рукопашную проходили? Вот и совершенствуйтесь. Хорошая практика. Кстати, тут и отработка приёмов самбо, закрепление пройденного вами на заставах. Вам всё понятно?
– Ясно. Понятно. Так точно.
Трошин повернулся к Пелевину.
– Старший сержант, разбейте отряд по группам, по пять человек. В каждый взвод по пятерке. В свою пятерку отберите людей со своей заставы. Командиры взводов к вам сейчас подойдут.
– Есть!
Командир повернулся и, прихрамывая, направился вдоль строя мангруппы. Ему навстречу выступил пограничник, среднего роста, в заштопанном в нескольких местах полушубке, бледный, с воспаленными глазами. "Больной, что ли?" – мелькнула мысль, и тут же узнал в солдате вчерашнего компаньона по потасовке у машин.
– А, Морёнов. Ты как себя чувствуешь, молодец?
– Нормально, товарищ младший лейтенант. Разрешите обратиться с просьбой.
– Слушаю.
– Можно мне к своим, к аргунцам, перейти или их в наше отделение, прикомандированных?
– Нет возражений. – Трошин обернулся. – Старший сержант! – позвал он. Пелевин быстрым шагом подошёл к командиру. – Командир, вот ваш товарищ, просится к вам в отделение. Примите. И со своей пятеркой вливайтесь в отделение Тахтарова. Морёнов вас представит.
– Есть.
Трошин подошёл к шеренге и негромко сказал двум солдатам.
– Передать по цепочке: помкомвзвода ко мне!
Оба солдата наклонились в противоположные стороны и повторили приказание рядом стоящим. Те – следующим, и команда покатилась по строю едва слышным говором.
Вскоре из строя к командиру стали подходить вызванные сержанты, старшие сержанты, прибыл и Талецкий.
– Товарищи командиры, вот пополнение, – показал Трошин на солдат, стоящих по пять-шесть человек у машин. – Пополнение не ахти, какое мощное, но всё-таки. Возьмите каждый по комплекту. Рассредоточьте среди своих пограничников. Столько же, по пять человек, отправляйте на заставу отдыхать. С первой же партией идите и сами. За себя оставьте кого-нибудь из командиров отделений. Отдыхать строго по два часа. Выполняйте.
– Есть!
– Тахтаров, к вам вливается группа старшего сержанта Пелевина. Он будет вашим заместителем. Оставьте его за себя.
– Ясно! – Тахтаров козырнул.
Командиры направились к пятеркам.
Оставшись одни, Талецкий предложил командиру:
– Олег Евгеньевич, вы бы тоже пошли, отдохнули.
– Пока не хочется. А вам рекомендую. Как голова, не гудит, не кружится?
– Слегка, как после легкого похмелья.
– Ну, вот и идите. Приводите себя в порядок, а то ночью нам не придётся вздремнуть.
Видя, что Талецкий колеблется, добавил:
– Соберите всех, кого сейчас выделят помкомвзвода и отправляйтесь. Кстати, сейчас должны подойти кто-то из заставких офицеров: Найвушин или Козылов. Так что управимся. Идите.
– Есть. – Талецкий отдал честь и, как показалось, виновато развернулся. Выходит, напросился…
– Иди, Володя, я действительно себя чувствую превосходно.
Старший лейтенант кивнул и направился к средине шеренги, где уже начали собираться группы.
4
День уходил в манифестациях и митингах на китайской стороне. И в томительных ожиданиях на советской.
У китайцев появился "курносый" агитавтобус ГАЗ-51 с репродуктором на крыше. Он курсировал вдоль границы от края и до края между толпой и шеренгой советских пограничников. Из его громкоговорителя поочередно велась агитация то на китайском, то на русском языках. На русском она сводилась к одному – обличительству советского руководства.
– Сольдаты, не вельте своим командирам. Они все стоят в капиясес – (КПСС) – и, как сама ваша партия, отошли от великих идеев учителей мирового пролетальата. Не слюшайте их, переходите к нам, вливайся в нашу Народна-Освободительна Армия. Только она, под руководством великий учитель Мао Дзе-дуна ("Да еще жены его, Цзян Цин!" – с иронией добавил Морёнов.), мозет повести вас к победе зоциализма, к вержинам Коммунизьма. Мао Дзе-дун призыват вас к союзю блятзких народов, китайзкого и русьскаго, но без ваших обуржуазивсихся перероженсев – коммунизтов. Без ваших офисеров.
Из репродуктора неслась речь хорошо поставленного мужского голоса, возможно, магнитофонная запись. И хоть акцент прослушивался, однако же, в этой агитации все слова хорошо улавливались и понимались. И, что называется, находили своего слушателя. Как с той, так и с другой стороны стояла тишина.
– У нас есь командира, поистине зтойкие, закаленные, возпитанные на гении Мао Дзе-дуна, на его зизненном примере борьба. Это верные коммунизты, верные интернасионализты. Переходите к нам, и вам не будет стидна за васих командиров, не стидна перед своей зовестью, перед звоими дедами, которые полозили зизни в борьбе за рабочее дело в семнасатых-двасатых годах. Вспомните, чьи вы дети и внучки.
И лишь в одном месте речь агитатора вызвала откровенный смех у пограничников.
– Мы мирные граздане, мы пришли к вам зюда, чтобы обменяться з вами блятзкими рукопожатиями.
– Ха! Спасибо за пожатия. Действительно блядские. С самого вечера руки болят.
– А кое-кто всю жизнь о таких объятиях вспоминать будет. Особенно при смене погоды, – сказал Морёнов и, обращаясь к Пелевину и Потапову, стоящие рядом, добавил. – Вовке Козлову правое плечо напрочь проломили.
– Шкафу?! – удивился Славка. – Он тут был?