– Достали. Бабуля нас в Переяславку на железнодорожную станцию на нём отвозил.
– Радиатор поменял и провода системы зажигания, – добавил Потапов.
6
Стемнело. Первым темноту прорезал прожектор с китайской стороны. Он прошёл вначале по головам собравшихся на льду людей, высветив транспаранты, частокол флагов и плакатов; затем переместился к границе, прошёлся по пограничникам; по строю застывшей технике, искалеченной, разбитой; пробежал по льду и остановился на советском берегу. Затем осветил село, памятник Героям Гражданской войны, вышел на дорогу к заставе и… растворился в бездне, провалился в ней.
Прожектор, стоявший на советской стороне посреди села, полоснул мощным потоком света, перед которым китайский луч сразу стал жёлтым, блеклым – оператор навёл его прямо на китайскую установку. От этого пучка света, казалось, даже воздух зазвенел. А снежинки как будто бы заскакали, закружились быстрее и потекли по этому белому раструбу в обратном направлении.
Толпа китайцев, зашумевшая восторженно при появлении своего прожектора, ослепнув от встречного луча, как будто бы задохнулась на восклицаниях. От него осветилось всё устье реки, вся панорама, толпа, от края до края. Что вызвало с одной стороны изумление, с другой восхищение и облегчение.
– Ого! Морёный!.. – воскликнул сержант Тахтаров, стоящий человека за четыре от него. – Вот, если бы его вчера, а?!
Голос его был хорошо слышен и на той стороне.
– Ага! – согласился Юрий, жмурясь от света. – Не так бы больно было.
Пограничники оживились, повеселили.
Луч прожектора, казалось, распорол ночь надвое. И стоило глазам коснуться края этого гигантского светового потока, они слепли и в них долго еще кружились радуги, круги, искры, как от лучей электросварки.
Противостояние прожекторных установок длилось минут пять-семь. Потом китайский луч отделился и пристыжено откатился тем же путем, каким беспардонно перешёл границу и остановился на линии пограничников. Луч советского прожектора прошёлся от края до края толпы и остановился на автобусе. Он захватывал своим нижним краем начало толпы, а верхним, через всю толпу, до сопредельного берега и выше. Таким образом "эллипс", размером в несколько десятков метров, а то и на добрую сотню, накрывал людское скопище, просвечивая его насквозь и уходил далеко за границу, едва ли не до городка Жао-хе.
От света над рекой искрился лёд, снег, и было необычайно светло. Напряжение на советской стороне спало.
Примерно через час, в громкоговорителе послышался молодой женский голос. Он звучал мягко, с небольшим акцентом.
– Уважаемые советские пограничники! Мы просим вас принять участие в просмотре художественного фильма, который мы подготовили для вас. Фильм называется "Тигренок". Он переведён на русский язык, поэтому вам не потребуется переводчик. Единственная просьба к вам и вашему командованию: выключить ваш прожектор. Свой мы тоже погасим.
На китайский берег выкатилась грузовая машина, в кузове которой был смонтирован большой экран из белого полотна, возможно простыней, на толстых стойках из жердей. Прожектор на китайской стороне погас.
– Товарищи пограничники, просим вас выключить ваш прожектор, пожалиста, – вновь послышался женский голос.
Тут уже и пограничники стали оборачиваться на берег, как бы призывая оператора выключить свой прожектор и не лишать их предстоящего дива. Как же, кино на Уссури, да в ночь глухую!
На льду возникли шутки, оживление, как чему-то невероятному.
Родькин, стоявший с офицерами заставы у прожекторной установки, рукой подал сигнал оператору – гаси!
– Ну и товарищи у нас… Чего только не придумают, – сказал удивленно майор Клочков.
– Лучше кино смотреть, чем волтузить друг друга, – повернулся к нему Родькин. – Владимир Павлович, у нас есть какие-нибудь фильмы, касающиеся революции, войны?
– Есть. "Чапаев" есть. "Щорс". "Щит и меч". Да можем с десяток набрать.
– Тогда организуйте. И сцену на подобии китайской.
– Есть!
Клочков козырнул и поспешил на заставу к телефону.
Над рекой послышались первые звуки мелодии, прелюдия к кинофильму. На экране показались титры и вскоре действо.
Фильм был насквозь пронизан духом патриотизма. Начинался, как и во многих советских фильмах, с дремучести крестьянской жизни или с нищеты рабочего класса. Если бы не революция, так и прозябал юноша в этом беспросветном и бесправном мире, повторяя путь своего несчастного родителя, и не видать бы ему света в этой жизни. Нищета, грубость, хамство, унижение – вот удел пролетария. Но нашлась-таки сила, разбудившая сознание у несознательных, чувства у бесчувственных, движение у сонных, у пьяных и больных. Подняла она на борьбу за правое дело, вдохновила на подвиг, дала им в руки оружие и указала путь.
И вот он, цветущих лет юноша, с горячим сердцем в груди, вступается в 5 Армию Мао Дзе-дуна, и под его лучезарной звездой идёт на подвиг. Ни перед чем не останавливается героическая Армия, бьётся с врагами и так, что перед ней расступаются все неприятели: и японцы, и свои доморощенные буржуи, войска Гоминдана. "Тигренок" всюду. Он неутомим. Он вездесущ. Его все любят, им все гордятся, и он ко всем любвеобилен. И юноша идёт на смерть, во имя Светлой мечты угнетённого народа – свободы, счастья, равенства и братства! И вот, он собой подрывает мост. Враг не прошёл!.. Китайцы плачут, показывают на экран: а! какие у нас герои! берите пример с наших парней!..
Пограничники вздыхают: что же, жаль парня. Но есть и у нас герои, и не хуже ваших. И мосты взрывали, и на амбразуры ложились, и в космос летали. Что же тут такого? Всему свой час, своя судьба, своя отметина…
После кинофильма вновь заговорил репродуктор, но уже голосом прежнего диктора, картавого, мужского. И речь его полилась на прежнюю тему.
– Уважаемая зоветский сольдат! Вы просмотрел фильма, в которой был продемастрирована фоля, сила, цельная устремленнаст наса китайския бойцов. Наса непоколебленнайя зтойкость в борьбе за идеал революсии, за идея Малкза-Энгелза-Ленина-Сталина-Мао-Дзе-дуна. Благодаря великой гения Мао Дзе-дуна китайская народа опрокинул в море японския самурая, построил в Китае бесклассовый обсество. Нас великай учитель Мао Дзе-дун – вдохновитель наса культурнайя революсии, которая мы проводим, очищая наса ряды от опердунизтов (смех среди пограничников!), от гнилая интеллегенсия, от бюрократов всей мазти. Мы не звернём з революсионныйя завоевания. – Вещал чугунный голос, стараясь, видно, им вбить в головы великую важность происходящих в Китае преобразований.
– Всё кино, засранец, испортил, – проговорил с досадой Урченко. Он видел это кинофильм мальчиком, и оно ему тогда понравилось. И голос лектора явно не вписывался в его душевное состояние после киносеанса. – Трепло! – Слава сплюнул.
– Ага, как раз, прогнали бы они со своим Мао японцев, – проговорил Морёнов, – если бы не Советская Армия. До сих пор бы портянки им стирали.
– Точно, героическая Пятая, непобедимая, хм, – хмыкнул Потапов.
– Советский солдата, вы обманюта! Вы дали себя усыпить васа руководителями, васа офицерами. Переходи к нам, и вы поймёте разнису междю изтинна пролетариям и васа буржуям. Переходите на наса сторона. Мы вмезте з вами возтановим у ваз в страна изтинная революсионная порядок. Под зветом лусезарнайя идей великий Мао Дзе-дуна мы зоздадим великий сарство на планете – Коммунизьм!
– Во шпарит, прохвост! – воскликнул один из солдат. – Засранство они точно создадут.
– От которого ещё не один год чесаться будут, как мы на позапрошлой неделе, – добавил Славик Урченко, хохотнув.
– Хочет, чтобы и мы, как они, в этом царстве в драных кедах ходили, – отозвался Халдей.
– Да им не это нужно. Им наших женщин подавай, вот и кипишатся. Слышали, по радио кричали: русская Маня, готовься встречать китайского Ваню.
– Ха! А вот это они не хотели бы! – сделал Урченко жест рукой по низу живота, словно бренькнул ею по грифу гитары.
Потапов рассмеялся.
– А ты покажи. Шарахнуться, как от дальнобойного орудия. – И тут же Славка резко наклонился и с воплем и шипением ухватился за ногу.
– Ты чё? – удивленно уставился на него Урченко. В его голове промелькнула сцена, при которой он невольно причинил тёзке боль в машине.
"Неужто опять ушибленное топором колено воспалилось?"
Потапов разминал рукой икру на ноге. Откинув полу полушубка, мял мышцу, стянутую судорогой.
Подошли Пелевин и Морёнов. Оба поняли, что случилось, и Юрий подхватил свалившийся с плеча Потапова автомат.
– Дай, подержу.
Пелевин посмотрел на толпу товарищей и подумал: "Хорошо, что стоят. А попёрли бы, Славку смяли…"
Славка сел на лёд. Он подтянул к себе ногу и, держась за икру, мял, мял, мял её пальцами сквозь брюки, присняв валенок.
Процедура эта проходила минут десять. Наконец Потапов перестал шипеть, подстанывать, что больше походило на дурашливое подхихикивание.
Урченко видел на заставе, как ребята не только подхихикивают, но и взаправду плачут от таких приступов. Особенно после Хора. Сочувствовал и боялся, как бы нечто подобное не довелось испытать ему. Боялся флангов.
Потапов поднялся, и Урченко заметил, как у него блестят глаза, наполненные слезами. Славка стёр их подушечками ладоней. Надел рукавицы и потянулся к своему автомату, который держал Юрий.
– Ну, как, отошло? – с сочувствием спросил тот.
– Не совсем… Словно камень в мышце… – сказал Славка, ещё морщась и с осторожностью наступая на ногу.
– Хорошо, что не в драке.
– Да в драке вроде как забываешься… А тут расслабился.
– Ну так прыгни в толпу – подлечат, – посоветовал Славик.
Потапов на него покосился, но ничего не отвтил.
– Ладно, походи немного, – посоветовал Пелевин.
Потапов, опираясь на автомат, как на палку, не спеша, похромал вдоль строя. Иногда останавливался и, стоя на одной ноге, медленно сгибал и разгибал больную ногу.
Морёнов вздохнул с сочувствием и болью, глядя товарищу вслед. С медсанчасти его пока ещё не достают судороги. Обратился к Пелевину.