– Кстати, Толя, Наташа-то знает, что ты здесь?
– Откуда? – ответил Анатолий и отвернулся. – Ночью поднял дежурный по заставе, товарищ майор приказ поставил, и на машину. Да и потом, так бы я ей сказал, – военная тайна.
Но в его пояснении Юрий почувствовал что-то неладное.
– У вас что-то случилось?
– Случилось… Скажи тебе – смеяться будешь, как Славка, до слёз. Я её дзиафанчиками наградил. Такими маленькими, щекотливыми, но злющие суки, как вот эти дзаофани. Слышал, поди, про нападение на нашу заставу? А она мне… – полез пальцами под шапку.
– Скандал, наверное?
– Если бы. Бой с погромом. Без подготовки, флаконом духов в лоб закатала – снайпер позавидует.
Юрий улыбнулся, видя, как Анатолий, подкрякивая, чешет лоб.
Пелевин глянул на него, усмехнулся: смешно тебе…
– Любит она тебя, – сказал Юрий.
– Конечно, любит, иначе б не зафинтелила тем, что под руку попало, – и сам рассмеялся.
– Ты как с ней познакомился?
– О-о-о… По весне, как ромашку на лугу сорвал. Во время выпускных экзаменов. Можно сказать, с выпускного в загс повёл.
– Быстро.
– А что тянуть? Влюбился по уши. Как какое наваждение. Ей тюльпаны на выпускные подарил, букет.
– Где ж ты их достал? – удивился Юра.
– В Самарканд сгонял.
– Куда? Шутишь?
– Какие тут шутки? Мне отпуск полагался. Получил отпускные, на поезд и в Кемерово, а там – в Москву и на самолёт. А через Москву лети на все четыре стороны. Великое дело самолет, а тем более, реактивный. За четыре дня управился.
– Хм, ловко…
– Полкласса, его женская половина, так и отпала, – засмеялся Анатолий.
– Ну, ещё бы, – засмеялся и Юрий. И спросил: – У тебя до неё были девушки, женщины?
– Были. Шахтеру нельзя без этого. Из-под земли на поверхность вынырнешь, как из преисподни, ко всем земным благам тянешься. Жажда к жизни острее ощущается. Ну и отрываешься по полной программе. А если с получки, и вовсе раскручиваешься на все сто.
– А когда с Наташей поженились?
– Тут всё, амба. Увидел её и как ослеп, кроме неё никого больше не замечал.
– Я тоже, – вздохнул Юрий.
Анатолий посмотрел на него с удивлением.
– Насколько мне известно, у тебя никого нет.
– Нет, так стало.
– Это когда же?
– Полгода назад, осенью, – улыбнулся Юра. – Помнишь, я в Могилевку ездил, в школу, в краеведческий кружок, по Дубовицкому материалы собирал.
– Помню, я тебя товарищу майору рекомендовал откомандировать.
– Так вот. Там руководителем этого кружка оказалась девятиклассница. До сих пор в глазах стоит. Такая девчонка… И мне, кажется, я тоже на неё произвёл впечатление.
– Ну, ещё бы! Такой молодец, да ещё погранец.
– Ты не смейся, я ведь серьёзно.
– Я не смеюсь. Как звать?
– Галя Свердлова. Славненькая такая, большеглазая, кудряшки вокруг головы…
– Ну что же, через год поедим засватаем. Она школу закончит, а ты службу.
– Так ты ж демобилизуешься?..
– Как знать? – усмехнулся Анатолий.
– Неужто на сверхсрочную надумал?
– Как знать, – опять повторил Пелевин. – Все может быть… А у тебя до армии были девочки, женщины? Я имею в виду интимные дела.
Юрий в смущении призамялся на минутку и признался:
– Нет, не было.
– Ни разу?!. Ну-у, это ты напрасно… А, впрочем, может быть к лучшему.
– Почему?
– Спокойнее служить. Не о ком переживать, страдать, маяться по ночам. Поллюции не мучают?
– Какие еще?..
– Ну, трусишки часто стираешь?
– Бывает… – ответил Юрий и закашлял, не то от смущения, не то от очередного приступа кашля. Потом спросил:
– А как у тебя с ними эти самые интимные дела происходят?..
Анатолий заботливо стал поправлять на Юрии овчинный ворот, подтягивая его, прикрывая им шею, голову в ушанке, как это он проделывал когда-то за своим сыном.
– Мда… Тут, брат, без опыта не обойтись. – Сказал он с серьёзностью и спросил: – У тебя, когда ухо чешется, ты что делаешь?
– Чешу.
– Рукой по раковине. А когда канал зачешется? – пальцем норовишь в него залезть? А если улитка, то есть внутренности в ухе, сера закипит? Спичкой?
– Наверное…
– Вот так и с женщиной. Только тут одного её желания близости с тобой мало, надо её разогреть, надо вызвать в ней этот самый зудец. Руками, пальцами, губами, языком и словами, песней соловьиной. И когда почувствуешь в ней огонь, пожар, стон внутренний, вот тогда дело за спичкой. Раньше ни-ни – всё дело испортишь. Верь, браток, на собственном опыте всё постигнуто. Осечки не было.
– А языком-то что делать? В ухе щекотать? – недоуменно спросил Юра.
– Губки ласкать, малыш, губки!
Анатолий расхохотался, хлопнул парня по плечу и полез в карман за спичками – в ухе засвербело.
7
Во время демонстрации кинофильма Трошин сходил на заставу, встретился с Родькиным. Тот собирался ехать на доклад в отряд. Возвращаясь, остановился возле прожекторной установки. Там стояли офицеры заставы, их жены. Немного поодаль от них – пограничники заставы, только что вернувшиеся со службы, все смотрели кинофильм. Экран с берега представлялся маленьким, размером с телевизионный экран, мелькали фигурки, проплывали события. И слышался звук, голоса героев.
На улицу вывалили и жители Васильевки, они сгрудились на пологом и широком берегу. Даже ребятишки притихли.
– Интересно! Право, интересно, – проговорил капитан Найвушин. – Кино бесплатное. Пацанят на берегу сколько. И взрослые вышли. Нет, чтобы со вчерашнего дня кино крутить, а то толкотню, драку устроили. Сколько солдат покалечили. И ради чего?
Трошин согласно кивнул.
– А сколько судеб. Вы, наверное, не знаете, до вас это было. Солдата за выстрел на границе в дисбат на два года осудил военный трибунал.
– Да, я знаю. За охоту не в установленном месте, – сыронизировал Трошин.
– Вот-вот. У себя, на своем кордоне живёшь и оглядываешься. Теперь не только стрелять, в зубы дать за наглость и хамство опасаешься.
"Это точно! – подумал младший лейтенант, с болью вспомнив инцидент, произошедший у него с китайцами на его КПП. Хотел было рассказать о нём, и передумал. – Подумает ещё, что жалуюсь".
– Перетерпеть надо, – сказал вслух.
– До какой же поры? Когда они, в один для них удобный момент, днём или ночью, не перестреляют нас тут, на льду. Или не вырежут заставу? Было уже такое, помним, правда до войны, японцы это сделали, но кто даст гарантию, что китайцы не захотят повторить опыт своих предшественников.
– Охранять лучше надо.
– Надо. И стараемся. Но что ни день, то все наглее становятся. Истерия антисоветизма из года в год нарастает. От безобидных демонстраций, выкриков, вон до чего дошли – до потасовок. Два десятка человек уже уходили. Ладно, вы, Олег Евгеньевич, взяли на себя смелость – разрешили применение оружия, развернули строй. Не то так бы и отмахивались, как от слепней, руками. Ха! Скажи кому – засмеют.
– Засмеют, это точно. Не граница, а театр пантомимы. Такая уж нам досталась доля. Будем терпеть унижение, хамство, издевательство, но нельзя допустить вооруженного конфликта. Нельзя, – подчеркнул жестом руки. – Ещё больше положим народа. Будем отбиваться кулаками. Как в старину. Читали, поди, про кулачные бои. Когда деревня на деревню, улица на улицу.
– Больно деревня перед нами большая.
– И непредсказуемая.
– Ага, то в лицо нам плюют, то вон, кинофильмами развлекают.
– Ну это тоже неспроста. Это тоже политика. Себя накручивают и нам показать хотят свою силу, революционный дух, самопожертвование ради великой цели, идеи.
От заставы по улице в сторону Бикина прошёл ГАЗ-69"б", машина начальника штаба. Офицеры проводили его взглядами, и Трошин сказал:
– Ну, ладно, мне пора.
– Счастливо.
8
Приехав в отряд, Родькин поспешил в кабинет "бати". В коридоре столкнулся с начальником политотряда майором Пляскиным.
– Во, кстати, Александр Михайлович. Как насчёт кинофильмов? – спросил Родькин.
– Уже собрана кинопередвижка. Сейчас прострочат две простыни, и в путь.
– Что подобрали?
– "Чапаева", "Щорс", "Александр Пархоменко", "Мы из Кронштадта", "Ленин в Октябре". "Мать" и "Броненосца Потёмкина" – позаимствовали у танкистов.
– Ага. Ну, хватит на всю ночь.
– Хватит. Мало будет, ещё найдём. Связисты обещали, саперы.
– Ну, пожалуйста, поторопитесь.
– Я для этого и спешу в клуб.
Они разошлись. Родькин, проходя мимо поста N1, отдал знамени и часовому честь, поспешил на второй этаж.
– Разрешите, товарищ полковник.
– Входи, Владимир Владимирович.
Майор вошёл.
– Разрешите доложить?
– Пожалуйста. Присаживайся, – показал Конев на стул, стоящий у приставного столика.
Майор сел, снял шапку, положил себе на колено.
– Как я уже докладывал по телефону, обстановка первые сутки была сложной. В результате китайской провокации у нас выведено из строя двадцать пограничник. А в результате предпринятых мер Трошиным, и мною одобренных, удалось установить равновесие. И, похоже, наступил перелом. Хотя спокойствие это относительное. Сейчас китайцы прокручивают нам кино, но неизвестно, что наступит после него. В свою очередь мы тоже подготовили киносеансы. Если всё нормально пойдёт, то до утра кинофильмы им гарантируем.
– Что с техникой?
– С техникой, товарищ полковник, беда. Изувечили её, как нельзя хуже, самым варварским способом. Со льда она сама не сойдёт.
Конев поморщился. Автопарк был с большим трудом нажит: машины, БТР, – и всё в один час загублено.
– Но выводить её надо, – продолжал начальник штаба. – Она там теперь только мешает. И лёд, неизвестно, сколько сможет выдержать. Хоть и погода держится, холод, но река – подруга не надежная.
– Да-да, – согласился полковник, вспомнив крушение под лёд машины на заставе Аргунская. – Я завтра свяжусь с танкистами, попрошу тягач. Китайцы оружием не грозят?
– Нет, пока.
– И нам нельзя применять.