– Как огнестрельное – да. Но как предмет самообороны – необходимо. Нас бьют, чем попало, калечат людей. Оглоблями махаются. Днём транспарант, ночью разрывают его и на пограничников. Считаю, единственно верный выход – отражать атаки автоматами. Ну, а уж кому прилетит приклад в лоб – извините. Нельзя давать спуску. Какой ответ на предложение на использование дубинок?
– Официально, пока никакого. Но одобрение негласное прослушивается. То есть – на наш страх и риск.
– Придётся рисковать, товарищ полковник. – Конев в ответ задумчиво покивал: да-да… – Я думаю, – продолжал Родькин, – надо дать распоряжение командирам ИТР и хозвзвода готовить дубинки.
– Из чего?
– Из шлангов от газосварки, как я уже говорил.
– Хорошо, но только днём не применять. Не дай Бог, зафотографируют. Скандала не оберёшься.
– Людей мало, людей… – Родькин сжал кулак и положил его на столешницу. – Может рискнуть, из ИТР, из хозвзвода привлечь?
Полковник подумал и отверг предложение.
– Нет, нельзя. Там собраны всякие. Не выдержат, стрельбу откроют. Рисковать не стоит.
– Ну что ж, пусть здесь постараются. И ещё… – майор прервался на секунду, подкохыкнул в кулак. – Насчёт Трошина. Я вам докладывал о его действиях…
Глава 8.
Чапаев.
1
В инженерно-технической роте (ИТР) шла вечерняя уборка. При появлении в роте помкомвзвода Подлящука по вечерам жизнь в роте оживились. Особенно для молодых, первого года службы солдат. В то время, когда им впору бы отдохнуть от повседневных солдатских будней, почитать газеты, книги ли, или позаниматься спортом, в казарме третьего этажа начинались упражнения под кодовым названием – "заплыв по перекатам". То есть уборка помещения: мытье полов (редко со шваброй, но часто с мылом), включая углы и прочие закоулки. Обычно, после "заплыва" солдат (старший по наряду) докладывал об исполнении, и Подлящук выходил из каптерки, где терпеливо ждал этого момента, доставал платок и принимал работу.
Старослужащих не привлекал. Он не то, чтобы стеснялся обременять работами или боялся их, но… опасался. В ИТР собрался народ из тех, кто прошёл "Крым, дым и медные трубы". Им не страшны ни чины, ни звания, ни губа. У некоторых в активе по три месяца гауптвахты, а то и более. Отчаянные ребята. У них не заржавеет и "тёмную" устроить. И потому, на них, где сядешь, там и слезешь. Это не заставские, в тех ещё какой-то интеллект, воспитание просматриваются, уважение к званиям.
Это – что касается третьего года службы. Со своими же годками солдатами второго года службы Полящук держался тоже настороженно, и если привлекал к работам, то при крайней необходимости и непродолжительно. Тут элементарный расчёт, с прицелом на перспективу: старикам – пять-шесть месяцев и дембель, – годки станут "стариками", а потом и дембелями, с которыми ему предстоит возвращаться со службы. И именно этот момент его беспокоил. Слышал, бывали случаи, когда некоторые сержанты не доезжали до дому. И он начал побаиваться: перспектива быть выброшенным из вагона, его не прельщала, – и потому деликатничал с годками.
Молодых же не стеснялся, "парил".
Старший лейтенант Ловчев быстрым шагом возвращался из штаба отряда, от начальника инженерно-технической службы майора Писаренко.
Обсуждался план постройки пропиточного пункта для пропитки креозотом и петролатумом столбиков для КСП. Обстановка на границе осложнялась, и высшее руководство пришло к мнению, что пора китайскую границу огораживать: строить забор из колючей проволоки, прокладывать контрольно-следовые полосы, системы сигнального и телефонного обеспечения. То есть все то, чем границы обеспечены на Западных и Южных рубежах. А, чтобы начать строительство этих сооружений, необходимо построить у себя пункт пропитки, пилораму, и прежде – выбрать площадку для этого объекта.
В течение недели майор Писаренко и старший лейтенант Ловчев занимались этими вопросами. Выезжали на место предполагаемого строительства, за стрельбищем провели рекогносцировку и теперь составляли план мероприятий, смету, проект. Но их деловой режим работы был нарушен: была объявлена "Усиленная охрана границы". Поступил приказ – срочно готовить дубинки! Новое оружие по защите границы…
Ловчев вошёл в казарму, спешно поднялся на третий этаж. Стоявший у тумбочки дневальный вытянулся.
– Где Подлящук? – спросил Ловчев.
– Заплывы устраивает по перекатам, товарищ старший лейтенант.
Ловчев кивнул и, как показалось дневальному, на лице его промелькнуло недовольство.
Командир роты направился к себе в канцелярию. Проходя мимо спального помещения, услышал голос Подлящука, тот накручивал кого-то.
– Старший сержант, зайдите в канцелярию, – сказал Ловчев, войдя в помещение. И тут же прошёл к себе.
Командир роты пока обходил стол в канцелярии, присаживался на стул, помкомвзвода уже стоял в дверях.
– Подлящук, сейчас по распорядку, личное время. Вы не злоупотребляете временем солдат? Что, вам не хватает времени заниматься уборкой днём?
– Так, товарищ старший лейтенант, днём то занятия, то работа по разгрузке вагонов. Лес разгружали для будущей пропитки.
– Тем более надо дать солдатам отдохнуть. И, я смотрю, вы не всех привлекаете, только молодых. Что они меньше за день устали? – помкомвзвода хотел было что-то возразить или пояснить, командир прервал: – Давайте, старший сержант, так договоримся: если нет каких-либо аварийных мероприятий, в личное время солдат не трогать! – прихлопнул ладонью по столу. – Запомните, и к этому вопросу не возвращаемся.
– Есть.
– А теперь. Срочно собирайте роту, одевайтесь потеплее, и строиться.
"Неужто на Васильевку?!" – промелькнула шальная мысль в голове Подлящука, и под ложечкой тоскливо засосало.
Как бы служба хорошо не складывалась, а если за душой есть какой-либо грешок, то он всякий раз в критическую минуту будет выпирать, бить по сознанию, горбить спину, и определять ваше место: впереди быть или чуток погодить.
У Владимира такой грешок был и не один. Он, как сознательный комсомолец, а ещё раньше – пионер, ревностно относился к любым нарушениям порядка, устава, закона, или просто, по его мнению, недостойному поведению кого-либо, и боролся со всем этим деятельно. Но не открыто, а тихо, так, чтобы никто не догадался, что тут Вовик постарался. В дружбу он не верил, считал, что это всего лишь привязанность по каким-либо меркантильным интересам, деловой необходимости, а прошёл интерес, исчезла и необходимость, вот и вся дружба. Поэтому, что друг, что товарищ – все они граждане, и имели одно понятие.
Но было бы не честно сказать, что работу по надзору за нарушителями порядка он проделывал бескорыстно. Нет. Вова был прагматик, в любой ситуации держался смысла. Не стесняясь, Володя входил в доверие. И даже если не получалось такового, то чутьём улавливал ситуацию, где может быть или назревает что-то, и вовремя появлялся в нужный момент и в нужном месте.
Нет, если бы в обществе, даже небольшом, не были бы развиты доносительство, наушничество, и люди, получающие подобным образом информацию, считали бы такие наклонности мерзостью, то у Володи не были бы так развиты эти инстинкты. Но когда есть спрос, будут и предложения. Правда, нужно уметь их ещё преподнести. Ведь каким ты прощелыгой не будь, можешь нарваться не на себя похожего. О чём потом придётся с сожалением вспоминать и горько.
Так Подлящук чуть было не схлопотал неприятности на Казакевичевской заставе, когда начал помаленьку "стучать" на некоторых сослуживцев. Начальник заставы едва не сплавил его в отряд. Не понравилось ему усердие младшего сержанта. Но надо отдать тому должное, он о его способностях не распространялся на заставе.
Но Володя уже к тому времени был под покровительством Андронова. Тот искренне верил в благовидную суть поступков вначале курсанта сержантской школы, потом младшего сержанта, командира отделения на заставе. Он его вывел на Особый отдел, где между Подлящуком и Хόреком возник контакт. Ему-то Володя, улучив момент, когда дежурный по заставе отлучился по хозяйственным делам, позвонил и сообщил о якобы групповой пьянке на заставе и место, где пограничники держали флягу с брагой. И никто бы не догадался, что тут Вовик постарался, – ведь он вместе со всеми тоже пригубил.
Но вычислили. Над ним нависла угроза расправы. Вот когда Подлящук по-настоящему испугался и не по причине опасности на границе, а по причине возможного суда, вернее – самосуда товарищей над ним. Но это уже больше исходило от воспаленного воображения. Ну, кому захочется портить себе жизнь из-за какого-то там Подлящука? Испортил праздник, так ещё ломать из-за него свою судьбу? Всё же начальник заставы постарался от него избавиться, сожалея, видно, что не произвёл этого раньше.
Но, зато… его старания были не напрасны, и даже приятно неожиданными. За проявленную бдительность, за принципиальность и честность приказом начальника отряда младшему сержанту Подлящуку были объявлена благодарность и присвоено звание старшего сержанта, минуя сержанта!.. Но с границы отвели. Не ту пьянь, что была накрыта на месте "преступления", а честного и принципиального комсомольца, теперь уже кандидата в члены КПСС.
Перевели в инженерно-техническую роту. А в ИТР народец подобрался тот ещё, есть, где поработать. Однако, отношение командира роты пока не понятно. Чем-то он напоминает начальника Казакевичевской заставы. Старлей к нему присматривался. Косые взгляды – это тоже диалог, они многое могут сказать, не надо и слов.
И общения солдат с ним сложились только служебного свойства и односложные. Если бы не служба, обязывающая обращаться к старшему сержанту, то эти отношения больше походили бы на бойкот. Встреч со старыми "друзьями" теперь он избегал, как вчера вечером, когда наткнулся на Козлова и Морёнова. ("Откуда Шкаф-то здесь оказался?!") Пришлось ретироваться. Хоть и званием он выше, а могут в темноте и накостылять, не соблюдая субординации. А у этих, более чем у кого-либо, есть к нему претензии.