– Есть! А как же с Морёновым?
– Не надо было отпускать! Теперь им дипломаты займутся. И, возможно, трибунал. Эх вы! Он за вами, за своими пошёл в цепочку, а вы?..
Пелевина охватил жар уязвлённого самолюбия и жалость к земляку, как к брату, к младшему. Он повернулся к своему отделению и, перекрывая гул и звук кинопередвижки, закричал:
– Отделение, ко мне! Слушай мою команду!..
Трошин подался на него и пробасил:
– Старший сержант, отставить! Вы что, хотите ещё хуже усугубить положение? Я вас сейчас сам арестую и пристрою под трибунал. Отставить сумасбродство! Выполняйте приказание.
Трошин дышал клубами остывающего на морозе пара.
Анатолий опомнился. Отступил. И, козырнув, сказал:
– Есть!
Пелевин, едва не обрывая тесемочки, развязал их и сунул руки под клапана шапки, затеребил отчаянно уши ладонями, притопывая одной ногой.
– Что с вами, командир? – спросил Трошин.
– А-а… Э-э… – простонал он.
Ответил Потапов:
– Это у него на нервной почве. В ушах не то сера, не то мозги кипят. После отита.
Трошин понимающе кивнул головой.
– Лечиться надо, а не залечивать.
– Когда тут?.. – едва ли не с плачем отозвался Пелевин.
– Товарищ младший лейтенант?
Трошин повернулся к солдату.
– Слушаю вас, Потапов.
– Товарищ младший лейтенант, мне без Морёнова со льда хода нет. Он меня и нашего шофера заставы из машины вытащил, когда мы проваливались под лёд. Можно сказать, спас. Выручать его надо, товарищ младший лейтенант.
– Товарищ младший лейтенант, разрешите нашему отделению за ним сходить, а? – спросил и Урченко.
– Товарищ младшой лейтенант?.. – подался к командиру Триполи. – Мы живо! А? Таку тама часотку наведём…
Трошин оглядел пограничников, они дышали густым парком, и были возбуждены. Глаза горели на потемневших и задубевших от мороза лицах.
– Отставить! Продолжать выполнение приказа по охране государственной границы. И ни шагу за кордон! А с Морёновым разберёмся. Всем по местам!
Последние четыре человека из команды Пелевина, аргунцев, развели по отделениям и взводам мангруппы. Сам Пелевин сменил сержанта, которому с отделением предстояло отбыть на заставу отдыхать.
Трошин приказал ему доложить начальнику штаба о случившемся в мангруппе, о похищении солдата.
…С экрана Чапаев взмахнул в последний раз рукой из Урала. Минута была роковая, и тишина в первых рядах толпы соответствовала этому напряжению.
Как только на экране замелькали титры, лёд пришёл в оживление, там и там послышался говор, шум, и особенно живо в середине толпы, где находился пленённый солдат.
Но вскоре кинопередвижка вновь застрекотала, и на экране замелькали титры фильма "Мы из Кронштадта".
Анатолий смотрел вглубь толпы и с поздним раскаянием казнил себя:
"Как я забыл? Он ведь только что из госпиталя, ещё здесь добавил. У него температура была, вот он и расстёгивался. А я?! Э-эх! Прости, Юра…" – Ему действительно, по-братски, жалко было земляка.
Они были земляками, но не по месту призыва, не с одного военкомата, а по месту рождения: как Анатолий, так Юрий оба были родом из Кемеровской области, из соседних районов. И так уж получилось, что при распределении по заставам, Пелевин оказался на заставе без земляков, вроде бы как без родственников. И только лишь через полтора года появился земляк. Да ещё какой, действительно, что младший брат.
4
В кабинет начальника заставы постучали, и, услышав ответ, вошёл сержант. Он был в заснеженном полушубке, шапке, валенках. На плече висел автомат без магазина. Глаза подслеповато прищуривал от яркого комнатного света.
В кабинете были начальник штаба Родькин, майор Савин, и начальник санчасти подполковник Крайнев.
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу майору Родькину?
– Обращайтесь, сержант, – кивнул доктор.
– Товарищ майор, у нас ЧП.
– Какое?
– Солдат ушёл на китайскую сторону.
У Родькина округлились глаза.
– Что-о?! Как ушёл? – он невольно стал приподниматься из-за стола.
– Не знаю, товарищ майор.
– Сам?
– Так точно.
– Как фамилия?
– Я не запомнил, товарищ майор, но, кажется, Топлёнов. Сейчас подойдёт младший лейтенант Трошин. Он доложит.
– Он там?
– Так точно. Людей рассредоточивает. Он там разбирается…
Наступило молчание.
– Разрешите идти, товарищ майор? – спросил устало сержант.
– Идите.
Сержант развернулся и вышел из канцелярии.
– Вот это номер! – угрюмо проговорил Савин, глядя на Родькина. Взгляд его выражал тревогу, беспокойство – такое ЧП может стоить начштаба карьеры, звездочек на погонах и прочих неприятностей. – Что это за охламон? Боимся привлекать солдат из Советской Армии, а тут свой…
Родькин стаял, и по пальцам, пробегающим по пуговицам на полушубке, можно было понять, что он взволнован, если не растерян. Лицо его посерьёзнело, посерело, на скулах то набухали, то опадали желваки.
– Александр Данилович, – обратился он к Крайневу, – сколько за сегодняшние сутки раненых?
– Ни одного, Владимир Владимирович.
– Значит мы на верном пути, – сказал зачем-то майор. – А с солдатом мы разберемся. Где старший лейтенант Хорёк, Владимир Иванович?
– Был в селе. У него здесь свои люди, – и, как бы в шутку, Савин добавил: – Своя резентура, сарафанная в основном.
– Как только появится, пусть тут же занимается выяснением обстоятельств этого происшествия.
– Ясно, Владимир Владимирович.
– А сейчас связного мне, я пойду на лед.
– Есть.
Офицеры вышли из кабинета.
На заставу почти в одно время вошли Трошин и Хόрек. В коридоре офицеры встретились. Родькин не стал дожидаться доклада, спросил у Трошина:
– Что за солдат ушёл на сопредельную территорию?
Трошин отрицательно покрутил головой.
– Он не ушёл. Его сонным утащили.
– Младший лейтенант покрывает солдата, Владимир Владимирович, – сказал Хόрек, словно доложил уже о расследованном инциденте, и в его голосе прослушивались торжествующие нотки, как у человека, уверенного в своём варианте событий. – Он на собственных ногах ушёл за линию границы.
Трошин измерил его высокомерным, холодным взглядом и спросил:
– Старший лейтенант, вы, где прошлую ночь коротали? Насколько мне известно, у кого-то в селе? А он вторые сутки на ногах, и ни одной китайской атаки не пропустил, как, впрочем, и все, кто там находится.
– Как фамилия солдата? – спросил майор Родькин.
– Рядовой Морёнов Юрий, с Аргунской заставы. Все его сослуживцы, что находятся сейчас на льду, о нём отзываются только положительно. И я сам о нём того же мнения, – и добавил, оглядывая свысока Хόрека, – был момент в том убедиться.
Оживился подполковник Крайнев.
– Одну минуту, товарищи. Морёнова, с Аргунской?.. Так я же его только вчера утром выписал из санчасти.
– Это не тот ли, что под лёд проваливался?
– Так точно, Владимир Владимирович. У него было крупозное воспаление легких, фолликулярная ангина. Ему нельзя было находиться долго на холоде. Ему хотя бы с недельку надо было продолжить прогревания. Для этого я и оставил его в мангруппе. Начальнику заставы Романову рекомендации предписал. С этим же солдатом хотел отправить.
Трошин вдруг резко шлёпнул правым кулаком в перчатке по левой растопыренной ладони, словно ударил себя в наказание.
– Ну, надо же, и смолчал! Товарищ майор, надо выручать парня. Боевой паренёк и солдат надёжный, не раз в деле проверенный. Верный солдат.
– Хм, верные, надёжные за границу не уходят, – вставил Хόрек.
Трошина взорвало.
– Хорёк, замолчи! Иди отсюда и не воняй! – он пошёл на старшего лейтенанта. Двигался, как медведь на хорька.
Родькин прикрикнул:
– Товарищи офицеры!
Трошин опомнился.
Родькин обернулся к Крайневу.
– Что же вы его выписали? Пусть бы у вас эту неделю и пробыл?
– Мест не было, Владимир Владимирович. Двоих госпитализированных с застав доставили, растяжение мышц голени и ступней.
Родькин понимающе кивнул.
– Младший лейтенант Трошин, за мной! Остальным заниматься своими обязанностями. Да и вы, Александр Данилович, видимо, тоже понадобитесь. Подходите к кинопередвижке.
Начальник штаба повернулся и пошёл к выходу. Трошин, сверкнув горящими глазами на Хорька, вышел следом за командиром.
По дороге к берегу Владимир, торопливо шагая, выговаривал:
– Олег, ты что, совсем спятил? Какого хрена прёшь буром на особиста? Хочешь, чтоб тебя совсем из погранвойск попёрли? Или под трибунал подвели?
– А какого он чёрта?!. Если таких солдат очернять да судить, то тогда с кем границу защищать? С ним что ли?
– Молчи!
– Володька, это же кощунство! Какая-то тыловая крыса будет тут поклёп на моих ребят возводить и я – молчи! – Трошин всё ещё тяжело дышал от охватившего возмущения. – Я его почему-то ни разу не видел у себя в шеренге, а тут нарисовался. Пусть он, как мои, сутки не поспит, да поморозится, я посмотрю, куда его косолапые ноги поведут. Тогда бы…
– Успокойся, Олег. У них своя задача, у нас своя.
– Хорошая у него задачка, ничего не скажешь. Баб по сёлам щупать? Хорёк вонючий.
– Не Хорёк, Хóрек, – с иронией поправил Владимир.
– А, одна вонь…
Над рекой гремела музыка, сопровождающая кинофильм. Слышались стрельба, голоса героев, шум моря. На полотне, сшитом из двух простыней, ходили мелкие волны от небольшого ветерка. Было холодно, однако Родькин не отворачивал клапана на шапке, завернутые наверх.
Олег едва поспевал за Владимиром. И всё же не выдержал и попросил:
– Ты можешь сбавить темп?
Владимир призамедлил шаг и оглянулся.
– Болит нога?
– Повязку бы потуже наложить.
– Так перебинтуй.
– Когда тут… – отмахнулся Олег.
На берегу стояли селяне, взрослые, дети, смотрели кино. Пучок света проектора и гигантский квадрат экрана казались яркими, и далеко было видно, что происходит на экране.