де, без сна и отдыха.
– Изыскивайте у себя. С застав, со вспомогательных подразделений.
– Товарищ полковник, если вы с границ округа не можете снять людей из-за напряженной обстановки, то, как я могу снять людей с застав? Там, где нет провокаций – нельзя. Где есть – изыщите. Я это уже сделал. Оголил заставы. Не дай Бог, хоть на одной из них возникнет нечто подобное – граница голая.
– Хорошо, Николай Федорович, мы ещё подумаем. Скажу более: ждём с часу на час политического решения.
– Простите, товарищ полковник, но на ум приходит аналогия 1905 года, Цусима, Порт-Артур. Тогда так же проиграли военную кампанию из-за нерешительности и отсутствия должной связи. На последнее нам как будто бы жаловаться грех, а вот первое – повторяется.
– Николай Федорович, аналогию оставьте при себе. Я её не слышал. В каждый исторический момент могут возникнуть ситуации чем-то схожие с давнопрошедшими, но не всякий раз уместна политическая аналогия.
– Разумеется, я о ситуации, а не о политике.
В трубке голос на какое-то время смолк. Конев не решился прервать молчание.
– Николай Федорович.
– Я слушаю, товарищ полковник.
– Мы постараемся вам помочь. Постараемся. Сейчас в Хабаровске формируем подвижной отряд. Но к вам он прибудет не раньше, чем завтра к вечеру. И то, – прошу вас на этом особо заострить внимание, – выводить его на лёд только в крайне тяжёлый момент. В крайнем.
– Понял.
– Люди в нём будут, сами понимаете, из вспомогательных подразделений, то есть далекие от границы, несмотря на то, что носят погоны погранвойск. Народ будет разный и в основном – молодые, ещё не познавшие тонкости пограничной службы, но хорошо владеющие приёмами борьбы и рукопашного боя. Прибудут они к вам полностью экипированными, но на лёд будете выставлять без оружия. И, ещё раз повторяю, только в случае крайней необходимости.
– Понял, товарищ полковник.
– Рассредоточить их так, чтобы контроль был над ними ваших пограничников. Договорились?
– Так точно.
– Вот пока и всё, чем мы постараемся вам помочь.
– Спасибо и на этом.
– Я постараюсь у вас завтра быть.
– Жду.
– И скоро должны быть изменения. По крайней мере, ждём. И границу охраняйте. Вы это умеете делать прекрасно. До свидания, Николай Федорович.
– До свидания, товарищ полковник.
10
Вахрушев не одобрил предложение Подлящука. Тот предложил из-за отсутствия резиновых шлангов, делать дубинки из бамбуковых палок. А вскоре прошёл слух об отправке на границу сводного отряда. Возглавить его должен старший лейтенант Ловчев, замкомвзвода к нему – старший сержант Подлящук.
Но вскоре помкомвзвода пришлось заменить другим сержантом. На прежнего напала "медвежья болезнь".
Володе всё-таки удалось связаться с подполковником Андроновым. И он с радостью (что дозвонился!) и с надеждой (что есть у него защита!) затараторил:
– Товарищ подполковник! Товарищ подполковник! Меня на лёд посылают!
– И что же?
– Да как же, товарищ подполковник? Мне нельзя!
– Это ещё почему?
– Дак это, меня же там могут свои же и прибить!
– Не выдумывай, Подлящук. И поезжай туда, куда тебе приказали. – И голос в трубке оборвался.
У Подлящука внутри как будто бы что-то стронулось, в животе противно заурчало, и через секунду-другую он почувствовал, как по ягодицам и икрам потекло, а в нос ударил дурной дизентерийный дух. Вот оно, проклятие, что послал Славик Урченко, в минуту невыносимой боли, своему противнику. И как всегда – не по адресу…
11
Драка прекратилась тогда, когда, казалось, ей не будет конца. Китайцы не то, чтобы находились постоянно в схватке, они чередовались: одна шеренга сменяла другую, одни, отмахавшись, уходили вглубь или убегали, вереща от полученной дозы "успокоительного". Вместо них появлялись другие, за ними – третьи и т.д. И, казалось, это коловращение будет длиться до утра. Правда, некоторые из атакующих долго не задерживались, будто специально подставив бок, получив удар, тут же с криком убегали.
Более всего были опасны знаменосцы. Их древки с разорванными транспарантами, как пики, доставали пограничников, и потому приходилось в одной руке держать автомат наготове, на случай удара таким копьем, в другой – дубинку. И хорошо, что дубинки были с петельками, висели на запястье, иначе растерялись бы.
В середине с колом, позаимствованным у ″братьев″, отбивал атаки командир мангруппы младший лейтенант Трошин. Вокруг него автоматами и дубинками отбивались и наносили удары его подчиненные. До автомашин оставалось немного и, Трошин, выбрав пятачок в мелких торосах, где бы ни раскатывались ноги, не сходил с него, и тем самым вынуждал пограничников держаться. И те, ободрённые его присутствием, не отступали от командира. Работали до пота и боли.
Командир мангруппы, за управлением трофейным оружием, не упускал из поля зрения ход событий. Полушубок его был разорван под мышками, на плече выдран клок, и расстегнут до поясного ремня. Чёрные перчатки от сильного напряжения лопнули на фалангах пальцев.
– Первый взвод, стоять! Держать правый фланг! – кричал он. И сам понимал, что сквозь такой гвалт и треск, вряд ли его могли слышать.
Вдруг он увидел рядом с собой офицера и не признал вначале. Тот был с дубинкой и размахивал ею, как саблей. Его удары были крепкими и достигали цели.
– Хорёк! Ты? – удивленно воскликнул Трошин. – Вот молодец!
– Я, микромайор, я!..
Очередную атаку они отбили вместе, и Трошин сказал:
– На дрын. Помахайся тут. Я на правый фланг. Ни шагу назад!
Младший лейтенант побежал вдоль фланга.
– Не робей, ребята! Не робей! Жарь их вдоль и поперёк! – подбадривал он солдат.
По пути снял с лежащего солдата автомат.
– Разреши, дружок, ненадолго!.. – и сходу вклинился в наседающую толпу. Сюда уже подоспели пограничники заставы.
– Сергей, веселей! – крикнул он Найвушину.
Фланг начал выравниваться. Вскоре китайцы стали отходить к границе.
Наконец успокоились. Над рекой стоял пар от горячих дыханий. В свете проплывающих лучей прожекторов он клубился, как над полыньей.
Трошин шёл вдоль строя. Осматривал своих солдат, помогал им подниматься.
– Где Талецкий? – спросил он у командира отделения, сплевывавшего на лед красную слюну.
– Его, кажется, достали… Там у машин. Оттащили его. Может, очухается. Там и рядовой с Аргунской.
С противной стороны Уссури послышалась бравурная маршевая музыка, как после успешно завершенной военной операции.
Потасовка закончилась для Славы Урченко несколько раньше и с болью. Второй удар пришёлся по спине и скользом по голове, как только он согнулся над ушибленными пальцами. Слава упал на колени, и уткнулся головой в лёд.
К нему на выручку поспешил старший лейтенант Талецкий. В его руках был трофейный дрын. Но, также неожиданно ослепленный прожектором, он тоже был сбит ударом древка.
Пограничники приводили себя в порядок. Кто отплевывался, ощупывая челюсти, зубы; кто поправлял оторванный на полушубке клок; кто разыскивал сбитую во время потасовки шапку.
– Ну, Ванюшки-братушки… – грозили кулаками четвертые, досадуя на оторванные пуговицы.
Один Триполи, казалось, был доволен.
– Во, политанька! – показывал он Потапову свою дубинку. – Долго будет дзафаня помнить, как на чужой стороне пастись.
Славка усмехнулся, понимая злую шутку Михаила.
– Там, кажется аргунца вашего пришибли, – сказал, проходя мимо Тахтаров.
– Где? Кого? – насторожились Потапов и Триполи.
– Вон, у машины, – показал на правый фланг.
– Командир, Лёша, разреши! Мы ненадолго…
Малиновский кивнул.
Сослуживцы подбежали к Урченко. Тот сидел, полулёжа, у колеса машины.
– Ну как ты, Славик? – спросил Триполи.
– Тёзка, что с тобой? – наклонился Потапов.
– Да што? По рукам досталось, по спине, и по башке… – ответил Славик, подкашливая и держась за голову.
– Полный набор. Болит?
– Да не то чтобы, но гудит, закладывает правое ухо…
– Но ты её держи крепче, чтоб совсем не скатилась. Она тебе ещё пригодится, – посоветовал Славка.
– Так держу…
– Мож быть, с другой стороны заехать? Уравновесить?
Триполи захохотал. Урченко тоже был хрюкнул, но тут же схватился за голову.
– Да пошёл бы ты… – простонал он.
– Чё, софсем плохо? – спросил Михаил.
– Счас ничо. А давича думал расколется черепок. Стошнило даже.
Подошли Пелевин, Фадеев.
– Жив, Урченко? – спросил Пелевин.
– Живой.
– Иди сейчас на заставу, отлежись.
– Ага, я потом приду, полечимся, – добавил Потапов.
– Чем? – поднял Славик глаза из-под шапки, напущенной на лоб.
– Так твоим старым методом. Сам же мне советовал его у деда Щукаря. Я как раз навымнил, хватит на всю голову.
Ратаны рассмеялись, Славик затряс губами, казалось от обиды, и тоже хохотнул.
– Да пошёл ты к чёрту…
– Ну вот, опять не ладно. На тебя не угодишь.
Командир мангруппы, обходя подразделение, спрашивал о потерях у помкомвзводов. Потери были, но не так велики, как первые сутки. Видимо, сказывалась смена тактики взаимоотношений, бойцовский дух, подогреваемый подручным средствами.
Талецкий сам подошёл к командиру.
– Как ты, Володя? – спросил Трошин.
– Да немного по голове попало. Ослепил прожектор… Сколько сейчас потерь?
– Трое. Но все трое в строй вернутся. Сейчас отправлю их на отдых. И ты тоже иди. Отдохнёшь часик-другой, в себя придёшь, потом меня подменишь.
– Да я вроде отключался, успел отдохнуть, – усмехнулся Талецкий.
– Идите, идите. И майору Родькину доложите: драку выстояли, серьёзных потерь нет. Нужно подкрепление. Пограничники притомились. Хотя… Володя, умом понимаю, что вряд ли мы его дождёмся. Перестраховываются наш генералитет, – с сожалением сказал Трошин. – Ну, ладно, иди.
Трошин похромал дальше вдоль строя.
Напряжение спало. И усталость начала томить солдат. Некоторые неожиданно засыпали, сон стал водить их из стороны в сторону, а то и ронять на лёд, подкашивал ноги. Более самоотверженные с ним вступали в единоборство, но сон был столь же безпощаден к ним, как вчерашние друзья-братья – валил одного за другим.