Опасаясь сонных уходов за границу, Трошин передал по строю:
– Сцепить руки в замок! Локоть в локоть!
Остаток ночи и утро китайцы вели себя спокойно. Видимо, на них тоже сказывалась усталость.
Под утро поднялся хиус, он пронизывал сквозь полушубки. Особенно этот ветерок неприятен был для тех, у кого ещё не были заштопаны лоскуты на полушубках, у тех, кто ещё не отдыхал на заставе.
Китайцы в своих слабых одеждах ужасно мерзли, часто бегали на берег, грелись у костров, чадивших из впадин за рекой. Или шли в дома, больше похожие на бараки, над которыми постоянно курились дымы. Мороз поохладил их митинговые страсти.
12
На заставе пограничники спали кто где. Казалось, что сон сваливал всякого, кто переступал порог помещения, и клал его там, где заставал человека, ничуть не заботясь о его условиях. Солдат проваливался в забытье и, когда его будили на выход, он какое-то время не в состоянии был осознать: где он находится и что от него требуется? Мотал головой, обещал сейчас же подняться, но как только от него отставали, падал на прежнее место. Дежурному по заставе, следившему за сроком пребывания отдыхающих, едва ли не пинками приходилось поднимать пограничников с пола.
Пока солдаты спали, женщины штопали полушубки, а, после штопки, укрывали ими их хозяев. Они с нежностью и болью смотрели на молодых парней, жалея их и сочувствуя им.
В кабинете начальника заставы за столом сидел Родькин. На стуле в углу, полулежа, дремал младший лейтенант Трошин.
Трошин спросил вяло:
– Что там с подкреплением?
Майор, тоже дремавший, отвалился от стола на спинку стула.
– Пока ничего. ИТР наготове, но машин нет.
– Позаимствовали бы у танкистов или саперов.
– У них сейчас машины тоже на счету. Им тоже надо охватывать вторым поясом границу… – майор позевнул. – Через МИД протест передан.
– Плевал Мао на эти протесты.
Помолчали.
– Ты б снял полушубок, отдал женщинам. Пусть бы заштопали.
После некоторого молчания Трошин ответил:
– Не могу. Сил нет пошевелиться. Попозже.
– Ну, спи. Потом мой оденешь.
– На твоем погоны с большой звездой. Не положено.
– Спи, не положено… Закончится эта дуриловка, на тебя будем представление подавать. Мы с батей о тебе уже говорили. Получишь, может быть, медаль – реабилитируют. Звание вернут.
– Володька, давай об этом попозже. Не то сейчас весь сон разгонишь.
– Так давай составим стулья, ляг по нормальному.
– Не надо. На стульях я тут разлягусь надолго. А валяться некогда. Идти надо… – Трошин вздохнул в позевоте. – Да, это ты Хорька послал?
– Да. Нечего ему здесь ошиваться.
– А я подумал: он сам. Подползин тебе это припомнит.
– А мы схитрим. Объявим Хорьку благодарность перед строем и с занесением в личное дело, не хорьком – волком себя возомнит. Как он там?
– Да вроде ничего, махался. Но больше, чем на благодарность и не потянет. Медали нам есть, кому давать.
– Ну ладно, отдыхай. А я пойду в дежурку, не буду тебе мешать.
Родькин встал, потянулся и пошёл к двери.
– Через часик толкни меня, – попросил Трошин.
– Ладно.
13
…У Олега Трошина служба заладилась с первого дня. После призыва в Армию, он попал в Пограничные войска, куда хотел пойти служить ещё со школьной скамьи. Но пока до конца, не осознавая своего призвания, он с успехом окончил сержантскую школу в том пограничном отряде, в котором служил. И, отслужив на заставе год, подал документы в Алма-Атинское Высшее Пограничное училище. И поступил. Учился с желанием и был на курсе вначале командиром отделения, затем помкомвзвода.
С учебой совмещал спорт, увлекся вольной борьбой и боксом. Между этими занятиями не пропускал и самбо. К концу училища по всем этим видам – по первым двум защитил Мастера спорта, а по самбо имел первый разряд.
После училища, где лейтенанта хотели оставить на кафедре физической подготовки (отчего Трошин категорически отказался), был направлен в Читинскую область в пограничный город Забайкальск, на железнодорожный КПП. И здесь служба ладилась. Быстро, как бы само собой, стал подниматься в звании. Через полтора года, за образцовое выполнение служебного долга и за высокое идейно-патриотическое воспитание и спортивную подготовку личного состава, лейтенанту Трошину было присвоено звание старшего лейтенанта. А еще через два года – капитана. Чтобы не терять года, стал готовиться в Академию. На что получил одобрение командования Округа, и поехал сдавать экзамены.
Хоть судьба и так не обижала его на друзей, но там, в Академии, познакомился с такими ребятами, которые оставили в его душе самые приятные воспоминания. И одним из них был Владимир Родькин.
После Академии майор Трошин вновь был направлен на место прежней службы, на КПП г. Забайкальска – мощный железнодорожный пропускной пункт на Советско-китайской границе, со своей сложной служебной инфраструктурой. Прибыл на должность заместителя начальника пограничного гарнизона, начальником которого стал почти сразу же, в связи с переводом прежнего в штаб пограничного округа.
Успехи по службе окрыляли, и служба была в удовольствие. Подумывал майор уже и об Академии Генерального штаба.
Весна 1966 года была дружной, хотя часто задували степные холодные ветры. Снег сошёл быстро, и появились зелёные лужайки, а на деревьях набухли почки. Поскольку надвигались майские праздники, старшина гарнизонного клуба с художниками из солдат срочной службы обновляли плакаты, как в самом гарнизоне, так и на контрольно-пропускном пункте. В штабе составлялись планы мероприятий, которые намечалось проводить в гарнизоне 1 и 9 мая.
В преддверии первого праздника, в веселый и безоблачный день, на КПП разыгрался шабаш. Несколько китайских молодчиков, выезжавших из СССР, видимо, напоследок, решили оставить о себе память, и, разумеется, не любезную, затеяли в поезде Москва-Пекин дебош: на требование пограничников отказались показывать документы на вывозимые из Советского Союза вещи. Устроили в вагоне драку с пограничниками, выгнали их из вагонов, и, мало того, не глядя, кто перед ними, стали избивать на перроне всех прохожих, кто попадал навстречу. При этом в их руках блестели кастеты, цепочки с текстолитовыми палочками на концах.
Начальник гарнизона подполковник Трошин с комендантским взводом прибыл на станцию.
Дальше всё происходило, как в дурном сне. Взвод оцепил перрон возле вагона с хулиганами, и Трошин с переводчиком вступили в переговоры с китайцами. Но переговоров не получилось. Стоявшие перед ними молодые люди вызывающе смеялись командиру в лицо, на вопросы отвечали с бранью, с выкриками, унижающими достоинство страны и правительства. Глядя на них, на ум приходило подозрение, что только такие способны надругаться над советскими гражданами, возвращающимися на Родину из Китая. На протяжении двух лет не было случая, чтобы в поездах, идущим из Китая, не обнаруживались бы трупы советских граждан или изнасилованные женщины, порой даже дети, девочки.
Ноты протеста, обращения в правоохранительные органы КНР, большого успеха не имели. И эта безвыходность, позор, унижение действовало на пограничников удручающе. Более несдержанных солдат подполковник снимал с нарядов досмотра и направлял во внутренние подразделения. Но с каждым месяцем, днём, людей с сильными нервами становилось всё меньше. А хунвейбины, зная, что советские пограничники невольны применять огнестрельное оружие по назначению, с каждым разом становились дерзостнее, пакостнее.
Прибыв на КПП, подполковник пришёл в ярость от увиденного. Его пограничники – наряд досмотра – избитые и униженные стояли и сидели у стены станции, а служащие самой станции с испугом взирали на всё это из окон зданий.
У подполковника в душе всегда жило болезненное чувство справедливости, сострадания к униженным и оскорбленным. А тут перед его взором была картина, едва ли не Варфоломеевской ночи, представившаяся поутру уцелевшему жителю Варфоломеи. Буквально на первый же вопрос китаец, видимо, старший из этих молодчиков, или уж совсем охамевший, плюнул в лицо офицеру. И тут же отлетел от мощной пощечины. Трошин "автоматом", мгновенным движением руки вырубил хама из памяти (как потом выяснилось – сломал ему нижнюю челюсть и сделал сотрясение мозга) и в смятении оглянулся. Солдаты смотрели на него с растерянностью и с восхищением. Но он уже понял, что это конец. Конец его армейской, пограничной службе. Конец мечтам, карьере. Плевок в лицо – это частный случай, это не оскорбление государства. Им можно было бы и утереться…
Поезд задержали на три часа. За это время пострадавшему оказали медицинскую помощь, и началось расследование инцидента Особым отделом, военной прокуратурой.
А через неделю советскому правительству была заявлена нота протеста китайским МИДом, по поводу нанесения жесточайших физических повреждений и избиение советским офицером гражданину Китая, мирно возвращающемуся из СССР на Родину. И как доказательство, предъявлено несколько снимков буйства офицера погранвойск. (Успели ж заснять!)
Офицер был разжалован до низшего чина и направлен на низшую должность. О чём китайское правительство было проинформировано и представлены документы, копии приказов.
Более двух месяцев младший лейтенант Трошин обитал неприкаянно в штабе Забайкальского пограничного округа, в одном из подразделений на должности помкомвзвода, на сержантской должности, с которой когда-то начиналась его служба. И лишь к осени его судьба определилась – был назначен командиром маневренной группы в 77 пограничный отряд Дальневосточного пограничного округа. Подальше от места "преступления", на вторые роли, под начало старого "зубра", и в то же время туда, где бы можно было использовать подготовку и армейский опыт младшего лейтенанта с академическим образованием.
Позже, значительно позже, уже не разжалованный, а восстановленный подполковник узнает, как его товарищ по академии уговорил, убедил Конева ходатайствовать перед начальником погранвойск о переводе Трошина в их отряд на должность командира мангруппы. А если учесть какие отношения, служебные и товарищеские, связывали Конева и Андронова, то Родькину удалось сде