Трошин глянул на майора Родькина.
– Я только что доложил об этом начальнику штаба, – Трошин деликатно переложил ответ с себя на начальника штаба.
– Я не прошу всё заново. В двух словах, пожалуйста. – Пляскин перевёл взгляд на Родькина, словно прося того поддержать его просьбу.
Майор кивнул. Трошин коротко повторился.
– Девушку, переводчицу, которая помогала нам Морёнова из плена вызволить. Она по громкоговорителю выступила не по заданной хунвейбинами программе. Обратилась к советским пограничникам, чтобы они не слушали агитаторов, что, мол, есть в Китае люди здравомыслящие, уважающие советский народ, советских пограничников, и чтобы мы не верили… – чему? – ей не дали досказать. Но догадаться можно – маоистской демагогии, глупости реакционной. Ну и попал ягненок на волчьи клыки. Хунвейбины её раздели до материнской сорочки и прогнали вдоль границы. Вот и вся история.
– И что пограничники?.. – Пляскин полез за платком в карман.
– Едва с ума не посходили. Вместе со мной.
– Представляю… – проговорил майор, покачивая головой из стороны в сторону.
– Надо прекращать с этой кампанией, – твёрдо проговорил Трошин. – Хватит!
Старший лейтенант Хόрек стоял едва ли не посередине кабинета, ближе к столу, возле которого стоял стул и на который хотел сесть, но, видимо, не решался этого сделать в присутствии стоявших старших офицеров, хотя чувствовал себя с ними непринужденным, на равных.
Хόрек подал реплику на требование Трошина.
– Хм, младший лейтенант, может, пойдём войной на Китай, – и с ехидцей спросил, сверкнув фиксой, как зверёк клыком. – Из-за этой девки, а?
Старший лейтенант не успел сообразить, почему под ним земля вдруг разверзлась, и он болтает в воздухе ногами. Но успел расслышать окрик Родькина.
– Трошин, прекратить!..
Хόрек сорвался с небес наземь, то есть на пол, и не устоял. Попятился, попятился и упал на задницу посреди канцелярии.
– Мразь! – едва слышно проговорил Трошин и, козырнув офицерам, вышел из кабинета.
Хόрек подхватился с пола.
– Как?!. Как?!. Да я!.. Да он!.. Как он посмел?!. – завопил старший лейтенант. – Да я его сгною! Он у меня до рядового будет разжалован!
Хόрек и без того от природы был рыжеват, тут напыжился, покраснел, казалось, ещё немного и у него появятся во рту мелкие и острые клыки-резцы. Нижняя челюсть хищно вытянулись, заострилась, подрагивала. Хорёк, да и только.
– Старший лейтенант Хорёк! Встать, смирно! – крикнул майор Родькин.
Старший лейтенант недоуменно уставился на начальника штаба, но вытянулся, притих, взъерошенный и возмущённый.
Родькин, сдерживая в себе гнев, кохыкнул в кулак.
– В данной ситуации, Хорёк, вы отделались лёгким испугом. Но если вы посмеете ещё хоть где-либо, при ком-либо… а более того – написать рапорт на младшего лейтенанта Трошина то, то, что вы сейчас ему сгоряча наобещали, исполнится в полной мере на вас… Вы позволили неуважительно отозваться о женщине, которая, рискуя своим здоровьем, своей честью, возможно, жизнью, выполнила свой моральный долг и поступила в высшей степени героически. Вы своим узкопрофильным умом и шершавым языком нанесли командиру мангруппы оскорбление, а в его лице всем тем, кто сейчас там, на льду. Вы нанесли оскорбление и нам, здесь присутствующим офицерам. Это только толстокожий, бездушный дуболом может повести себя так… Так вот, я вас так же презираю, как младший лейтенант Трошин. И даденной мне здесь властью, я вам приказываю – убирайтесь вон отсюда!.. А, впрочем, – Родькин застегнул полушубок. – Я вас сам с заставы препровожу в отряд. Чтобы вами здесь не смердело.
Пляскин, глядя на старлея и брезгливо морщась, покачал головой.
– Воспитываем солдат, сержантов, а тут офицер, и какого отдела, вахлак вахлаком, к сожалению. Ни культуры, ни понимания. Я только хотел было поблагодарить командира мангруппы за выдержку, стойкость и мужество, за его личные качества, а в его лице и его пограничников, и вы всё испортили. Эх-хе, – вздохнул он с сожалением. – Ради мира на границе они пошли на такое унижение, на нравственные испытания, а вы? – взяли и опошлили. Девка… Какая девка? В вашем лексиконе есть более уважительные выражения к женщинам? Вы читали в детстве о наших героинях что-либо? Кстати, о ваших коллегах: о Лизе Чайкиной, о Зое Космодемьянской, о героинях-краснодонцах и о других наших замечательных девушках? Они в страшные часы своей жизни не потеряли своего достоинства, стоически, мученически, зная на что идут, перенесли выпавшие на них испытания. И грех над этим глумиться. Грех такое опошлять. Девка… Перед такой женщиной головы надо склонять. И, может быть, пройдёт лет десять, может тридцать, китайцы вспомнят о ней, об этой маленькой и сильной девушке. И всех их, и героев, и палачей назовут своими именами. Ведь не век же в Китае это мракобесие будет длиться? И мой вам совет: уважайте достоинство, доблесть и героизм своих граждан, тогда чужой героизм станет понятным. – Пляскин украдкой глянул на Родькина, уловил его взгляд, благодарный, и добавил: – А что касается Трошина, то считайте, что это был ответ за оскорбление женщины по всем правилам офицерской чести. Но если считаете, что он поступил не правильно, то… вызовите его на дуэль. Стреляться сейчас не принято, но вы на кулаках, по старинке. Оно даже интереснее.
Родькин едва сдержал смех, представив Хόрека соперником Трошина. Хорька и медведя.
"А замполит молодец, вытянул. Теперь этот сукин сын обложен со всех сторон, не сунется с рапортом на Олега. Иначе, испачкает, изгадит, поганец…"
– Не забудьте нас пригласить секундантами, – вставил Родькин. И добавил: – Хорёк, марш к машине!
Старший лейтенант, то, краснея, то, бледнея, вышёл из кабинета.
– Спасибо, Александр Михайлович, за поддержку, – сказал Родькин.
– Да что вы. Тут не столько поддержка, сколько… Взбредёт человеку в голову блажь, очернит, плюнет в душу. За что? Про что?.. Тем более Хорёк неправ изначально.
Майор уже на выходе из канцелярии пожал замполиту руку чуть выше локтя.
Родькин заглянул в дежурную комнату и сказал майору Савину:
– Владимир Иванович, я в отряд. Доложите дежурному по штабу о моём убытии.
– Слушаюсь.
Уже на улице, на крыльце, Пляскин спросил:
– Как я понимаю, Трошин приходил не только с докладом?
– Да, Александр Михайлович. Предлагает взорвать лёд на нашей стороне.
Пляскин удивленно вскинул бровь. Пока они шли к калитке, он смотрел озабоченно в сторону реки. С реки не доносилось шума, гуда. Было тихо. Только на белом её полотне чернела толпа и узкая лента изувеченных автомашин.
На лёд надвигалась широкая полоса солнечного света.
– Только технику надо убрать. Может можно её ещё восстановить? – сказал замполит.
"Умница всё-таки замполит. На лету схватывает", – подумал майор.
А вслух сказал:
– Уберём. Сейчас доложу полковнику, увяжем кое-какие технические и тактические вопросы и выкатим.
– Поддержит ли Округ? – задумчиво проговорил Пляскин.
– Убеждать будем.
Александр Михайлович приостановился, посмотрел задумчиво на начальника штаба. И категорически заявил:
– Убедим! – И вдруг сказал: – Я с вами. С политотделом округа свяжусь. Я думаю, идея эта найдёт поддержку.
5
Трошин шёл на заставу с твёрдым намерением потребовать от начальника штаба радикальных мер, одно из которых он считал самым приемлемым и действенным – это вскрытие реки. После перенесённого позора на льду, он готов был пойти хоть на какие меры, чтобы что-то делать, а не топтаться на месте. Будь он сейчас на другой границе, а не на Китайской, такого позора не стерпел бы. Да там такого просто не могло быть! Всякую наглость искоренили бы ещё в первый же день, а то и в первый же час. Мало того, что он сам когда-то был оскорблен, но это он, сам, ему и жить с этим оскорблением (хотя и частично отмщённым). Но, чтобы на его глазах так надругались над женщиной, и он, при полном здравии и при оружии, оказался беспомощным, – такого унижения он бы и во сне себе не простил.
Всё внутри у младшего лейтенанта кипело от возмущения и негодования. Взорвать лёд! Взорвать реку к чёртовой матери! Пусть в полыньях митингуют, вплавь, может тогда остынут у них головы?.. Позор! Неужто китайцы, те, что стояли по другую сторону автобуса, не испытывали его? Неужели так можно людям задурить головы, так убийственно повлиять на их мораль, нравственность? Как роботы, сомнамбулы.
"Не понимаю!.. Не по-ни-ма-ю!.." – по слогам проговорил Трошин, выходя на берег.
Огляделся. Его пограничники стояли ломаной линией, а кое-где группами.
Теперь он возвращался с другими мыслями, не менее страстными…
Пограничники обсуждали произошедшее событие. Возмущались. Грозили китайцам кулаками, дубинками, теперь уже не скрывая их наличие. И китайцы, единицы из них, отвечали им тем же, что-то выкрикивая и тоже грозя.
– У суки! Ещё и лаяться, – возмущался Славка Потапов.
– Ничего, если сегодня эта возня не прекратится, я им, ядрена вошь, покажу стриптиз. Они у меня домой все нагишом поскачут, – горячился Урченко.
– Что, тёзка, понравилась девочка?
Слава несколько смущённо ответил:
– Да такую куколку на божничку бы посадить, пылинки бы с неё сдувать.
– Так отнял бы.
– Хм! Отымешь. Командир, вон, на автомате повис, как на перекладине, – кивнул на Пелевина. – Думал, вырвет.
Пелевин признался.
– Я ведь действительно думал, что ты стрельбу откроешь?
Потапов усмехнулся, вспомнив, как Малиновский встал перед его автоматом. Тоже кивнул на приятеля.
– А на мой автомат, как на амбразуру, Лёха кинулся.
– Талецкий, говорят, у двоих автоматы вырвал. Одного с ног сшиб, другого через себя перекинул. Вернул автоматы, когда автобус ушёл, – сказал Пелевин, ковыряя в ухе спичкой.
– На наших командиров эпидемия жертвенности напала.
– Нападёт… – раздумчиво проговорил Пелевин и, просунув под шапку пальцы, потер вздутие на лбу. От нервного напряжения бросало то в жар, то в холод, лоб вспотел, и боль, едучая и зудящая, заставляла вспоминать любимую женщину. И ещё зуделось в ушах. Спички он уже все попереломал.