– Ну, что же. В любом случае, конфликта удалось избежать. А это уже хорошо, – заключил Омельянченко. – Если поступок девушки был действительно искренним, то хвала ей и честь.
– Да, спасибо ей. И, как говорят, дай Бог ей здоровья, – согласился полковник Конев.
Офицеры ненадолго замолчали.
Родькин посмотрел на своих собеседников. Он сидел за столом прямо, как отличник-суворовец на экзамене. Сказал:
– Есть предложение.
– Какое, Володя? – спросил Конев.
Омельянченко поднял на майора глаза.
– Взорвать лёд!
Оба полковника удивлённо вскинули на него глаза.
Гость ответил вопросом:
– А если китайцы завтра выстроятся по всей Уссури? Весь лёд на ней взрывать?
– Что делать, товарищ полковник? Коль нельзя применять оружие при охране государственной границы, надо идти на хитрость. Надо применять менее опасные способы, но эффективные.
Омельянченко побарабанил пальцами по столу и призадумался. И было над чем.
– А что, мне думается, это будет правильно, – поддержал Конев своего начальника штаба.
– Так-то оно так, но… Мнда… Сейчас я такого распоряжения дать не могу. Надо согласовать… – Омельянченко опять побарабанил по столу. – Сделаем так. Вы, майор, готовьтесь к мероприятию. Я свяжусь со штабом Погранвойск Союза.
– Есть, товарищ полковник, готовиться.
Родькин поднялся. Он вышел из-за стола и приставил к нему стул. И, держась за его спинку, вновь обратился к начальнику штаба Округа:
– Товарищ полковник, мы с начальником отряда рассматривали вопрос о возможной реабилитации младшего лейтенанта Трошина. С этой целью разрешите обратиться к вам с ходатайством: о восстановлении его в звании и должности.
– Я поддержу.
– Ибо благодаря его мужеству, храбрости, стойкости мы смогли продержаться эти трое суток без вооруженного инцидента.
– Поддержу, поддержу ваше ходатайство, – вновь сказал Омельянченко. И, подумав, добавил: – И вообще, как я полагаю, после этого конфликта многое изменится, в том числе и отношение к границе на Востоке.
– Спасибо, товарищ полковник, за поддержку. Разрешите идти?
Полковник поднялся, протянул руку.
– Идите, Владимир Владимирович. Не буду задерживать. У вас много сейчас работы.
Когда майор вышел, Омельянченко спросил Конева.
– По-моему, неплохого начальника штаба мы вам подобрали в своё время, а? Не обижаетесь?
– Нет, – улыбнулся Конев. – Никак нет.
– Как только придёт на него приказ о присвоении ему звания подполковника, мы его у вас заберём.
– Вот как!.. – встрепенулся начальник погранотряда. – И куда?
– На Райчихинский отряд поставим. Хороший офицер, и у хорошего командира прошёл практику. Так что, не обессудь, Николай Фёдорович… – с насмешкой сказал Омельянченко. – И не переживай. Ему замена будет ничуть не хуже – офицер поверенный в боях и в учениях.
– Может проверенного в боях и в учениях, после реабилитации, и направить на Райчихинский?
– Из младших лейтенантов сразу в начальники отряда?.. – усмехнулся Омельченко. – Нам китайцы такого не просят.
Глава 10
Встреча.
1
Наташа Пелевина приехала в Бикин утром. В сизое настылое утро. Сойдя с поезда, поежилась. Окна деревянного вокзала и двери мороз опушил инеем. Иней серебрился на строениях, на металлоконструкциях, столбах вдоль железнодорожного полотна. Наташа, поставив на перрон сумку, поплотнее подоткнула под подбородком узел двух полушалков, в которые была повязана, стала осматриваться. Город и станция ей почти не знакомы, была здесь всего один раз и то считанные минуты. Люди от поезда разошлись в разные стороны, и она осталась на перроне одна. Нужно куда-то идти. Но куда и в какую сторону? И нужно было торопиться.
По перрону шла женщина. Одета в стеганые ватные брюки, в телогрейку, подпоясана широким брезентовым ремнем, за который воткнут большой продолговатый молоток и, наверное, такой же тяжелый гаечный ключ, тут же висел подсумок с двумя сигнальными флажками – красным и жёлтым. Валенки подшиты толстой войлочной подошвой, и на голове, как и у Наташи, два шерстяных платка, обметанные белым пушком инея. И лицо тоже в инее, брови и ресницы. Она, видимо, откуда-то долго шла, ссутуленная, уставшая. Путеобходчица, подумала Наташа.
– Простите, пожалуйста, – обратилась она к женщине.
Путеобходчица остановилась, посмотрела на незнакомую молодую женщину, во взгляде промелькнуло недовольство, словно её остановили в самый неподходящий момент.
– Что тебе? – она строго осмотрела Наташу.
Девушка была в драповом тёмно-вишневом пальто с лисьим воротником, в валенках и держала в руке небольшую с двумя ручками хозяйскую сумку. Дёрнула уголком губ, словно усмехнулась чему-то.
– Мне надо на Васильевскую заставу. Скажите, как туда попасть? – придирчивый взгляд женщины смутил её, и она добавила: – Муж у меня там. Мне туда надо, на заставу.
– На счёт надо – это может быть. А вот как, девочка, трудно сказать. Сейчас там что-то неладное творится, так что автобус отменён, не ходит.
– А где дорога туда? Как её найти?
Женщина махнула рукой, словно отмахнулась, в сторону виадука.
– Подымишься на мостик, перейдёшь железку, так?
– Так, – кивнула Наташа.
– Спустишься и иди до поворота. Поворачивай лицом в ту сторону и шпарь вдоль по Питерской… – указала рукой направление. – К обеду, глядишь, добежишь. Если пропустят.
– Спасибо вам, тётенька.
– Не за шта. Только это, в пальтишке-то, не прохладно ль будет?
– Ничего, я быстро пойду, не замерзну.
– Ну-ну, – у женщины голос подобрел, – беги, голуба. Может, кто по дороге подхватит, подвезёт.
– Ага. Спасибо вам, – ещё раз поблагодарила Наташа женщину.
– Щасливо…
Наташа направилась к железнодорожному мостику. Поднялась и с его высоты стала осматривать город.
Город деревянный, приземистый, в зыбкой утренней пелене, сквозь которую кое-где отдаленно были видны высокие корпуса из серого кирпича, они мутно вырисовывались в морозной дымке. Помнится, когда приехала сюда, Толя встречал её, и они поднимались с ним на этот мостик. Он показывал, в каком месте города находится их штаб отряд: из ограды возвышались кирпичная казарма и два таких же серых жилых пятиэтажных дома для семей офицеров за его территорией. Это, кажется, они и есть, эти корпуса.
Наташа обвела взглядом панораму города с многочисленными вьющимися дымами из кирпичных труб. Дымы поднимались и сливались с серой пеленой, растворялись в ней и, кажется, поэтому она была столь густа, а воздух прокопченным, отдавал знакомым по Кузбассу угольным привкусом.
Видна была дорога, вернее, её поворот. Дорога выходила со стороны отряда, поворачивала в сторону, в которую показала путеобходчица, и шла прямо, разрезая город.
И так, дорога найдена. Вперёд, Наталья! – мысленно скомандовала она себе и шагнула со ступенек виадука вниз.
Валенки мягко скрипели на снегу и в спину поддувал попутный ветерок, он был не сильным и потому почти неощутимым, даже как будто бы помогал идти. Наташа, идя по городу, вначале присматривалась к нему, сравнивала его дома, фасады и палисадники с теми, что ей доводилось видеть прежде в сибирских городах Кемеровской области, и приходила к мнению, что, в сущности, дома как там, так и тут, одинаковы. И улочки здесь такие же, занесенные снегом, нечищеные, кроме центральной, по которой она шла. Всё, как у людей, как у неё дома, только снега всё-таки меньше. Видимо, из-за ветров, которые здесь часты. По приезде, вначале, она их не ощутило. Было лето, было жарко, тут любому ветерку будешь рад. Но зимой…
Зимой беда. Дуют вдоль по Уссури, как по желобу. И если даже мороз не сильный, ветер его усиливал вдвое: если минус пять, при ветре – десять; если десять – все двадцать. На родине при тишине и полном безветрии те же сорок, даже пятьдесят градусов мороза (а такие иногда случаются, и даже ниже, от которых деревья расщепляются, как лучины) кажутся милостивее. Там достаточно пальто поверх двух кофточек надеть, шапочку под пуховый платок, и можно дедушке Морозу во внучки годиться. Правда, нос приходится прятать в воротник, или в шарф, или прикрываться варежкой. А здесь не только нос, здесь весь не знаешь, во что завернуться, – выручает лишь шуба до пят.
Хотя… хотя в городе не так чтобы… терпимо.
Наташе даже стало жарковато от быстрой ходьбы. Подумав о тёплой одежде, она поймала себя на мысли, что не прочь бы заиметь дошку из благородного меха, шубку. Но на что?
Когда она приехала, Толик принёс с заставы овчинный полушубок, старшина Магда выделил. Полушубок был местами, затёртый и серый от времени, даже в небольших дырочках. Толя замыл его щеткой с мылом, а она подштопала, вроде бы он посвежел и побелел. По двору да по деревне ходить можно, а на люди, в город, в поезде – в пальтишке. Тоже Толин подарок, перед призывом в армию купил.
– Лисичка моя. Пушистая… – на ушко словно кто шепнул.
Сегодня день как будто бы не очень морозный, греет Толин подарок.
Неустроенность бытовая, эти ветры на Уссури, на Аргунском, постепенно начали томить, тяготить, вызывать тоску по родному краю. Хотя и там, в шахтёрском бараке, не слишком-то большой комфорт, но ведь дома. А дома, как известно, стены согревают. И там сын, родители, подруги, друзья. И хоть она по натуре своей коммуникабельный человек, общительный, однако, в далёкой сторонке испытывала одиночество и подсознательно ощущала, как её девчоночья непосредственность притухла, на смену приходила зрелость, здесь она стала чувствоваться острее, как вот эти ветры на Уссури.
И ещё ответственность. Она её понимала, как обязанность. Обязанность быть верной женой, подругой, всегда быть рядом и в далёком вдалеке, и в беде, и в радости. И эта ответственность погнала её полтора года назад следом за мужем, чтобы быть там, где он, оставив сынишку на родителей. Кто бы знал, как ей это давалось и даётся? Но утешало то, что всё временно, до срока. Летом они вернутся домой, и будут жить одной полноценной семьей, и там, дома, она позволит себе ещё одного ребёнка. В душе она очень желала бы дочь. Вот тогда будет полная у них семья: отец (Толя), мать (она), сын и дочь. Какое счастье!