Да, так всё и было в мечтах и в планах, которые до срока Наташа не хотела раскрывать мужу. Просто она знала, что Толик мечтает о девочке. Он об этом сам не раз и в шутку и всерьёз намекал, а она отшучивалась, дразнила его. Но оба мечтали об одном и были счастливы.
И вдруг нá тебе! Всё в один миг кувырком! Она узнает, что Толик, муж её, возлюбленный её, имеет кого-то на стороне и притом – настолько отвратительную связь, что нет слов выразить того презрения, какое испытала она к нему. Весь мир перевернулся. Обида, стыд, боль уязвлённого самолюбия, брезгливость – всё это подняло в ней волны возмущения, ненависти, злости. Она, наверное, потеряла рассудок. Но знала одно, что такого простить не сможет. Какое может быть прощение подлости, коварству, обману? И радуга возвышенных мечтаний сменилась на серый туман пошлой жизни. Ну, она ему и задала!
На следующий день поутру раным-ранёшенько Наташа, гонимая обидой, где пешком, где на попутках, поспешила в Переясловку в райпотребкооперацию за расчётом. Но там, к немалому огорчению, в увольнении ей отказали. В торговле так быстро людей не увольняют. Тут целый ритуал: вначале заявление от продавца, затем – ревизия, затем – увольнение, если за ревизируемым нет никаких огрехов, то есть недостач, растрат и тому подобное. Единственное, что ей пообещали – долго не тянуть с ревизией: через день-другой. Обескураженная, она вернулась в село, и в ожидании ревизии, на следующий день открыла магазинчик.
Перемену настроения Наташи заметила Мария Муськина, придя в магазин во второй половине дня. Наташа была с красными глазами, осунувшаяся, неразговорчива и хмурая, губы нервно подрагивали.
– Что с тобой, Наташенька? – спросила Мария, удивлённая необычным поведением молодой женщины. И пошутила: – Аль тебе милый изменил?..
Наташа вскинула на женщину полные слёз глаза: издеваетесь, да?!.
И порывисто ответила:
– Изменил! Да, изменил! Негодяй, мерзавец, бабник!..
Мария недоверчиво хмыкнула.
– Это когда же, Наташенька? На него это не похоже. С кем?
– А я почём знаю, с кем?!. С какой-то шалавой! – сказала она с сарказмом, едва не плача, и добавила: – Даже путной бабы не нашёл. Понацеплял от неё, как кобель, блошек на себя и меня наградил. Поганец!
– Постой, постой, Ната. Это когда же произошло?
– Когда? Пришёл ко мне в увольнение три дня назад и – нá тебе! – семейку принёс. Я его вчера чуть было не прибила, поганца. Ладно, ушёл быстро, не то я не знаю, что бы с ним сделала…
– Наталка, подружка моя дорогая, да ты ж Анатолия-то зря так-то…
– А как?!. Флаконом духов как звезданула по башке, он и вывалился за порог.
Наташа энергичными движением руки показала, как она бросила в него пузырёк, и как Анатолий вывалился из горенки.
– Ой-ёй!.. Да ты опомнись, оглашенная. Он-то тут причём?
– А кто? Она? Ну, попадись она только мне под руку! Придушу, как мерзкую гниду. Мразь! У-ух!.. – Наташа пригрозила кулаком невесть кому. И постучала им по прилавку. По магазинчику раздалась гулкая дробь по фанере.
– Ой, как грозно!
– У-ух!.. – ещё сильнее забарабанила она по прилавку.
– Ну, всё-всё, успокойся. Весы собьёшь. Послушай меня. – Мария смотрела на неё с насмешкой. – Вулкан. Если с таким темпераментом его казнить, то придётся с половины заставы головы снимать, а вторую – в земле сгноить. И меня в том числе, – хохотнула.
Наташа бестолково уставилась на женщину. По её лицу пробежала брезгливость.
В это время в магазинчик вошла старушка. Она медленно прошла к лотку с хлебом. Мороз, ворвавшийся вместе с ней белым туманом, истаивал, раскатывался по помещению и дотронулся до воспаленного лица Наташи.
Старушка пощупала кривым пальцами хлеб, корочка слегка продавилась. Покупательница что-то спросила.
Продавщица не расслышала, словно холод, коснувшись её, обледенил ей слух.
Старушка достала из кармана старого зипуна платочек и стала его развязывать.
– Я спрашиваю, дочка, хлеб-то нонешний, али второго дни?
За Наташу ответила Мария.
– Сёдняшний, бабушка, сёдняшний.
– Тогда мне дай-ка, дочка, одну буханку свежего и штук пять можно старого. Это я Борьке, хряку. Возьму поболе, чтоб не ходить два дни. Отрубя-то днём с огнем не сыщешь и дорогущи, эх-хе. Вот, подкармливаю хлебцем. Холодно, однако, лишний раз со двора высовываться не хоца.
Наташа механически рассчитывалась с покупательницей. Подавала ей товар. В голове её всё спуталось: ползаставы в земле сгноить и Марию тоже… Мария-то Ивановна причём тут? Или она… или она и есть та?!. Ой-ё!..
И Наташа почувствовала, как у неё судорожно задергались пальчики, кажется, даже загорели ноготочки, готовые вцепиться в волосы этой бесстыжей и подлой бабе.
– Ты, дочка, меня-то не омманывай, нехорошо. Пять копеечек мне надо сдачи, а ты мне три только…
– Ой! Извините. Нá-те вам десять, только не серчайте, – опомнилась Наташа.
– Да што ты, девочка, я не сердюсь. Мало ли пошто человек общитаться может? – однако от предложенных десяти копеек не отказалась. – Вот спасибо, деточка, вот спасибо. Дай те Бог щастья.
Старушка благодарно, кивая маленькой головкой, повязанной в три ряда (в холщовый и два шерстяных платка), складывала хлеб в старую дерюжную сумку.
Едва дождались, когда уйдёт покупательница.
– Так о чём вы, Марья Иванна? – был её первым вопрос, а в глазах огонь.
Мария усмехнулась.
– Да о том, девонька, что мужик твой тут не причём.
– А кто?
– На заставу нападение было, на прошлой недели. Хунвейбинчики, не сказать еще хужей, напали. Мальчик один подцепил эту сволоту в Бикине в городской бане, куда их гоняли мыться. Ну и привёз. А эти паразиты скромностью не больно-то отличаются, расползлись по всем сторонам, по казарме. В том числе и на твоего Толика заселились. Он что, не объяснил тебе?
Наташа стояла, сбитая с толку. В глазах у неё вновь заблестели слезы. Всхлипнула.
– Не успел…
Мария усмехнулась, но уже сочувствующе.
– Ну-у, из-за такой шпаны делать трагедию, – осуждающе сказала она. – Что в жизни не бывает. А хунвейбинчики, или как их на заставе прозвали – дзаофанчики, ещё не катастрофа, чтобы из-за них так убиваться. Брр, – её передернуло. – Тварь она, конечно, мерзкая, но отбиться от неё в два счёта.
Мария стала объяснять, как с этой вошкой следует бороться, какими средствами и при помощи чего, исходя, видимо, из своего скромного опыта. Но Наташе было не до её консультаций.
– Пойдёмте, Мария Иванна, пойдёмте к вам на заставу, – заторопилась она.
– Зачем?
– Я должна срочно увидеть Толю!
– Ха! Хватилась. Его уж скоро сутки, как на заставе нет, – выпалила Мария и тут же прикусила язык.
– Как нет? На службе? Так я дождусь.
Мария загадочно дернула узкой, тщательно выщипанной, бровью.
– Так, где же он? – забеспокоилась Наташа.
– Да… в командировке. Его с командой в командировку направили?
– С какой командой? Куда? Зачем?
Мария замешкалась. В полголоса сказала:
– Наташа, этого нельзя говорить. Это пока военная тайна.
– Вот ни себе чего! Моего мужа отправили к чёрту на кулички, и жена знать не моги? Ха! Интересная тайночка.
Военная тайна, она потому и называется военной, что кроме самих военных, да и то не всем, о ней знать больше никому не полагается, и их женам в том числе.
– Марья Иванна, честное слово, честное пионерское, октябрятское – ну всем клянусь! – никому! Никому ни слова! А?..
Мария Ивановна медлила.
– Ну, Марья Иванна! Голубушка, умоляю!.. Ну, хотите, я вам вот… вот сережки свои подарю? – Наташа потянулась к ушам, намереваясь вынуть из них маленькие серёжки с зеленым драгоценным камешком в средине. Эти серёжки ей дороги были, как память – Толин подарок на свадьбу.
И военная тайна раскрылась.
– Ну, ты даёшь, девонька! – усмехнулась Мария и остановила подругу. – Не чуди. Не рви уши. На Васильевку его отправили.
– На Васильевку?.. А… где это?
– Под Бикином…
Далее была изложена подробная, если не стратегическая, то тактическая необходимость присутствия Аргунского пополнения на данном участке границы. И, дополняя её, Мария с ехидцей добавила:
– Там другие хунвейбины, покруче. То не вошь, политанью не выведёшь и не успокоишь. Там сила нужна…
Наташа заторопилась.
– Я поеду туда. Я должна его увидеть.
– Да ты что, девонька?!
– Я должна… Я найду…
Она стала собирать кассу, не пересчитывая скудную выручку, сунула её в ящик письменного стола, туда же журнал, и закрыла на ключик.
– А вам спасибо, Марья Иванна! – говорила Наташа.
– За что, спасибо-то?
– За то, что вовремя пришли. Не то б я не сегодня, так завтра уехала. Я ведь домой собиралась от него уезжать, на увольнение подала…
– Домой! От него? Ха-ха!.. Ну, ты, ясное дело, не в себе. Кто ж из-за этой пакости от мужика уходит, а? Ты прежде бы подумала. Может, ему специально кто такую пакость подкинул? Мало ли доброжелателей? Скажет, а дай-ка я сделаю этому человеку маленький сюрпризик… И, пожалуйста, скандал обеспечен… – В качестве наглядного приложения к сказанному привела пример из собственной жизни. – Шесть лет назад со мной примерно такая же подлянка произошла. Ванюшку моего, как вот твоего, тайком на Кубу умыкнули. Мне до этого сказал, что, возможно, у него будет командировка, но куда и сам не знает. Военная тайна. Ушёл, и как в воду канул. В гарнизоне говорят: выехал на маневры, то есть на учения, а куда и когда вернётся – не говорят. Почти год на этих учениях пробыл. С Фиделем Кастро виделся, вот как мы с тобой. На фотографии вместе сидят в окружении его солдат. И вот, представь себе, как нарочно, в тот момент, когда Ване моему вернуться, меня какая-то сволочь одарила такой же вот веселой семейкой. Откуда? Как? Кто? – гадай теперь. – Мария пожала плечами и лукаво усмехнулась, дернув уголком губ. – Тоже чуть не развелись. И сейчас видишь, – Мария приблизила лицо, – фонарь под глазом?