Стоящие на льду люди, как с той, так и с этой стороны границы, с интересом и тревогой наблюдали за происходящим у советского берега действом.
Первым высказал предположение Пелевин. Он подошёл к Малиновскому, Потапову, Триполи и сказал:
– Миша, кажется, твоя идея воплощается?
– Кака идея? – не понял Триполи.
– Но ты же подсказал лёд взорвать?
– Ну?..
– Ну-ну, салазки гну, – засмеялся Потапов. – На кой хрен понадобилось бы лёд сверлить?
– Неужта взрывать будут?..
– Дошло что ли? Хм, простачком прикидывается. Хитрован, однахо. Ты случаем не отпрыск пана атамана Грициана Таврического? Или Попондопулы, а?
Пограничники рассмеялись.
Вдоль шеренги бежал связной. Поравнявшись с Пелевиным, передал приказ:
– Товарищ старший сержант, к командиру! – и побежал дальше.
Пелевин повернулся к Малиновскому.
– Младший сержант, остаётесь за меня.
– Есть!
Анатолий, подождав сержанта Тахтарова и связного, вместе с ними побежал к средине строя, где их собирал командир. Сходились командиры взводов и отделений.
Трошин был немногословен.
– Товарищи командиры, наступает самый ответственный момент. По решению командования сейчас пиротехники приступают к подготовке взрыва льда. Наша задача:
– До приказа покинуть лёд! – стоять на своих позициях. И что бы ни случилось! Как это осуществить, мне вас учить не надо, вы хорошую школу прошли. Все средства сдерживания под рукой. Если они поймут, – командир кивнул на китайцев, – что здесь происходит, могут навалиться. Приказываю: ни шагу назад! Ясен приказ? – он обвёл подчиненных разноцветными от кровоподтека глазами, и каждый, в кого они упирались, принимал стойку "смирно" и отвечал:
– Так точно! Приказ ясен.
– Нам надо дать возможность вывести технику со льда. А если китайцы её возьмут, то взрыв будет отодвинут на неопределенное время. А это значит – мёрзнуть нам здесь ещё, и не известно сколько. И объясните людям задачу. Доведите до всех приказ командования. По подразделениям!
– Есть!
Командиры отбыли.
Трошин словно предвидел действия сопредельной стороны. Через пятнадцать-двадцать минут китайцы забеспокоились, в толпе послышались призывные возгласы, гул и толпа стала подаваться к границе.
По цепочке прокатилась команда:
– Мангруппа, готовьсь!
Пограничники вскинули висевшие на груди, а у кого на плече, автоматы, взяли их в руки и приготовились к отражению надвигающейся атаки. Дубинки находились под полушубками, за поясами. Теперь, когда было разрешено использовать автоматы в качестве прикладного инструмента, открыто, дубинки, в принципе, уже не нужны, но имелись на всякий случай.
В метрах пяти, а где и трех, от пограничников китайцы остановились. Вид стражей границы заставил притормозить.
Из толпы послышались крики:
– Иваны, вы сё, рыбасить будите?
– Ага. Сейчас… Бегите за сетями.
По льду, буравя толпу, шёл агитавтобус.
– Вот бы кому пропороть баллоны… – проговорил Славка.
Из репродуктора автобуса всё тот же хриплый голос, коверкая русские слова, объяснял советским пограничникам об их заблуждениях и о потере пролетарского чутья. С чем Славик Урченко явно был не согласен.
– Э-э, брешешь. Теперь-то я его точно не потеряю. Спасибо, научили, когда по спине примочили. – И для убедительности потряс автоматом в руках.
Витя Фадеев спросил:
– Ты, о чём?
– Да об том, – кивнул Славик на репродуктор, – о бдительности. Ха! Счас вот ему… – и повернул кованую пятку приклада на стоящего перед ним китайца, явно не из местных жителей, не из приграничных районов.
Китаец дернул ртом, не то, изображая улыбку, не то смятение, и поставил на лёд транспарант, который держал в руках. Древко было тоже внушительным. Их, наверное, специально подбирают в прибрежных зарослях или рощицах для агитации. На дощечке его был прикреплен портрет Сталина. Рядом с ним на разных высотах колебались портреты Мао Дзе-дуна, Карла Маркса, Энгельса, Ленина и ещё каких-то малознакомых и малоизвестных вождей. И вот этими святыми образами по таким тёмным головам… Фадеев поёжился.
Спросил Славу Урченко, кивнув на портрет Сталина:
– Славик, что будешь с ним делать?
Урченко, помедлив, ответил:
– Иосифа Виссарионовича не трону. Но того, кто за ним стоит… Тьфу! – сплюнул в рукавицу трехпалку и сжал в кулак. Погрозил китайцу. – Они у меня сёдни голыми по Уссури демонстрировать будут. Я им покажу стриптиз на льду.
Сзади гудели машины, вытаскивая со льда искореженную технику. Машин было уже две. Они цугом, прицепившись тросами одна за другую, отбуксировывали БТР, медленно выволакивали его на берег. Процедура эта продолжалась часа два, и обе стороны всё это время стояли на линии границы в нервном напряжении.
Китайцы всё же не решились нападать, хотя призывы раздавались, и кто-то, уж больно ретивый, гортанно кричал и размахивал руками в сторону советской границы. Толпа отвечала ему дружными возгласами, качалась, придвигалась к границе и вновь откатывалась. Пограничники всякий раз вскидывали автоматы, готовые пустить приклады в ход.
Мирные граждане, любезные друзья, похоже, играли на нервах. Куражились. И очень умело. Скучать не давали.
Как только последняя машина покинула лёд, над рекой, усиленный в несколько раз динамиками всё той же кинопередвижки, раздался голос майора Родькина. Он перекрыл шум, возню, крики на сопредельной территории.
– Китайские граждане! Прошу вашего внимания! Китайские граждане, прошу вашего внимания!
Китайцы примолкли, уставились на советский берег, на зелёный фургон кинопередвижки, на стоящих возле него офицеров.
– Уважаемые китайские граждане, прошу внимание! – ещё раз повторил Родькин. Он кашлянул, видимо, от волнения, и стал чётко, едва ли не по слогам, делать объявление: – Китайские граждане, прошу вас в течение пятнадцати минут покинуть реку и выйти на свой берег. Через пятнадцать минут мы взрываем лёд на советском участке границы. Во избежание несчастных случаев с вашей стороны, предлагаем вам выйти с реки на свой берег.
На какое-то время над рекой повисла тишина. Ни с той, ни с другой стороны не было ни звука.
Тишину вновь прорезал командирский голос.
– Отря-ад! – раздалась команда. – Отступить к шурфам!
По шеренге от командира к командиру прокатилась дублирующая команда:
– Мангруппа! К шу-урфам… отступить!
Пограничники неровной линией стали отходить назад.
– Ну, ратаны, кажется, отвоевались, – сказал Пелевин, не скрывая удовлетворения, и в шутку добавил: – Отступать, и с песней.
Потапов, пятясь, пропел:
– Аты-баты, шли солдаты, задом наперёд, покидаем, нас пригревший, Уссурийский лёд…
Малиновский досочинил припев:
– И-и остались Ваньки у границы, ши-ироко разинув свои лица. Хватит сопли тут морозить вам, расходитесь по домам!..
Пограничники рассмеялись. Подъём настроения чувствовалось по всему строю. Слышались смех, шутки. Казалось, усталость, накопившаяся за трое суток от бессонницы, от бессмысленной толкотни, от драк улетучилась. Бальзамом может быть не только сам бальзам, но и доброе слово, в данном случае – долгожданная команда.
– Уважаемые китайские граждане! Прошло пять минут.
Китайцы, как только пограничники начали отходить, зашевелились. В их выражениях и движении просматривалось недоумение. Кто-то, поняв команду, стал подаваться к своему берегу. Вслед за ними потянулись ещё, но пока без большого энтузиазма. Основная же масса медлила или побаивалась своих вдохновителей и организаторов.
– Уважаемые китайские граждане, прошло семь минут. Прошу очистить лёд.
В толпе китайских граждан всё активнее наметилось движение, оно начало приобретать уже хаотичный характер. Передние начали давить на средних, на непонятливых, обтекать бестолковых. В этом могучем коллективе стала появляться растерянность, паника. Однако же самые выдержанные и закалённые, но ни ветрами и морозом, а идеями, стояли на месте, пытаясь остановить своих соплеменников, организовать какое бы то ни было действо; показывали направление к противоположному берегу, понимая, что пограничники не станут лёд подрывать, если демонстранты выдвинутся на рубеж шурфов. Их хладнокровию можно было только позавидовать.
– Уважаемые китайские граждане, прошло десять минут. Прошу покинуть лёд.
Стоявшие рядом с Родькиным Савин, Найвушин, старшина заставы, наблюдали за гражданами с сопредельной стороны, с беспокойством переглядывались: китайцы не покидали лёд!
Подошёл офицер-сапер, коренастый, крепко сложенный человек.
Майор Родькин спросил его:
– У вас всё готово, старший лейтенант?
– Так точно, товарищ майор!
– Тогда мы выводим свои подразделения на берег?
Сапер согласно кивнул. Спросил:
– А те, чего стоят? – кивнул на китайцев, на поредевшие группы. – Искупаться хотят?
– Кое-кому из них полезно, – сказал Найвушин. – Уж больно горячие.
– А что, разве до них достанет? – спросил старшина.
Сапер дёрнул щекой, изобразив усмешку.
– Да как сказать? Ведь лёд, не земля.
Родькин поднёс ко рту микрофон и, глядя на часы, заговорил в него:
– Уважаемые китайские граждане, осталось семь минут.
5
Наташа вместе с офицерскими женами стояла в метрах двадцати от командиров, выше к дороге, и с замиранием сердца оглядывала панораму русла реки. Видела большое скопление людей, они, как широкая, пестрая лава, перемежевались на белом откосе противоположного берега, то, поднимаясь на него, то, стекая по нему обратно. Словно сталкивал их кто-то с берега. Но после каждого отсчёта времени майором, их движение становилось более целенаправленным и массовым. Живые вереницы людей уже удалялись в сторону какого-то населенного пункта, к приземистым домам, похожим на бараки. Строений было немного, и вызывало удивление: как такая масса народа умещается в них? Как муравьи в муравейнике!
– А что, разве там лёд тоже потонет? – спросила она стоящую рядом Найвушину. Та была молода, и Наташа после знакомства с женщинами заставы почувствовала к ней большее расположение.