– Может и не потонет, – усмехнулась та на её неудачное, оттого забавное выражение, "потонет" – разве лёд тонет? – но поправлять не стала. Сказала лишь: – Взрывная волна может дойти до туда и поколоть его. Или водой захлестнёт.
– Так они там вымокнут?
– Наверное…
Наташа искренне переживала за этих странных людей и с опаской посмотрела на пограничников, что длинной живой цепочкой стояли на льду в метрах пятнадцати-двадцати от советского берега, и с нетерпением ждала и переживала – когда их выведут?..
Среди пограничников она старалась высмотреть мужа, но все солдаты казались одинаковыми, в шапках-ушанках, в полушубках, в валенках, заметённые снегом, обындевелые, как гномики из зимней сказки. Ей хотелось сбежать на лёд, но та суровая, напряженная тишина, повисшая над рекой, над людьми, которую, как живой метроном, нарушал громкий, усиленный в несколько раз, голос строгого командира, сдерживал её порыв. А так хочется поскорей увидеть его, обнять, сказать тёплые слова. Повиниться перед ним…
– Уважаемые китайские граждане, осталось пять минут.
Скорей бы они прошли! Уж нет сил, так долго ждать!
Наступал критический момент. Он всех привёл в оцепенение. Население, растянувшись по дороге, вдоль села, замерло в ожидании. Дети перестали бегать. Даже водители, что занимались осмотром поврежденной техники, оставили свои дела. Встали у машин и БТР.
– Уважаемые китайские граждане, осталось две минуты. – И послышалась долгожданная команда: – Отряд! Кругом!.. На берег бегом марш!
Пограничники развернулись и устремились к берегу.
А на сопредельной стороне на льду всё ещё находилось несколько отчаянных молодцов. Они махали транспарантами, что-то кричали или декламировали, не то, призывая своих сограждан к самопожертвованию, не то пытались убедить советских людей, и своих также, что они: и в огне не горят, и в воде не тонут.
– Уважаемые китайские граждане, просим вас покинуть лед! Лед сейчас будет взорван. Отсчёт начинаю от десяти, – майор обратился к сапёру. Отведя микрофон в сторону, спросил: – Ну, старший лейтенант, за вами слово. После ноля – взрыв!
Сапёр козырнул. Повернулся и поспешил к своим подчиненным, что расположились с адской машинкой у памятника Героев Гражданской войны.
Майор начал отчёт:
– Внимание! Десять… девять… восемь…
Последними на берег вышли Талецкий и Трошин. Счёт застал их на галечнике. Он хрустел под ногами, перекатывался. Лёд очистился от людей со стороны советского берега. Только тёмные пятна шурфов, которые приметала поземка, выделялись на нём, да ещё следы автомашин, примявшие снег.
– Семь… шесть… пять…
Хождение на берегу прекратилось. На льду пограничники казались малочисленной, а перед широкой необъятной толпой, хрупкой линией, теперь же заполнили берег. Начали перемешиваться и собираться в группы.
Все внутри у Наташи замерло: и от такого необычного действа, в котором вот-вот произведёт нечто, чего она никогда не видела; и оттого ещё, что где-то здесь рядом находится Толик. И от этих двух чувств, как перед каким-то необычным стартом, быть может, по напряжению сравним с космическим, её, наоборот, притягивало к земле, к тому пятачку, на котором она стояла, как к магниту. И сила эта с каждой секундой, под командирский голос, становилась всё ощутимее и томительнее. Кажется, она сама изнутри взорвётся, не дождавшись конца или начала этой освобождающий секунды не только её саму, но, наверно, и всю вселенную.
Трошин смотрел на лёд, на границу, за которой всё ещё стояли люди, как их там – ху… хунвейбины – но ведь тоже люди. Чудаки на букву "М", как говорит Василий Шукшин. И ловил себя на мысли, что злится на них… от переживания.
– Четыре… три… две…
На последней секунде Анатолий обернулся на село, метнул взгляд на людей, любопытство вызывали их состояние, поведение, и увидел среди небольшой группы женщин, стоявших отдельно от поселковых, что-то знакомое. Очень знакомое, и не поверил. Вернее, не успел присмотреться и осознать. Хотя, как показалось, – ему помахали рукой. Да этого не может быть! Что не пригрезится после таких чумовых суток.
– Один… Ноль!
По реке слева направо, словно очередь их крупнокалиберного пулемета, прошла серия небольших взрывов, и надо льдом поднялись невысокие столбики. Стукоток от них был дробный и легкий, но вслед за ним река загудела, и на её поверхности затрещал лёд. Гигантская сила вспучила реку, и её воды подняло на громадную высоту, где, казалось, она и зависла. Затем эта громада с шумом и шлёпаньем обрушилась с небес, выплеснула на берег воду и шугу.
Как только река осела, закачалась, трещины, словно кривые молнии и с той же скоростью, разбежались во все стороны. На левой стороне лёд заходил под ногами оставшихся на реке людей, стал прогибаться. И тут выяснилось, что ничто земное людям, даже таким – из стекла и стали, каковыми, видимо, себя пытались показать хунвейбины, – не чуждо. Они скакали к берегу, отбрасывая в стороны флаги и цитатники, а вместе с ними и всю наносную браваду. И не было веселей той картины, чем смотреть на столь необычный спринт. Пограничники смеялись, улюлюкали, свистели, но там, кажется, было не до гордыни.
– Вот шпарят, ядрена вошь, а! – смеялся Урченко. – Как твои заофанчики, Мишка, от паяльной лампы. Весь лёд проломят, какой не покололся.
– В кедах не проломят, – успокоил Потапов. – Они у них с крылышками, как у херувимчиков.
На ногах у некоторых китайцев из дыр кед свисали портянки, тряпки, и его шутка вызвала усмешку.
Но шутить и смеяться, долго не пришлось. Вновь раздался голос начальника штаба.
– Командир мангруппы, построить подразделение!
Трошин и Талецкий поднялись вверх по берегу. Трошин скомандовал:
– Мангруппа! Построиться повзводно в две шеренги!
Послышались голоса командиров взводов и отделений:
– Первый взвод!.. Первое отделение!..
– Второй взвод! Третий взвод!..
– Сводное отделение!..
Снега на берегу было много. За трое суток его примяли, перемололи, и он стал рыхлым. А после стольких часов напряженной работы, бессмысленного время провождения на льду, усталые люди, казалось, едва передвигались по нему. Командиры не торопили.
Но вскоре послышались доклады командиров о построении своих подразделений.
Родькин приблизился к строю, поднялся немного выше него, и Трошин, получив рапорта своих командиров, направился на доклад.
Вскинув руку к шапке, стал докладывать:
– Товарищ начальник штаба, маневренная группа по вашему приказанию построена! Командир мангруппы, младший лейтенант Трошин.
Родькин принял доклад и повернулся к строю.
– Вольно! – Опустил руку. – Пограничники! Я знаю, как вы устали, как вам сейчас хочется в казарму, и упасть в кровати. Именно этим мы сейчас и будем заниматься. По прибытии в отряд вам будет предоставлен отдых двое суток. Это вам первое поощрение за ваш нелегкий труд, за ваше мужество и стойкость. В дальнейшем каждый из вас будет отмечен по достоинству. Многим из вас пришлось нелегко. Некоторых пришлось госпитализировать. Но мы выполнили задачу. Мы выстояли!.. Мы не дали вспыхнуть военному конфликту, не допустили кровопролития, ценой потерь, но не таких тяжелых, как могли быть. Товарищи пограничники! – Майор вновь приложил руку к виску. Отделяя слово от слова, чётко сказал: – Товарищи пограничники, благодарю за службу!
Единым выдохом по селу Васильевское прокатилось:
– Служим Советскому Союзу!
– Поздравляю с днём Советской Армии!
– Ура! Ура! Ура!..
– Вольно! – майор опустил руку. Повернулся к начальнику мангруппы: – Командуйте, товарищ командир. Часть подразделения отправьте на тех машинах, что стоят у заставы, – кивнул на четыре работающие машины ГАЗ-66. – Сейчас танкисты ещё пару-тройку подошлют. И сапёры. Оставшиеся отделения пусть отдыхают на заставе.
– Есть! – младший лейтенант повернулся к отряду. – Первый, второй взвода – приступить к погрузке на автомашины. Старший команды – старший лейтенант Талецкий.
– Есть! – Талецкий вскинул руку к виску и тут же подал команду. – Первый, второй взвода, за мной!
– Третий, четвёртый взвода и сводное отделение – на заставу, отдыхать! Старший сержант Пелевин, командуйте.
Пелевин вышел из строя.
– Подразделение, нале-о! На заставу шагом марш!
Трошин отошёл к майору Родькину.
Уссури после взрыва успокоилась. На её широкой глади разлилась огромная чёрная полынья, в которой плавали куски льда, и лёд в центре взрывов был мелким, дроблённым, а чем дальше от него, тем крупнее и массивнее. И уже к сопредельному берегу казался сплошным, изрезанным паутиной трещин. Белобрюхая рыба разного размера плавала среди льдин. Хиус рябил водную гладь, заметал её снежком.
К командиру подошли два местных рыбака.
– Товарищ майор, разрешите к вам обратиться с просьбой? – спросил один из них.
– Да, пожалуйста, – повернулся к ним Родькин.
– Мы, это, мы хотим испросить дозволения, – начал говорить второй рыбак.
– Слушаю.
– Можно мы, это, рыбку собирём? Вон её сколь плавает, глухая, пропадёт даром.
– Да, пожалуйста. Только просьба, за фарватер не заходить.
– Да нам и у себя хватит. Зачем мы к ним полезем, мы ж не дзиафани, – обрадовано заговорили рыбаки, прощаясь.
– Мы счас, живёхонько. Спасибо.
Парламентёры, выходя на дорогу, замахали стоявшим в отдалении мужчинам. Дескать, торопись, поехали…
Почти у каждого дома лежали перевернутые кверху дном лодки. Рыбаки их ставили на дно и толкали вниз к реке по снегу, лодки катились ходко, разрезая снег волнами. Некоторым мужчинам помогали женщины, а дети, запрыгивали внутрь, и задорно верещали, смеялись, подгоняя упряж.
За этими не обычными гонками наблюдали солдаты, офицеры, их жёны. Эта сцена немного разрядила напряжение, вызвала улыбки, шутки.
– Палундра! – Воскликнул Славка Потапов. – Морская флотилия пошла.
– Семь футов под килем! – Засмеялся сержант Тахтаров.