Славик затряс головой, – что с ним? То ли спит на ходу и сны видит, то ли башка всё ещё на место не встала?
Слава Урченко смотрел на счастливую чету Пелевиных, завидовал им и улыбался. Улыбка была тихая, грустная, жалел не то себя, свою сумбурную любовь, не то все то, что так неустойчиво, так хрупко в этом мире, когда от любого непродуманного действия может пострадать не только человек, но и мир, который, оказывается, такой хрупкий, как этот лёд. Человеку всегда чего-то не хватает: в войну – мира, в драке – удачи, в разлуке – встречи. Но, ни одному здравомыслящему не хочется войны.
6
Машины прибыли через час. Уже начало темнеть. После получения вещей, вышли к берегу, захотелось ещё понаблюдать за рекой, за китайцами.
Люди с обоих берегов смотрели на реку, и было в их лицах, во взглядах какое-то недоумение, словно взрыв льда, отрезвил, привёл в чувства, а до сознания всё ещё не могло дойти: как могло такое произойти? почему? зачем?.. Но одно было понятно – он разрушил их отношения, или сделал такую трещину, которая легла глубокой пропастью между ними, порушил отлаженную связь, на которой держалась их вековая дружба. И был в этом трагический смысл, его предчувствие.
Сиротливо было на душе.
Редкие фигурки китайцев мельтешили на противоположном берегу у воды, а может быть у льда, потому что река уже занялась ледком и по нему прометала позёмка. И чем дальше от российского берега, тем шире и ровнее становилась гладь.
Меж льдин крутились четыре лодки. Рыбаки широкими сачками из сетей вылавливали рыбу разных размеров.
Над Уссури стояла теперь уже непривычная тишина. И не верилось, что не далее, как часа три назад и трое суток напролёт кипели на ней страсти, слышались крики, стоны, были боль и кровь. Какая-то одурь охмурила одних, а от неё досталось и другим. Сделали друг другу больно, обидели друга некогда два любезных соседа. И во имя чего?..
(Если судить из опыта прожитых лет: этого конфликта оказалось недостаточно. От транспарантов и флагштоков китайцы перейдут к более серьёзному оружию, которое стреляет, и насмерть, и от которого снова первыми пострадают советские пограничники. Потому что шли к тем провокаторам с открытым забралом, как говорили в старину, на честные переговоры. Спровоцировали конфликт – получили трагедию, гибель сотней жизней, как с той, так и с другой стороны. И стоило ли из-за какого-то Даманского, а потом Дулаты, Жаланашколь, такой позор претерпевать и дружбой пренебрегать? И ведь оба народа – китайский и русский – не воинственны, не злопамятны. Им ли не любить, не уважать друг друга? Им ли не помнить добро и не помогать в лихе и в горе друг другу? Досадно. Досадно…)
Расселись в кузова машин. Пелевины сели в самый угол, на переднюю лавку у кабины, обнялись и уснули. Спали не только они. Спали все, кто попал в средние ряды, привалясь плечом к плечу друг друга. На лавке у заднего борта сидели Аргунцы. Близость борта отпугивала сон, ибо при любой неожиданной тряске можно было перекувыркнуться через борт. Сидели, смотрели через заиндевелые ресницы на уплывающий Уссурийский ландшафт, на сопки, в которых виднелись вытоптанные в снегу хода сообщения пехоты. Солдаты, боевая техника, стволы пушек разного калибра, танки; все они стояли, припорошенные снегом.
Когда пограничники увидели всё это, на них накатила волна облегчения: они не были одиноки, они были не одни – тылы были закрыты!
Славка Потапов сидел на поле полушубка тёзки и, на всякий случай, придерживал того за солдатский ремень. Опасался, как бы Славика не перекинуло через борт на неровностях дороги – тот спал, едва приложив зад к скамейке.
На третий день в Бикинский отряд в гости к пограничникам приехал легендарный писатель Константин Михайлович Симонов. Встреча с ним состоялась в солдатском клубе. Он уже о многом знал, о том, что происходило на заставе Васильевской. Приехал, что называется, на место "горячих" событий. Оценил их и потому по-отечески и тепло повёл эту встречу. Задавал вопросы и получал на них ответы. Задавали и ему вопросы. А больше – просили, чтобы он почитал свои стихи. И он читал, не скупясь. Так, возможно, как когда-то в грозные сороковые перед отцами этих солдат-пограничников.
Читал о майоре Петрове, о седом мальчике, "далёкому другу". Особенно Славу Урченко тронуло до глубины души стихотворение "Жди меня". Тут Константин Михайлович словно бы заглянул в его страдающую душу. И Слава вслед за автором повторял: "Жди меня, и я вернусь, только очень жди…" И аудитория горячо принимала стихи, аплодировала почти беспрерывно. И президиуму, в котором находились боевые командиры: полковник Конев, подполковник Андронов, майор Пляскин.
А летом, в июле в трёх номерах центральной газеты "Правда" была напечатана статья К.Симонова. Это были заметки писателя о путешествии по Дальнему Востоку, они ностальгически касались событий давно минувших дней: Хасана, Халхин-Гола, войны с Японией 45-го года, в них писателю самому довелось участвовать как фронтовому журналисту, – и на этом фоне они освещали новые, современные изменения, что произошли за время строительства социализма на Востоке. Без подробностей и без имен коснулся так же и событий на границе неподалеку от Хабаровска. С теплотой и уважением к воинам-пограничникам одного из отрядов, на участке, которого происходили беспорядки, учиненные хунвейбинами. И о той выдержке, с какой пришлось пограничникам выстоять на границе несколько суток, вытерпеть хамство, издевательство, но не допустить вооруженного конфликта.
Но всё это описание было выдержанно с деликатной дипломатической вежливостью, которая только могла быть допущенная в газетах того времени. Будь иначе, мы давно бы имели ещё одно талантливое произведение мастера, и не с таким запозданием, и не в таком изложении, какое сейчас есть перед вами, читатель.
А посему автор приносит искреннюю благодарность вам (читатель) за выдержку и долготерпение при прочтении этой повести. А также автор просит извинить его за то, что, если имена персонажей в ней совпадут ненароком с фамилиями кого-то из вас, дорогие мои, – это чистое совпадение. Однако же, если читатель вдруг обнаружит в произведении нечто ему знакомое – это уже будет подтверждением изложенного на этих страницах повести факта, а не вымысла.
P.S.
… Сынок, дорогой мой… Нет ни дня и ночи, чтобы я о тебе не думала. А теперь и вовсе не сплю ночами. Ты мне не пишешь, ты не можешь писать. Тебе сейчас очень тяжело, я чувствую, у меня душа болит. Но я потерплю, я буду ждать. И я с тобой, я рядом. Знай, моя душа вокруг тебя вьётся, она страдает и помогает тебе всеми силами. Я готова принять все твои боли на себя, только ты крепись. И мы должны победить. Ты только потерпи. Ты сильный. Ты самый славный мальчик на свете…