Свиноматушка моя, слабина твоя в том, что ты размениваешься по мелочам! Думаешь, зеркальце, обломок расчёски — и все хряки твои? Метрах в десяти распущенно повизгивали, глядя на Дяо Сяосаня, вырвавшиеся из загонов самки. Он то и дело швырял в их сторону абрикосы из шляпы. На каждый бросалась целая толпа. Что же ты на одну Любительницу Бабочек пялишься, третий братец, мы тоже любим тебя, тоже хотим потомства от тебя. Они подзадоривали Дяо Сяосаня непотребными словами, и от предчувствия, что скоро у него будет множество жён и наложниц, он не помнил себя от радости, воспарил как небожитель. Дёрнув ногами, он замурлыкал какой-то мотивчик и пустился в пляс со шляпой в копытах. Дюжина самочек тоже закружились под его мотивчик, а некоторые стали кататься по земле. Танцевать они не умели, и от этого отвратительного зрелища я исполнился презрения. Тем временем Любительница Бабочек положила зеркальце и расчёску у корней дерева и, виляя задом и крутя хвостиком, направилась к Дяо Сяосаню. Приблизившись, она вдруг развернулась и высоко задрала зад. Я рванулся в прыжке, как антилопа в африканской пустыне, и очутился между ними. Теперь о наслаждении пусть лишь мечтают.
С моим появлением у Любительницы Бабочек желания тут же поубавилось. Она развернулась назад, отступила под тоненькое деревце и принялась закатывать в рот алым язычком упавшие абрикосы с червоточинами и смачно уплетать их. Легкомысленность и отсутствие постоянства заложены в самой природе самок, их и упрекнуть не за что. Только так можно обеспечить попадание в матку и соединение с яйцом спермы, несущей наилучшие гены, и выносить замечательное потомство. Истина несложная, её понимает любая свинья, как её не понять Дяо Сяосаню с его интеллектом. И он метнул в меня шляпу с остававшимися в ней абрикосами, одновременно выругавшись сквозь зубы:
— Сукин сын, всё испортил!
С моим ясным зрением и ловкостью, я увернулся, ухватил шляпу за край, встал на задние ноги вертикально, быстро крутанулся всем телом, потом твёрдо упёрся левой ногой, в то время как тело вместе с зависшей в воздухе правой молниеносно крутанулось на сто восемьдесят градусов, и огромная сила инерции заставила шляпу с абрикосами вылететь у меня из руки, как диск из руки тренированного дискобола. Золотистая шляпа очертила красивую кривую и улетела к уже удалившейся луне. В воздухе вдруг зазвучала мелодия песенки: «Ла-ла-ла, ла-я-ла-я-ла. Улетела мамы шляпа — улетела на луну. Ла-я-ла-я-ла». Под радостное хрюканье самок — уже не только тех, что были здесь, а сотен по всей свиноферме — те, кто сумел, выпрыгнул на волю, а не сумевшие встали, опершись на стенку, и уставились в нашу сторону — я опустился на четыре ноги и спокойно, но категорично заявил:
— Это я, старина Дяо, не чтобы тебе всё испортить, а чтобы гены потомства были доброкачественными.
Упёршись задними ногами в землю, я поднялся и устремился на Дяо Сяосаня. Он тоже бросился на меня, и мы столкнулись нос к носу метрах в двух от земли. Какое у него, оказывается, твёрдое рыло! Да ещё этот тошнотворный запах изо рта. С ноющим от боли носом и звенящей в ушах песенкой о шляпе я грохнулся на землю. Перекатившись, вскочил, потрогал нос — на лапе остались следы голубоватой крови.
— Мать твою! — выругался я вполголоса.
Дяо Сяосань перекувырнулся, вскочил, потрогал рыло, и на ноге у него тоже осталась голубоватая кровь.
— Мать твою! — вполголоса выругался он.
«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, потерялась шляпа, что подарила мама», — звенела в небесах песенка. Луна перекатилась обратно, остановилась у меня над головой, покачиваясь то вверх, то вниз в потоках воздуха, как летучий корабль. Шляпа сделала изящный виток вокруг неё, словно спутник. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, потерялась шляпа, что подарила мама», — подпевали свиньи, кто хлопая в такт передними ногами, кто притопывая задними.
Я подобрал абрикосовый листок, пожевал, выплюнул, замазал окровавленный пятачок и приготовился ко второму раунду схватки. У Дяо Сяосаня кровь текла из обеих ноздрей; голубоватая, она капала на землю, поблёскивая, как бесовские огни. «Похоже, первый раунд закончился вничью, — радовался я в душе, — но преимущество всё же за мной. У меня кровь только из одной ноздри, а у него из обеих». Я знал, что на меня сработал и тот взрыв, мощный, как взрыв детонатора. Если бы не он, разве сравниться моему носу с его рылом, привыкшим копаться в каменистой почве Имэншани. Глаза Дяо Сяосаня рыскали из стороны в сторону, очевидно, в поисках абрикосового листка. Тоже хочешь заткнуть ноздри, чтобы кровь не текла, каналья? Ну уж нет, такой возможности ты не получишь! Хрюкнув боевой клич, я впился в него пронзительным взглядом и напряг мускулы тела, сосредоточив всю мощь в яростном прыжке…
Но вместо того чтобы прыгнуть навстречу и встретиться лоб в лоб, этот хитрый чёрт скользнул, как вьюн, вперёд, мой удар пришёлся в пустоту, и я влетел прямо в листву того самого кривого абрикоса. Затрещала ломающаяся ветка — здоровенная, с чайную чашку толщиной, — и я вместе с ней рухнул на землю, ударившись головой, а потом спиной. Перекувырнувшись, поднялся на ноги. Голова кружилась, рот полон земли. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла», — отбивая такт ногами, распевали свиньи. Эти самки отнюдь не мои фанаты, нос по ветру держат, кто верх возьмёт, тому зад и подставят. Кто победил, тот и царь. Довольный Дяо Сяосань встал прямо, как человек, и, прижав ноги к груди, принялся благодарно раскланиваться, посылать воздушные поцелуи. Хотя рыло у него ещё было в крови, и вся грудь кровью измазана, самки разразились криками «браво». От этого он исполнился ещё большего самодовольства, с гордым видом направился к дереву, подошёл ко мне, ухватил зубами усыпанную плодами ветку, которая обломилась под моей тяжестью, и стал вытаскивать у меня из-под зада. Ишь, распоясался, гад! Но голова ещё кружилась. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Я, не отрываясь, следил, как он тащит эту тяжеленную ветку с множеством плодов. Отступив с ней на несколько шагов, он остановился, чтобы передохнуть пару секунд, и потащил дальше, скребя по земле. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Молодец, третий братец. Внутри всё вспыхнуло, так и хотелось броситься на него… Но головокружение не проходило. Дяо Сяосань дотащил ветку до Любительницы Бабочек, встал на задние ноги, отступил правой на полшага, согнулся в поклоне и правой передней ногой описал полукруг, как джентльмен в белых перчатках:
— Прошу вас, барышни.
«Ла-я-ла-ла-я-ла». И махнул самкам и расположившимся чуть подальше боровам. Те с радостным хрюканьем вмиг разодрали ветку на куски. Двое боровов посмелее вознамерились подобраться к дереву поближе. Тут я встал. Одна некрупная самочка урвала небольшую ветку с плодами и с довольным видом потащила прочь, мотая головой и громко похлопывая себя по щекам мясистыми ушами. Дяо Сяосань ходил кругами, посылая воздушные поцелуи, а один мрачного вида старый боров сунул копыто в рот и пронзительно свистнул. Все свиньи тут же успокоились.
Я отчаянно старался прийти в себя, понимая, что, если снова полагаться на безрассудную храбрость, всё может закончиться ещё более плачевно. Но это ещё дело десятое, главное, что, стань эти самки жёнами и наложницами Дяо Сяосаня, через пять месяцев на ферме появится сотня длиннорылых маленьких демонов с остренькими ушками. Я крутанул хвостиком, потянулся всеми членами, выплюнул набившуюся в рот грязь и заодно набрал несколько абрикосов. Они валялись на земле толстым слоем, я сам только что сбил их — уже зрелые, сладкие, с медовой мякотью. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, шляпа мамы вкруг луны, золотисто-жёлтая, серебристо-белая». Съев пару плодов, я успокоился. Сочные, так и тают во рту, создают ощущение комфорта. Уже без волнения и спешки я наелся досыта. Дяо Сяосань, зажав лапой абрикосину, поднёс её ко рту Любительницы Бабочек, но та кокетливо отказалась.
— Мама говорила, что нельзя брать в рот всё что попало от хряков, — проворковала она чарующим голоском.
— Глупости говорила твоя мама, — запихнул ей в рот абрикос Дяо Сяосань. И, пользуясь случаем, звонко чмокнул в ушко.
— Kiss[206] её! Kiss! — завопили свиньи.
«Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Похоже, обо мне все забыли. Наверное, считают, что победитель уже определился, что я уже признал поражение. Большинство прибыли вместе с Дяо Сяосанем из Имэншань и в душе оказывают предпочтение ему. Ну вот и пришло время, мать его! Я собрался с силами, рванулся в его сторону и взлетел в воздух. Дяо Сяосань как и в первый раз проскользнул у меня под брюхом. Паршивец, это мне и нужно. Я спокойно приземлился под тоненьким деревцем, рядом с Любительницей Бабочек. То есть мы с ним поменялись местами. Передней ногой я отоварил Любительницу Бабочек по щеке, потом повалил на землю. Та пронзительно взвизгнула. Я знал, что Дяо Сяосань может повернуться и наброситься на меня, и под ударом оказывались мои большие причиндалы, самая незащищённая и самая драгоценная часть тела. Врежься он в них головой или откуси — и всё пропало. Рисковую я играл партеечку, из тех, когда обратной дороги нет. И я старательно косился краешком глаза назад, чтобы не ошибиться ни на сантиметр и ни на долю секунды. Из большого свирепо ощерившегося рта течёт кровавая пена, недобро поблёскивают глазки. «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла». Жизнь висела на волоске. Я задрал задние ноги, опираясь передними на Любительницу Бабочек, и встал почти вертикально. И когда Дяо Сяосань, прилетел со свистом, как артиллерийский снаряд, и оказался у меня под брюхом, оставалось лишь опустить ноги, и вот я уже сижу на нём верхом. Чтобы лишить его малейшей возможности сопротивляться, яростно запускаю передние копыта в горящие свирепым огнём глаза… «Ла-я-ла, ла-я-ла-ла-я-ла, мамина шляпа улетела на луну, любовь и идеалы унесла на луну». Приёмчик, конечно, жестокий, но речь о расстановке сил в целом, тут уже не до лицемерных проповедей.
Дяо Сяосань носился со мной на спине, рыская во все стороны, и наконец сумел сбросить. Из глазниц у него текла голубоватая кровь. Зажав их копытами, он катался по земле и вопил: