— Почему ты решил, что это их машина?
— Когда я с женщиной приезжал, то «уазика» там не было. Он появлялся каждый раз, когда я впускал их в дверь. Даже через окно слышал, как он подъезжает. Первый этаж, все слышно.
— Номер помнишь?
— Даже не смотрел.
— Скольких женщин ты возил на эту квартиру, в каких ресторанах отлавливал, как их звали и в каком возрасте они были? Вспоминай точно и хорошо бы с датами.
— Понял. Тут надо поднапрячь память.
— Конечно, когда речь идет о «вышке».
— Трудно. Сидел я на даче или на работе, мне дали сотовый телефон. Звонок: «Срочно приезжай в ресторан «Савой». Приезжаю. Меня уже ждет один из них, не то мент, не то военный, но в штатском. Осторожно показывает мне столик. Там сидят две женщины. Он говорит: «Это шлюхи. Подойдешь, угостишь и ту, что сидит справа, привезешь на квартиру». Сказал и ушел. Я подсаживался. Никаких проблем. Женщины цену наперед назначали. Обычная ставка кабацких шлюх сто долларов за ночь. Они на час или два не соглашались. В ресторан возвращаться не хотели. Я бы их вообще не брал. Женщины красивые, слов нет, фигуристые, но всем где-то под сорок. Я молодых люблю. А дальше все по плану. Но в квартиру мужики уже в форме приезжали. За зиму женщин восемь отвез, может, девять. Точно сказать не могу. А имена они себе придумывали. То Пупсик, то Альбина, Марго, Ева. Таких не бывает. В конце февраля мою контору накрыли. И я понял, что они не из милиции. Я ведь все делал, как они говорили, а студию все равно разгромили. Убытков не сосчитать. Бросил я дачу и вернулся домой. И они больше не показывались. А тут хвать, а телефона сотового нет. Он у меня здесь, дома, лежал. Батарейка села давно. Случайно заметил. Может, они и украли. Правда, ничего больше не тронули.
— Тронуть не тронули, но кое-что подбросили, — сказал от двери майор. Он держал в руке камею на золотой цепочке. — Видел эту вещь раньше?
— Эту помню. И женщину запомнил. Любой назвалась. Скромная была, тихая. Голос красивый, говорила медленно. Я у нее спросил про кулон, она сказала, что это семейная реликвия. Талисман вроде бы, ангел-хранитель. Вообще женщины много на себе украшений носили. Но в основном бижутерия. Было и золото. Но только кольца или сережки. Я понятия не имел, начальник, что их ждет после моего ухода. Шлюхи они и есть шлюхи. Мне-то что до них?
— Хочется тебе верить, Гиви, — тихо сказал Коптилин. — Но в прокуратуру ты сейчас с нами поедешь. Оформим все как полагается, а потом проверим факты. Если не виновен — отпустим, виновен — под суд пойдешь.
— Все, как на духу, рассказал. Все правда.
Коптилин снял с него наручники.
— Лица своих хозяев запомнил?
— Безликие они. Старшему лет под пятьдесят, с залысинами, губы тонкие, будто щель меж досок, и глазки маленькие. Левый глаз косит немного. Высокий, здоровый, но не мужик. Руки холеные. В жизни топора в руках не держал. Я его прозвал Чистоплюем. Второй парень худой, лет тридцать пять. Очень сутулился. Челка на лоб. А когда форму надевал, то убирал ее под шапку. Носатый. Говорил мало. Его я прозвал Хмырем. Вот и все.
— Уже немало. Психолог. Ладно, собирайся. Нам с тобой еще о многом поговорить придется. И на женщин глянешь. Правда, узнать их теперь нелегко будет.
Гиви Абдуладзе оделся, и все вместе вышли на улицу, где их ждала машина. Подозреваемый успел сделать только два шага, потом качнулся и упал.
Во лбу у него чернела дыра, из которой скатилась струйка крови. Кто, где, откуда? Ничего никто понять не успел.
ГЛАВА IVМосква. Начало апреля
1.
Лежа на узкой койке и тупо глядя в потолок, Ирина ни о чем не могла думать, кроме как о побеге. Третий день думала, но все больше и больше понимала всю несостоятельность своих планов. Кругом непреодолимые стены, охрана с собаками, а главное — это дети. Бросить их она не могла. Если человек сам решил идти тропкой через болото, то обязан понимать степень риска. Поскользнулся, упал — и тина тебя все равно сожрет, поглотит, и нет никого вокруг, кто мог бы протянуть тебе руку или шест. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Пенять не на кого, спасать некому.
В ту самую злополучную субботу за ней приехала машина. Что-то наподобие «скорой помощи», где стекла были матовыми, словно их сметаной измазали. Ее и детей усадили в салон, отгороженный от водителя, таким же стеклом. Тогда она уже почувствовала себя в ловушке. Машина ехала, а она не знала, куда ее везут. Удобные мягкие кресла, чисто, кока-кола и минералка в ящике под ногами, а ощущение такое, будто в газовую камеру запихнули. Дети, как дикие олени, первыми почуяли опасность. Непроизвольно, а по наитию, будто им кто-то шепнул на ухо. Ирина их успокоила:
— Вам там понравится. Отдохнете в выходные дни, а в понедельник сразу в школу.
Когда они вышли из машины, то им показалось, что они попали в рай. Голубые сосны, красивые белые домики с красными черепичными крышами, широкие чистые аллеи, фонари с вензелями и огромный дворец невероятной красоты с высокими колоннами.
Их встретила женщина в белой шубке и таких же сапожках. Вылитая снегурочка на весенний манер.
Сначала проводили детей. Типичный детский сад, каких в Москве тысячи. Воспитательницы в белых халатах, огромные игровые комнаты, а для детей постарше игровые автоматы и компьютеры. Не так уж много ребят здесь было. Десятка два и все разного возраста. От малышей в манежах до старшеклассников. Все соответствовало высокому уровню. Одно смущало: на окнах решетки, у калитки охранник, хотя сам заборчик чисто символический, из стальной сетки.
Оставив детей на попечение нянек, Ирина ушла в сопровождении все той же снегурочки. Ее отвели в один из коттеджей. Четыре комнаты на первом этаже, четыре на втором. Ей выделили одну комнату на втором, и снегурочка сообщила, что когда она понадобится, за ней пришлют человека, а пока она может отдыхать.
Условия ей понравились. В комнате имелось все необходимое: широкая кровать, телевизор, холодильник, набитый продуктами, полки с книгами и журналами, ковер на полу и даже камин. Она осмотрелась, немного посидела в кресле, потом обошла весь дом. Все комнаты, кроме ее, были заперты. Внизу находился огромный холл с круглым столом и креслами, в центре которого стояла ваза с цветами и лежала раскиданная колода карт. Судя по всему, в каждой комнате живет одна женщина, а когда все собираются вместе, то проводят свободное время в холле. Здесь и камин, и телевизор, и диваны. Вполне уютное местечко для общения.
Ирина решила выйти на крыльцо и подышать свежим воздухом, в котором уже назревал аромат весны. Не получилось. Дверь оказалась запертой. Обитая вишневой кожей и стеганая, как пуховое одеяло, дверь не реагировала на попытки женщины вырваться на волю. Тогда она еще не знала, что та самая воля ограничивается забором высотой в два человеческих роста.
Пришли за ней ближе к вечеру, когда начало смеркаться. Обычный охранник в униформе и почему-то с собакой. Он передал Ирине пакет и сказал:
— Здесь одежда для вас. Я подожду внизу.
Одежда стандартная: кружевное нижнее белье, чёрные чулки со стрелками, туфли на шпильках, но — никакого платья или юбки.
Ирина переоделась и накинула сверху то, в чем приехала из дома. А дома ее гардероб не имел разнообразия и хороших красивый вещей.
Они шли через парк, но теперь красивые домики и голубые ели не казались ей такими прелестными и сказочными. Она знала, куда ее ведут и зачем.
Вот он, дворец! Тут должен жить благородный принц.
Принца там не оказалось. Сплошные евнухи. Прежде всего ее отвели в раздевалку, и она оставила там верхнюю одежду, включая платье, а потом выпустили в зал, словно на сцену, где она должна танцевать канкан.
Минут пять она стояла в оцепенении. Огромный зал с дорогим сверкающим паркетом, уставленный круглыми столиками. В центре пустой круг, похожий на танцплощадку. В общем-то, так оно и было. За столами сидели ожиревшие мужики, седые, лысые, с проплешинами, но без лиц. Их лица были прикрыты черными масками. Какое счастье! Хоть рожи свои спрятали. Судя по телам, а они все были голыми, и лишь некоторые постеснялись снять трусы, можно предположить, что мужчин моложе пятидесяти здесь не было. С этими мешками контрастировали юные стройные фигурки очаровательных девочек, выряженных в ту же форму, что и она, но лишь разной расцветки. Предпочтение отдавалось красным, черным и белым тонам. Очевидно, они считались самыми сексуальными.
Играла музыка, женский оркестр из обнаженных музыканток исполнял блюзы Глена Миллера.
Дряблые лапищи монстров в масках держали девочек за тонкие талии и выпуклые ягодицы, старались попадать в такт, нередко наступая им на узкие мысочки шпилек. Другие сидели за столиками с бокалами вина, держа другой рукой соблазнительное создание у себя на коленях, шаря по хрупким телам, словно воры по карманам зазевавшегося простака в трамвайной толчее. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то кусал острые соски малолеток. Официантки отличались от остальных девушек лишь накрахмаленными кружевными фартучками, воротничками и диадемами. Они ходили с подносами между столиками, разносили коктейли и в благодарность получали по попке.
К горлу Ирины подступила тошнота от отвращения и кошмарного дыма, выедающего глаза. Она подошла к одной из официанток, поймала ее за руку и, взяв с подноса рюмку коньяка, выпила ее залпом, потом вторую и третью.
— Ты с ума сошла? — шепнула девушка. — В карцер попадешь. Нам нельзя пить.
— Это тебе нельзя. А мне можно.
Ровесниц Ирины в зале было немного. По пальцам можно пересчитать. Значит, и на тридцатилетних имелся спрос, если ее сюда привезли.
Спрос нашелся. Уже через час какой-то тип поволок ее в номер.
Вечер и ночь прошли, как долгий кошмарный сон. К утру ее увели в тот же коттедж, и она спала как убитая до трех часов дня.
Потом за ней опять пришли. На этот раз ее повели на свидание к детям, которое не могло длиться больше полутора часов.