Конечно, мы все слышали об этом, но лорд Мэрилебон не знал, каковы были планы миссис Невербенд в отношении ее собственного сына.
– Мы знали, что сэр Кеннингтон был очень внимателен, но от вас, иностранных джентльменов, невозможно узнать, что это значит на самом деле. Жаль, что бедной Еве, которая по-своему хорошая девушка, вскружили голову. – сказала моя жена.
– Это у Овала голова вскружилась, – продолжал его светлость, – я в жизни не видел человека, который был бы настолько вне себя. Он ужасно влюблен в нее.
– Что скажут его друзья дома? – спросила миссис Невербенд.
– Мы понимаем, что мисс Красвеллер будет иметь большое состояние, с доходом в восемь или десять тысяч в год, по крайней мере. Я полагаю, что все Овалы примут ее с распростертыми объятиями, а что касается того, что она иностранка, то мы не воспринимаем вас иностранцами.
– Почему? – спросил я, желая доказать, что мы иностранцы. – Что делает иностранца иностранцем, как не другое подданство? Разве мы не называем американцев иностранцами?
Великобритания и Франция в течение многих лет вели морское противостояние с объединенными флотами России и Америки, и только что заключили тот славный мир, по которому, как говорят политики, весь мир должен был управляться в будущем, и после этого не приходится сомневаться, что американцы были иностранцами для англичан. И если американцы таковы, то почему и не британульцы тоже? Мы отделились от Великобритании, не прибегая к войне, но все же наш собственный флаг, Южный Крест, развевался под нашими легкими бризами так же гордо, как когда-то развевался Юнион-джек среди суровой британской зимы. Это был флаг Британулы, к которой Великобритания не имела никакого отношения. В данный момент мне особенно хотелось услышать, как такой выдающийся англичанин, как лорд Мэрилебон, признает, что мы иностранцы.
– Если мы не иностранцы, то кто мы, милорд?
– Англичане, конечно, – ответил он. – А кто же еще? Разве вы не говорите по-английски?
– Как и американцы, милорд, – сказал я с улыбкой, которая должна была быть любезной. – Наш язык распространен по всему миру, но это не признак национальности.
– Каким законам вы подчиняетесь?
– Английским, пока мы не решим их отменить. Вы знаете, что мы уже отменили смертную казнь.
– Эти монеты в ходу у вас?
Он достал из жилетного кармана золотой кругляш и кинул его на стол. Это был один из тех фунтов, которые люди будут продолжать называть соверенами, хотя это название было фактически запрещено для ведения всех расчетов.
– Чье это изображение и подпись? – спросил он. – И тем не менее, это было выдано мне сегодня в одном из ваших банков, и женщина-кассир спросила меня, буду ли я принимать соверены. Как вы это объясните, господин президент?
Небольшой народ, численно небольшой, конечно, не сможет сделать все сразу. Возможно, мы были немного медлительны в учреждении национального монетного двора. На самом деле, возникли трудности с инструментом, с помощью которого мы бы поместили Южный Крест над британульским войском и портрет британского президента того времени, например, мой, на место, где до сих пор находилось лицо британского монарха. Я никогда не задумывался над этим вопросом, чтобы не показаться, как некоторые президенты, слишком озабоченным тем, чтобы выставить себя напоказ. Я всегда больше думал о славе нашего народа, чем о выдвижении своего индивидуального "я", – как видно из всей истории колледжа.
– Я не буду пытаться оспаривать это, – сказал я, – но, согласно моим представлениям, нация не зависит от мелких внешних случайностей, таких как ее монета или язык.
– Но от флага, под которым она ходит. В конце концов, добавить немного вышивки – это довольно просто.
– Не от флага, лорд Мэрилебон, а от сердец людей. Мы отделились от старой родины без ссоры, без злобы, но с взаимными дружескими пожеланиями. Если в слове "иностранцы" есть хоть малейший след антагонизма, я не стану его употреблять, но британскими подданными мы не являемся и никогда не сможем ими стать.
Я сказал это, потому что чувствовал, что в самой атмосфере зарождается ощущение, что Англию снова попросят аннексировать нас, чтобы спасти наш старый народ от мудрого решения, к которому пришла наша собственная Ассамблея. О, этот непреклонный закон, защищающий человеческий род от неумения, слабости, недовольства и расточительности старости! Лорд Мэрилебон, видя, что я говорю серьезно, и будучи весьма учтивым из джентльменов, перевел разговор на другую тему. Я уже заметил, что в нашем доме он никогда не говорил о Установленном сроке, хотя в том состоянии, в котором тогда находилось общество, он наверняка слышал, как он обсуждался в других местах.
Настал день матча. Лицо Джека уже почти зажило настолько, что миссис Невербенд полностью уверовала в эффективность силовых упражнений при порезах и ушибах. У Граундла все еще болела спина, а беднягу со сломанной ногой можно было только катать перед верандой, чтобы он смотрел на происходящее с помощью тех чудесных маленьких очков, которые позволяют зрителю видеть каждое движение игроков на расстоянии полумили. Он заверил меня, что точность, с которой Джек запускает свой паровой боулер, равна точности одного из тех стрелков из Шуберинесса, которые могут попасть в воробья с такой дистанции, насколько могут его увидеть, при условии, что они знают точный размер птицы. Я мысленно отдавал Джеку должное, поскольку чувствовал, что в данный момент у него сильно упало настроение. В предыдущий день сэр Кеннингтон катал Еву в своей коляске, и Джек вернулся домой, рвя на себе волосы.
– Они делают это нарочно, чтобы отвлечь его от игры, – сказала его мать. Но если это так, то они не знали Джека. Да и я не знал его до этого момента.
Я был просто обязан увидеть игру, потому что для президента была приготовлена специальная трибуна. Красвеллер прошел мимо, когда я занял свое место, но он только печально покачал головой не проронив ни слова. До его сдачи в колледж оставалось всего четыре месяца. Хотя на его стороне была сильная группа, я не видел, чтобы он сильно вмешивался в это дело. Я слышал из разных источников, что он все еще продолжал утверждать, что он старше меня всего на девять лет, и этим он намеревался добиться отсрочки на двенадцать несчастных месяцев, но я не думаю, что он когда-либо переходил на сторону оппозиции. Под моей эгидой он всегда голосовал за Установленный срок, и вряд ли он мог, даже теоретически, выступать против него сейчас. Они бросили жребий в первом иннинге, и английский клуб выиграл его. Англия против Британулы! Подумайте о населении этих двух стран. Нас, однако, учили, что ни одно сообщество никогда не играло в крикет так, как британульцы. Англичане вышли первыми, с двумя баронетами у калитки. Они выглядели как два крепких Минерва с огромными плетеными шлемами. Я видел картину, на которой изображена богиня в шлеме, копье и панталонах, несущая свое копье через плечо, летя по воздуху над городами земли. Сэр Кеннингтон не летал, но в других отношениях он был очень похож на богиню, так как полностью был закутан в свою защиту из индийской резины, и так прекрасен был аппарат на его голове, с помощью которого его мозг и черты лица должны были быть защищены.
Когда он занял свое место на поле, раздались одобрительные возгласы. Затем паровой боулер был водворен на свое место сопровождающим инженером, и Джек начал свою работу. Я видел, как менялся цвет его лица, когда он осторожно клал шар и заглядывал вниз, чтобы определить его направление. Мне показалось, что он бесконечно заботился о том, чтобы направить его прямо и ровно в голову сэра Кеннингтона. Впоследствии мне сказали, что он никогда не смотрел на сэра Кеннингтона, но что, рассчитав расстояние с помощью серебряного нивелира, его целью было забросить мяч на определенный дюйм дерна, с которого он мог выстрелить в калитку под таким углом, чтобы сэру Кеннингтону было очень трудно понять, что с ним делать. Мне показалось, что это заняло много времени, в течение которого все четырнадцать человек вокруг выглядели так, как будто каждый намеревался перепрыгнуть на какое-то другое место, с того, на котором он стоял. Раньше, как мне сказали, таких людей было только одиннадцать, но теперь, во время большого матча, лонг-оффы, лонг-оны и остальные удваиваются. Двойной лонг-офф находился на таком расстоянии, что, будучи невысоким человеком, я мог видеть его только в полевой бинокль, который я держал в кармане жилета. Когда я пристально смотрел на них, казалось, уже четверть часа, и мужчины, видимо, устали от непрерывных прыжков, а Джек стоял на коленях, закрыв один глаз, во всех мыслимых позах, вдруг раздался резкий щелчок, повалил дым, и вот, сэр Кеннингтон Овал оказался в ауте!
В этом не было никаких сомнений. Я сам видел, как два мяча улетели в бесконечное пространство, и тут же раздался звук литавр, труб, свирелей и кларнетов. Казалось, что вся громкая музыка городского оркестра в этот момент разразилась самыми пронзительными нотами. И тут раздался выстрел из огромной пушки.
"И возвестит труба всем пушкарям,
И пушки небу, небо же земле:
«За Гамлета король пьет!» Начинайте.
А вы глядите зорким глазом, судьи."
Я не мог не вообразить, при этих очевидных признаках успеха, что я отец Гамлета.
Сэр Кеннингтон Овал был выбит, выбит с первого же шара. Сомнений быть не могло, и триумф Джека был полным. Грустно было смотреть на английскую Минерву, когда он снова взял в руки копье и пошел обратно к своей палатке. Несмотря на хорошую игру Джека и успех моих соотечественников, я не мог не сожалеть о том, что молодой баронет проехал полмира, чтобы быть выставленным на первым же мячом. В этом была жестокость, негостеприимство, которые, несмотря на необходимость игры, шли вразрез с правилами. Потом, когда крики, возгласы и подбрасывание мяча все еще продолжались, я вспомнил, что после этого он будет утешаться с Евой. И бедный Джек, когда его короткий триумф закончится, должен будет задуматься о том, что, хотя он и удачлив в крикете, он несчастлив в любви. Когда эта мысль пришла мне в голову, я оглянулся в сторону дома, и там, из маленького решетчатого окошка в конце веранды, я увидел развевающийся женский платок. Может быть, Ева махала им, чтобы утешить своего побежденного британского любовника? Тем временем Минерва ушел в свою палатку и спрятался среди сочувствующих друзей, а мне потом сказали, что доктор Макнаффери разрешил ему выпить полпинты горького пива.