– Если так, вы должны быть довольны тем, что заберете мой труп. Уже почти одиннадцать.
– Полдесятого, – сказал капитан, посмотрев на часы.
– И у меня нет никого, кому я мог бы передать бумаги правительства.
– Я с удовольствием возьму это на себя, – сказал сэр Фердинандо.
– Без сомнения, – ничего не зная о структуре и органах нашего правительства, или…
– Они, конечно, все должны быть изменены.
– Или о привычках наших людей. Это совершенно невозможно. Мне тоже нужно уладить сложные дела всей моей жизни, оставить жену и сына, хотя я ни на минуту не допускаю мысли, что буду заниматься этими личными делами, когда речь идет о государственной службе. Но названное вами время настолько неразумно, что вызывает чувство ужаса перед вашей тиранией.
– Чувство ужаса возникло бы и на другом берегу, – сказал сэр Фердинандо, – при мысли о том, что вы можете наделать, если сбежите от нас. Я не думаю, что моя голова останется на моих собственных плечах, если бы случилось так, что, пока я на острове, старика казнили бы в соответствии с вашей системой.
Увы! Я не мог не почувствовать, как мало он знал о настроениях, царивших в Британуле, как ошибочно было его представление о моей власти и как сильна была та любовь к жизни, которая проявилась в городе, когда приблизился час низложения. Все это я едва ли мог объяснить ему, поскольку таким образом я должен был дать ему самое сильное доказательство против моей собственной философии. И все же мне необходимо было что-то сказать, чтобы он понял, что в этой внезапной высылке нет необходимости. И в этот момент мне вдруг пришла в голову мысль, что было бы хорошо, если бы я отправился в Англию и там снова начал свою карьеру, как Колумб, после различных препятствий, возобновил свою, и что я должен попытаться повести за собой жителей Великобритании, как я уже повел за собой более быстро соображающих жителей Британулы. И чтобы я мог это сделать, я подготовил эти страницы, написав их на борту канонерской лодки Его Величества "Джон Брайт".
– Вашей мощи достаточно, – сказал я.
– Мы не уверены в этом, – сказал сэр Фердинандо. – Всегда нужно быть на чеку.
– Неужели вы так боитесь того, что может сделать один старик, – вы с вашими 250-тонными орудиями, и вашей гвардией морских пехотинцев, и вашими солдатами с северо-запада Бирмингема?
– Это зависит от того, кем и чем может быть этот старик.
Это была первая комплиментарная речь, которую произнес сэр Фердинандо, и я должен признать, что она была действенной. После этого я уже не чувствовал такой сильной неприязни к этому человеку, как раньше.
– Мы не хотели бы причинить вам неприятности, мистер Невербенд.
Я пожал плечами.
– Излишне неприятными, я бы сказал. Вы же человек слова.
Тут я поклонился ему.
– Если вы дадите нам обещание встретиться с капитаном Баттлаксом здесь завтра в это время, мы растянем время и отложим отплытие "Джона Брайта" на двадцать четыре часа.
На это я снова яростно возразил, и наконец, в качестве крайней милости, мне было разрешено отплыть на целых два дня позже.
Хитрость людей, разбирающихся в делах старого восточного мира, печально известна. Впоследствии я узнал, что кочегары на корабле только делали вид, что разжигают огонь, а матросы – что поднимают якоря, чтобы их действия были видны, чтобы я мог подумать, что получил большую услугу из рук моих врагов. И этот план был принят также для того, чтобы вырвать у меня обещание, что я уйду с миром. Во всяком случае, я дал обещание и дал этим двум джентльменам слово, что буду присутствовать там, в своем собственном кабинете, в тот же час в ближайший день.
– А теперь, – сказал сэр Фердинандо, – когда этот вопрос между нами решен, позвольте мне сердечно пожать вам руку и выразить мое глубокое восхищение вашим характером. Я не могу сказать, что согласен с вами в теории относительно Установленного срока, моя жена и дети не смогли бы, я уверен, вынести, чтобы меня увели, когда наступит определенный день, но я могу понять, что многое можно сказать по этому вопросу, и я восхищен красноречием и энергией, которые вы посвятили этому вопросу. Я буду рад встретиться с вами здесь завтра в любой час и получить из ваших рук архивы Британулы. Вы, мистер Невербенд, всегда будете считаться отцом своей страны – "Roma patrem patriae Ciceronem libera dixit7."
С этими словами два джентльмена покинули комнату.
Глава X. Ратуша
Когда я пришел домой и сказал присутствующим, что предстоит сделать, они, конечно, были удивлены, но, по-видимому, не очень расстроены. Миссис Невербенд предложила сопровождать меня, чтобы позаботиться о моем белье и других личных удобствах. Но я сказал ей, правда это или нет, я тогда едва ли знал, что для нее не найдется места на борту такого военного корабля, как "Джон Брайт". С тех пор как я жил на его борту, мне стало известно, что они охотно разместили бы, по моей просьбе, гораздо большую семью, чем моя собственная. Миссис Невербенд сразу же принялась за работу, чтобы компенсировать мое вынужденное отсутствие, и в течение дня Ева Красвеллер приходила ей на помощь. Отношение Евы ко мне совершенно изменилось со вчерашнего утра. Ничто не могло быть более нежным, более любезным или более обаятельным, чем она была сейчас и я завидовала Джеку в те короткие моменты уединения с глазу на глаз, которые время от времени были необходимы для выполнения дневных дел.
С таким же успехом я могу заявить здесь, что с этого времени Абрахам Граундл показал себя открытым врагом и что партнерство между ним и Красвеллером было расторгнуто. Он сразу же подал иск против моего старого друга о взыскании той части его имущества, на которую он имел право по нашему брачному законодательству. Мистер Красвеллер немедленно согласился ему заплатить, но вмешались некоторые из наших более опытных юристов и убедили его не идти на такие жертвы. Затем последовал длительный судебный процесс с апелляцией – все это было подано против Граундла и чуть не погубило всех Граундлов. Насколько я мог вникнуть в суть дела, мне казалось, что весь закон на стороне Граундла. Но возникли определенные придирки и вопросы, все из которых были у Джека на кончиках пальцев, силой которых несчастный молодой человек был побежден. Как я узнал из писем, которые Ева писала мне, Красвеллер все это время очень хотел расплатиться с ним, но юристы этого не хотели, и поэтому большая часть имущества Литтл-Крайстчерча была сохранена в конечном счете для блага этого счастливейшего парня Джека Невербенда.
Во второй половине того единственного дня, который, по милости случая, был мне предоставлен, сэр Фердинандо объявил о своем намерении выступить с речью перед жителями Гладстонополиса.
– Я бы хотел, – сказал он, – объяснить обществу в целом цели правительства его Превосходительства, отправившего меня в Британулу, и попросить жителей вернуться к их старой форме правления.
– Действительно, просьба, – сказал я Красвеллеру, вложив в тон своего голоса все возможное презрение, – просьба! с северо-западным Бирмингемским полком и его 250-тонной паровой пушкой в гавани! Этот Фердинандо Браун знает, как спрятать свои когти под бархатной перчаткой. Мы должны стать рабами и рабынями, потому что так хочет Англия. У нас отняли нашу конституцию, у нас отняли свободу действий, и мы низведены до плачевного состояния колонии Британской короны! И все это должно быть сделано потому, что мы стремились подняться над тогдашними предрассудками.
Красвеллер улыбнулся, не сказал ни слова, чтобы возразить мне, и принял все мое негодование с одобрением, но он, конечно, не выказал никакого энтузиазма. Более счастливого старого джентльмена или более деятельного для своих лет я никогда не встречал. Только вчера я видел его настолько запуганным, что он едва мог вымолвить хоть слово. И все эти перемены произошли просто потому, что ему было позволено умереть в свободном мире, вместо того чтобы насладиться честью быть первым, кто ушел в соответствии с новой теорией. Однако мы с ним провели по-дружески еще один день, и я не сомневаюсь, что, когда я вернусь в Британулу, я застану его живущим в большом комфорте в Литтл-Крайстчерче.
В три часа мы все отправились в нашу большую ратушу, чтобы послушать, что скажет нам сэр Фердинандо. Зал очень просторный, оснащен большим органом и всеми приспособлениями, необходимыми для музыкального зала, но я никогда не видел большей толпы, чем собралась там по этому случаю. Там не нашлось ни одного свободного уголка, и я слышал, что очень многие обитатели разъехались, очень недовольные тем, что их не смогли разместить. Сэр Фердинандо был очень настаивал на присутствии капитана Баттлакса и как можно большего числа офицеров корабля. Мне сказали, что это он сделал для того, чтобы кое-что из его речи можно было увезти обратно в Англию. Сэр Фердинандо был человеком, который высоко ценил свое красноречие, а также ту пользу, которую он мог бы извлечь из него в глазах своих соотечественников в целом. Я обнаружил, что почетное место было отведено и для меня по правую руку от него, а также для моей жены по левую. Я должен признаться, что в эти последние минуты моего пребывания среди народа, которым я правил, со мной обращались с величайшей учтивостью. Но я продолжал говорить себе, что через несколько часов я должен был быть изгнан как человек, намеренная жестокость которого была слишком отвратительной, чтобы позволить оставаться в моей собственной стране. На первом сиденье позади кресла сидел капитан Баттлакс, а за ним четверо или пятеро его офицеров.
– Итак, вы оставили лейтенанта Кросстриза присматривать за вашей маленькой игрушкой, – прошептал я капитану Баттлаксу.
– С биноклем, – ответил он, – через которое он сможет увидеть, выходите ли вы из здания. В этом случае он разнесет нас всех на атомы.
Затем сэр Фердинандо поднялся на ноги и начал свою речь. Я никогда прежде не слышал образца того особого ораторского искусства, к которому наиболее уместно применить эпитет