— Но это значит, что убийство действительно планировалось заранее! Нужно же было оставить чемодан в колясочной. Там есть такие коляски, которые стоят там вообще с зимы! Так что спрятать чемодан даже за месяц — и никто его не заметит! И ячейку в камере хранения тоже можно забронировать, положить туда… вернее, вообще ничего не класть, просто запереть, запомнив код, шифр.
Вадик, я боюсь, — захныкала я. — Кто-то чужой вошел в эту квартиру, не сломав замков, не нарушив сигнализации. И этот кто-то… он был здесь, планировал убить Сережу. Но это не могу быть я.
— Надо поехать на Павелецкий и проверить этот чемодан, — сказал Вадим. — А сейчас тебе пора спать. Все, хватит. Прими душ и ложись.
Будь со мной рядом Юра, он сказал бы то же самое и даже сам проводил в ванную комнату.
Я, любящая во всем ясность и порядок, сейчас почувствовала себя запутавшейся в мужчинах. Я любила своего мужа, Сережу. Относилась с нежностью к Юре, считая его своим близким другом. Любила память о своем первом, смутном, похожем на любовь, чувстве к Вадиму. Но в результате потеряла мужа и встречалась одновременно с двумя любовниками. Третий был на подходе.
Я вошла в ванную комнату и первое, что увидела, — это черный махровый халат Сережи. Я надела его, закуталась в мягкую, пахнущую его духами, ткань, и в какой-то момент сердце мое остановилось, когда я снова, как тогда, в день, когда со мной случилась истерика в присутствии Юры, осознала, что больше никогда не увижу Сережу. Что никогда он не сядет за стол на свое место, не улыбнется мне своей, пусть даже дежурной улыбкой, не обнимет меня. Да, у нас с ним было мало чего общего, и вспомнить-то нечего, разве что самые яркие моменты, когда мы с ним бывали на людях и когда меня переполняла гордость за то, что этот красавец-мужчина принадлежит мне. Да, я выглядела жалко на его фоне и знала, что все всё понимают, но все равно он был мой и был живой, полный сил, с гладкой кожей, густыми волосами, сладкими губами, и глаза его, цвета молодых изумрудов, горели призывным огнем. Сколько женщин любило его, а скольких любил он? Пусть он был порочен, циничен, эгоистичен, пусть, но все это было проявлением самой жизни. А сейчас он не интересен никому, разве что судмедэксперту, который выпотрошил его, как бройлера.
Я закуталась в ворот его халата и заскулила:
— Сережа, Сережа, Сереженька…
— Наташа, с тобой все в порядке?
Я уже стояла под душем, и горячая вода никак не могла согреть меня. Меня колотило, зуб на зуб не попадал.
Вадим, беспокоясь за меня, вошел в ванную комнату, выключил воду, закутал меня в полотенце и принес (а вешу я прилично) в спальню. Растер мое тело, уложил меня в постель, принес коньяку и заставил сделать несколько глотков.
Погасил свет, разделся и лег рядом со мной. Обнял меня.
— Ната, вот увидишь, все будет хорошо. Главное, я — рядом.
12
Рано утром за чашкой кофе, пока Вадик спал, я набросала в голове план действий.
Слишком уж много событий навалилось на меня, и нужно было все дела как-то упорядочить, распланировать.
Похоронами занимался мой финансовый директор, брат которого держал одно из самых известных в столице похоронных агентств. Сам бог велел мне обратиться к нему за помощью. Поэтому в этом плане все было в порядке: организация панихиды в театре, кладбищенские дела, сами похороны, цветы, поминальный обед в соседнем ресторане «Золотой петух» (в своих ресторанах я принципиально не устраиваю поминальных обедов, исключение не сделала даже для своего мужа). Оставалось дождаться, когда выдадут тело, чтобы определиться с датой.
В половине шестого, после душа и первой чашки кофе, я позвонила своему сыщику, Фиме Кострову, разбудила, конечно же, извинилась и сказала, что у меня есть для него работа. Он сказал, что будет у меня через сорок минут.
В точно назначенное время я вышла из квартиры, спустилась вниз, перешла дорогу и села на лавочку в сквере. Я редко когда принимала его у себя дома, как-никак я была замужем, а потому не хотела, чтобы Сережа его увидел и уж тем более начал задавать мне вопросы.
Фима пришел на пять минут раньше назначенного времени.
Полненький, лысоватый мужчина с добрыми карими глазами, внешне выглядевший скромным инженером предпенсионного возраста, а потому не привлекавший к себе внимания, он, однако, был проворен, энергичен и полон физических сил. Но самое главное, он, бывший следователь, обладал опытом работы в органах и редкой интуицией, что немаловажно в его профессии.
— Фима, у меня к тебе три поручения.
Я достала фотографии мужчин, на сегодняшний день окружавших меня: Юры, Вадима и Александра Борисовича (фотографию Воронкова я взяла из интернета, с сайта содружества антикваров Москвы).
— Хочу знать, что они все думают обо мне. Это крайне важно. Мне нужны фотографии как хроника их жизни, где бывают, с кем встречаются, плюс разговоры с друзьями, близкими.
«Хочу понять, кто любит меня искренне, а кто — нет», — хотела я ему сказать, но не сказала. Думаю, он и так все понял.
Я обеспечила его всей имеющейся у меня информацией об этих мужчинах, чтобы облегчить ему работу: адреса, номера телефонов, списки людей, которые могли бы войти в их ближайший круг (за исключением незнакомого мне Воронкова).
— Конечно, хотелось бы узнать их поближе как-то по-другому, естественным путем, шагая рядом по жизни, — вздохнула я, — да времени у меня не так много. Мне замуж надо, Фима, детей рожать.
Мы были знакомы с ним много лет (он достался мне «по наследству» от папы), и если бы не он, не его талант сыщика, возможно, моих ресторанов и не было бы. Достаточно было завестись в моем большом хозяйстве «крысе», как меня бы сто раз уже облапошили, подставили, ограбили, а то и прибили бы. Это с его помощью мне удалось окружить себя людьми порядочными, толковыми и верными.
— Дети — это хорошо, Наташа, — кивнул он головой, рассматривая мои каракули на списке кандидатов в мужья. — Тем более если ты собираешься заводить детей, ты должна знать о своем потенциальном муже все. И это твое личное дело, каким способом ты будешь собирать информацию. Уверен, что если бы у девушек была возможность побольше узнать о своих избранниках, то многих разочарований, а то и трагедий не случилось.
— Скажи мне, Фима, если бы у меня не было алиби, ты бы мог предположить, что это я убила Сережу?
— Нет, не мог. В душе, где-то очень глубоко, у тебя были, конечно, такие мысли и в какие-то моменты ты действительно хотела его смерти, ведь все знают, какой он был и как к тебе относился, но в реальности ты бы никогда не стала рисковать своей свободой и репутацией. Ты понимаешь, да? Я не о жестокости, не о способности убить, у нас у каждого есть такая способность, дело только в мотиве, а о том, что ты слишком умна, чтобы из-за этого подлеца еще и сесть в тюрьму. Ты всегда знала, что уж твой-то мотив будет самым крепким. А потому ты даже киллера бы не нанимала, повторюсь, из опасения, что тебя вычислят. К тому же ты слишком бережешь свой покой, чтобы после того, что ты совершила, тебя мучили кошмары. А кошмары были бы, уж поверь мне.
— Ты убивал?
— Убивал, конечно. У меня профессия такая — очищать землю от мрази. Но все это в прошлом, но вот мои кошмары всегда со мной, — он похлопал себя в области сердца.
Я рассказала ему обо всем, чем располагала на этот момент в связи с расследованием убийства Сережи, а также о семье Перовых, покупке ими дорогой газонокосилки.
— Твоя садовница — умная женщина. Она права, двадцать пять тысяч — это деньги. И откуда-то они у этого Перова появились? И эта роза. Это для меня, скажем, для мужика увядшая на грядке роза ничего не значит, но вот узнанная роза, твоя роза на грядке Перовых — это уже улика. Думаю, что все эти странности приведут тебя к твоей машине, Наташа. И ничего, ничего не скрывай от Мишина. Он толковый следователь, я тебе уже говорил.
Мы распрощались с ним, я вернулась домой и принялась варить овсянку. Выпятив живот, представила себя беременной, улыбнулась.
Уж не знаю почему, но беременеть мне как-то не удавалось. Ни от кого из мужчин, с которыми я была. Конечно, пока была совсем молода, пока училась и была поглощена своей работой, я не думала о детях, а потому регулярно принимала противозачаточные таблетки. Но потом, когда вышла замуж за Сережу, — прекратила. Но все равно не беременела, и это при том, что со здоровьем моим женским все было в порядке. Просто не давал нам бог детишек.
Когда я от отчаяния и желания быть кем-то любимой оказалась в объятьях Юрочки, я была готова понести от него, но и здесь ничего не получилось.
— Доброе утро! — В кухню вошел Вадим. Уже после душа, свежий, причесанный, улыбающийся. Я подобрала живот, улыбнулась ему в ответ. Нет, не тянул он на мужа. Не могла себе объяснить почему. Не смотрелся он на этой кухне, не видела я его с младенцем на руках, встречающим меня в родильном доме. Он, несмотря на то, что я знала его много лет, оставался для меня чужим.
А ведь какой милый человек, нежный мужчина. Чего не так?
«Страсти нет, Наташа», — ответила за меня Катя, которая всегда была рядом со мной, к словам которой я всегда прислушивалась. Она была как бы вторым моим я, психологическим ограничителем и судьей, советчиком и циничным правдолюбцем.
— Вадик, у меня сегодня трудный день. Мы сейчас позавтракаем, я отвезу тебя домой, а сама поеду к Кате, — распределила я наши действия. — И ты пока мне не звони, хорошо? Скоро похороны…
— Да, конечно, я понимаю, — произнес он с обреченным видом. И я в который уже раз подумала о том, что, будь он настоящим мужиком, возмутился хотя бы моему начальственному тону! Возможно, он и сам, подозревая, что наши отношения могут привести к браку, еще не готов был к таким переменам в жизни, не знал, чего он хочет сам, а потому в душе даже обрадовался возможности снова вернуться в свою прежнюю жизнь. Может, он понимает, что Наташа Соловей ему не по зубам, да только не может сопротивляться течению жизни, тем обстоятельствам, что снова столкнули нас на даче Машки Щукиной.