Менять свою звонкую птичью фамилию Соловей на другую, тоже птичью, но менее звонкую, а скорее каркающую, Воронкова, я не стала.
Мы поженились с Сашей ровно через десять дней после похорон Голта и двадцать дней — после того семейного ужина у Кати и сразу же улетели в Испанию. Свадебный подарок Саши — первое издание романа Жорж Санд «Мопра» (издатель Боннер, 1837 год) — я получила уже там.
В Москву вернулись спустя неделю, и я уже откуда-то знала, чувствовала, что беременна. Как знала и то, что Лиза, моя падчерица, тоже беременна, но только от Голта. Маленький Голт жил в ее животе, и мы с Сашей знали, что сумеем его вырастить и воспитать, как бы ни сложилась жизнь самой Лизы. Хотя врачи прогнозировали ей в будущем здоровье.
Суть того разговора между отцом и дочерью Воронковыми, в кабинете его антикварного магазина, который я подслушала с помощью волшебного устройства Фимы, сводилась к тому, что Лиза накануне призналась отцу в своей беременности, а не в убийстве Голта, и именно этот факт он обещал сохранить в тайне.
В тумане остался источник, поведавший наикрутейшей Саше Паравиной имя убийцы моего мужа. Кто предположил, что его убила Лиза Воронкова, — непонятно. Скорее всего, все эти домыслы были продиктованы желанием крупных полицейских чинов как можно скорее закрыть дело, посадив за решетку вполне того заслуживающего преступника-убийцу.
Мишин как-то приходил к нам, я видела торчавшую из кармана его куртки (была уже осень) бутылку водки, должно быть, хотел поговорить со мной о том, о чем не мог и не хотел говорить раньше, когда шло следствие, но, увидев расхаживающего в домашнем халате моего нового мужа Сашу, передумал. Сказал, что просто ехал мимо, решил зайти, узнать, что и как.
Кто знает, если бы я не была беременна и Саши дома не было, может, под водочку я и рассказала бы ему интереснейшую историю убийства моего второго мужа — Сергея Голта.
Но это я сейчас так говорю, пытаюсь представить себе этот наш разговор, поскольку в реальности его никогда не существовало.
Подозрения, появившиеся у меня в момент, когда я, будучи в гостях у подруги, уплетала мороженое с земляникой, были рассеяны буквально за несколько минут приватной беседы на кухне с Валей Трушиным.
Уж так сложилось в тот вечер, что мне пришлось покидать стол три раза. Первый — чтобы замыть залитое вином платье и дать поцеловать себя Юре. Второй — чтобы выслушать Катю, на которую Вадик Сажин переложил миссию оповестить меня о его предательстве по отношению ко мне, связанном с совершенным им случайно половым актом с поваром Олечкой в тот роковой для нее день, когда ее бросил муж. И, наконец, третий — чтобы, улучив момент уже перед тем, как покинуть этот гостеприимный дом, когда все вышли из-за стола и разбрелись кто куда, поговорить с Валентином Трушиным. Я поздравила Валю с тем, что он скоро станет отцом, задала ему один-единственный вопрос, связанный со здоровьем будущего ребенка. Именно ответ на этот вопрос и открыл мне глаза на множество фактов, которым я до тех пор никак не могла найти объяснение.
Ну и ушла я от Кати не с пустыми руками. Помимо контейнера с грушевым пирогом, который она заставила меня взять с собой со словами «Завтра утречком с кофе, как хорошо!», я прихватила еще кое-что, спрятав в пакет на самое дно.
Александр Борисович, находясь в прекрасном расположении духа и явно не собиравшийся сдавать своих позиций и отказываться от меня этой ночью, вел машину не спеша, мурлыкая себе под нос какую-то популярную мелодию. И даже не подозревая, что творилось в это время со мной, в моей голове, сознании, в моем театре воображения!
Веером раскрывались передо мной прежде запечатанные тайной картины совершенного в моей квартире преступления. Выдержанные в хронологическом порядке, подчиненные строгой логике, идеальные, как это может быть лишь в том случае, когда человек долгие годы тратит на то, чтобы запланировать убийство. Что уж говорить о мотиве? Он тоже был очевиден и лежал на поверхности с самого начала расследования.
— Как, и ты тоже беременна!
Я приехала в «Цахес» к Кате на следующий день после возвращения из Испании, где мы с Сашей провели наши медовые дни.
Юра за стойкой, увидев меня, по инерции широко улыбнулся, а после, словно опомнившись, что потерял меня навсегда, принялся готовить коктейль.
Катя сидела за своим столом, перед ней стояло блюдо с жирными ломтями розовой семги, темный кирпичик бородинского хлеба. Выглядела Катя свежо, казалась счастливой. Мы обнялись с ней, и я сразу же призналась в том, что, кажется, беременна.
— Новобрачная, рассказывай, как докатилась до жизни такой? Ведь обещала же мне не торопиться, хорошенько подумать, прежде чем снова выходить замуж!
— Знаешь, дорогая, если мужчина тебе до свадьбы дарит дом на Майорке, не уверена, что стоит ждать еще каких-либо доказательств любви и преданности, — засмеялась я, доставая телефон и листая пальцем экран, демонстрируя фотографии из моей новой жизни.
Катя в свойственной ей манере выматерилась, но весело, счастливо.
— Теперь, наконец, ты успокоилась, когда его нет? — спросила я легко, как если бы спрашивала о каком-то пустяке.
Катя осторожно положила на стол вилку с нанизанным на зубья куском рыбы. Посмотрела на меня, словно проверяя, не ослышалась ли она и правильно ли поняла мой вопрос.
— О ком это ты?
— Удивительно, как это у тебя прокатило с чемоданом, — улыбнулась я, располагаясь в кресле напротив подруги, надеясь на долгий и интересный разговор. — Ты рисковала постоянно, ты играла с судьбой. Зачем? Расскажи мне все, Катя, пожалуйста.
— Как ты узнала? — По щеке ее покатилась быстрая и сверкающая, как брильянт, слеза.
— Это потом. Я слушаю.
Она начала после долгой паузы.
— Я ненавидела его. Люто. Он отравлял всю твою жизнь. Он заставлял тебя мучиться. Он издевался над тобой. Унижал, презирал за то, что ты любила его, за твою любовь. А разве можно презирать человека только за то, что он любит? И тогда я поклялась избавить тебя от него. Чего бы мне это ни стоило. Я знала, что если все хорошенько обдумать, распланировать, все учесть, то меня никогда и никто не вычислит. Трудность заключалась в том, чтобы ты не попала в круг подозреваемых.
Я вздохнула, потом отломила кусочек хлеба. И стала нервно жевать.
— Я придумывала ему разные смерти. Самые разные… Я готовилась к этому. Думаю, что все это так бы и осталось моими мечтами, фантазиями, если бы не твое решение купить ему этот чертов кабриолет!
Катя встала и подошла к окну. Ливень, шум воды, барабанящей по жестяным водосточным трубам, придавал ее рассказу особый драматизм. Маленький внутренний двойник кафе «Цахес» пузырился водой, пригибались под порывами ветра к асфальту кусты сирени. В овальной арке, проеме за двориком, в десятках метров от нас, словно в аквариуме с мутной водой, цветными рыбами проплывали машины.
— Помнишь тот вечер, когда ты должна была рассказать ему о своем решении купить в Париже машину? Конечно, ты никогда не забудешь его… Я заглянула тогда к вам, ты готовила ужин. Я очень хорошо помню, как ты была одета. На тебе было черное платье с ниткой жемчуга, ты была на каблуках. Я вошла, открыв двери своими ключами, ты уже и не помнила, что дала мне их на всякий случай, как и код. Мне хотелось увидеть, поговорить с тобой, разубедить тебя, чтобы не унижалась так, не вымаливала у своего мужа любовь, не покупала ему машину! Помнишь, я тогда еще сказала, что это паршивый план.
— Да, помню.
— Ты старалась, оделась, накрасилась. А у меня сердце кровью обливалось, когда я представляла себе Голта, раскатывающегося на новеньком авто по Парижу в обществе молоденьких актрис! Я…
— Ты же не ушла тогда, просто хлопнула дверью и осталась в квартире, так? В кладовке?
— Да. Прости меня, но я слышала и видела все. Как он изнасиловал тебя, по сути, в прихожей, как он был груб с тобой, словно ты дешевая шлюха. Я едва сдерживала себя, чтобы не выйти из своего укрытия.
— Откуда у тебя пистолет?
— Да это мой пистолет! Купила его для самообороны! Я же тебе рассказывала!
— Откуда на нем отпечатки его пальцев?
— Там должно быть два вида отпечатков — старые, которые он оставил, когда я ему показывала купленный пистолет. Я купила его у одного человека, он приторговывает оружием.
Она говорила вполголоса, и картины совершенного ею убийства оживали не только в ее памяти, но и в моем воображении.
Конечно, в тот вечер, когда все это произошло, она не собиралась его убивать. Она все те годы, что мы с Голтом были в браке, вынашивала план убийства, и очень часто он совпадал с моими, фантазийными. Но одно она поняла: я хочу его смерти. Другое дело, что никогда не решусь. Я просто не такой человек. К тому же я же любила Сережу.
— Ты позвала меня к Машке на дачу, находясь в моей кладовке?
— Как ты догадалась?
— Когда я приехала к вам, к Машке, то обратила внимание, что звучала лишь гитара, а когда ты звонила мне, то из трубки доносилась дешевая попса, которую ни один из нашей компании не переносит на дух.
— Да, мне надо было, чтобы ты уехала, чтобы все произошло без тебя, чтобы у тебя было алиби. И тут я вспомнила, что Машка накануне пригласила нас с тобой к себе на дачу. Я поняла, что это судьба. Знала я также и то, что ты понятия не имеешь, где находится дача Маши. И что ты поедешь в Ковригино, а не в Улитино, куда она переехала не так давно. Главное для меня было — вытащить тебя из дома, чтобы ты оказалась среди людей, чтобы куча народа могла подтвердить твое алиби.
— Подожди. Это правда, что после того, как я уехала, Сережу разбудил телефонный звонок одной из его пассий?
— Да, ему сначала звонила Юдина, с которой он очень мило поговорил, лежа в постели, договорился с ней на завтра о свидании. Даже спросил, что ей купить, какие духи. Он еще говорил с ней, когда ему позвонили с другого телефона, и это была уже Лиза Воронкова. Ты бы слышала, о чем он говорил с ней… Как отзывался о тебе, как радовался, что ты уехала и ему не придется этой ночью выполнять супружеский долг.