— Так вот что тебя так разозлило!
— Да, сцена в прихожей, где он вел себя как последняя свинья, и два этих звонка. Он словно провоцировал меня, зная, что я все вижу и слышу. В принципе всего этого было вполне достаточно, чтобы я пристрелила его тогда же, прямо в постели. Но у меня было две задачи. Первая — убить его. Вторая — постараться запутать следы, чтобы меня не раскрыли, а для этого нужно было добавить немного абсурда в происходящее, удалить логику, чтобы потом, когда начнется следствие, разматывание клубка событий привело в тупик. Если бы я застрелила его, когда он находился в постели, то это могло бы навлечь подозрение на тебя. А вот если он будет одет, как будто его пригласили на свидание, тогда могут предположить наличие еще одного действующего лица — настоящего убийцы.
Катя вышла из кладовой с пистолетом, вошла в спальню и, нацелив дуло на ненавистного ей Голта, заставила его одеться. Дрожа от страха, он подчинился ей.
— И пиджачок свой бархатный с золотыми пуговицами надень, — сказала она, получая, я думаю все же, довольно сомнительное удовольствие от всего процесса.
Потом она схватила подушку и заставила Голта пройти в гостиную, где, продолжая держать его на мушке, высказала ему все то, что думала о нем.
— Слова вылетали сами, словно бабочки. Много бабочек.
Слушая ее, я представила себе черный бездонный ящик фокусника, выпустившего под купол цирка тысячу черных бархатных бабочек.
— Все ему припомнила. А он стоял и слушал сначала молча, потом стал умолять меня опустить пистолет. Я подумала еще тогда, что на экране он и то смотрится куда правдоподобнее, чем в жизни, где каждое произнесенное им слово звучало как фальшивка. Знаешь, а ведь он до конца не верил, что я выстрелю, иначе не стал бы меня под конец оскорблять. Прошелся по моей внешности, возрасту. Сказал, что я просто завидую тебе, что у тебя такой муж. Я и выстрелила. Благодаря глушителю звук был не такой громкий, как я себе представляла. И когда он упал и я поняла, что все кончено и что теперь мне надо как-то быстро действовать, я, боясь реакции соседей (хотя я знала, что в квартире отличная звукоизоляция), затащила его в гардеробную. Боже, Ната, сколько было перьев повсюду! Думаю, что только эту деталь я и не могла предугадать, решив воспользоваться для приглушения звука подушкой.
— Да-да, этот пистолет с глушителем. Ты на самом деле хорошо подготовилась. — Я почувствовала, как в горле моем пересохло. Мне до конца не верилось, что все, что я слышу, правда. — Я понимаю, ты сбросила тело вниз, как это делали строители с мешками мусора… Но как ты устроила за такой короткий срок камеру хранения на вокзале?
— Очень просто. На Павелецком у меня на самом деле зарезервирована одна ячейка, которой я пользуюсь уже полгода и где один местный фермер оставляет мне банки с маринованными грибами. Порядок цифр я помнила наизусть. Номер телефона Марины я тоже узнала несколько месяцев назад, когда она одалживала у меня деньги.
— Марина?
— Да, у нее было тяжелое положение, ей нужно было срочно внести какой-то там платеж в банк, и она одолжила у меня всего-то двенадцать тысяч, просила не говорить тебе ни в коем случае. Она вернула мне их через две недели.
— Но по телефону она не узнала твой голос, так?
— Она не знала мой голос по телефону, потому что я ни разу ей не звонила.
— А чемодан? Когда ты успела занести его в колясочную?
— Перед тем как ей позвонить, я, прибравшись в квартире, спустилась по черной лестнице, прошла незаметно в колясочную с чемоданом. Между лестницей и колясочной узкий темный проход, который не обозревается консьержкой.
Я поражалась, как она все ловко придумала, точнее, продумала, и это при том, что в гардеробной лежал труп Голта!
— Ты не представляешь себе, насколько в тот момент у меня ясно работала голова! Словно кто-то подсказывал мне, что делать. Позвонив Марине и дождавшись, когда она покинет свое рабочее место, я сбросила обмотанный простыней труп вниз, быстро сбежала по лестнице, с большим трудом подтащила его к выходу и оставила в кустах. Мне же надо было пригнать твою машину!
— Ах да, у тебя же есть доверенность на эту машину!
Она погрузила тело моего мужа в багажник и поехала.
— А ты не боялась, что тебя ночью остановят? Что попросят открыть багажник?
— Да я всего боялась. Неужели ты так ничего и не поняла? Это же все было как рулетка. Я словно играла с судьбой. Подумала, если то, что я совершила ради нашей с тобой дружбы, чтобы освободить тебя от этого мерзавца, оправдано там, наверху, значит, меня не вычислят. Если же будет прокол — значит, так тому и быть. Сяду.
Я начала припоминать, как же часто во время следствия Катя вела себя так, как если бы она действительно не была виновата, подчас подставляя себя. Взять хотя бы историю с Павелецким вокзалом, когда Катя сама советует мне позвонить Мишину и рассказать о чемодане! Точно — рулетка!
— Проделывая все это, ты не забыла взять мои ключи от лобановского дома, да?
— Конечно, иначе как бы я открыла ворота, дом, чтобы изобразить ограбление? Я была уверена, что кто-нибудь из местных жителей непременно воспользуется ситуацией и проникнет в дом. И снова произойдет путаница в следственных действиях.
— А фотографии? Откуда эти странные фотографии, обнаруженные возле тела, за садом? Кого ты нанимала?
— Да никого. Сама сделала снимки, когда вы были с Юрой. У меня вообще изначальный план был — представить все как самоубийство. Мол, Голту доставили доказательства твоей измены и он застрелился… И ведь первая версия, которая всех устраивала, была именно такой. До тех пор, пока вскрытие не показало многочисленные переломы, и выяснилось, что труп был сброшен с высоты.
— Элемент абсурда?
— Имено.
— Это ты уничтожила все сим-карты?
— Конечно. А телефоны зарыла в надежном месте.
— Так кто же зарыл самого Голта?
— О, я вижу прогресс. Ты уже не называешь своего мужа Сережей, как раньше. — Катя как-то нехорошо усмехнулась, а я вдруг почувствовала, как тошнота подкатила к горлу. До меня стало доходить, что я вижу перед собой не преданную мне и готовую ради меня на все подругу, а хладнокровную убийцу. — Я оставила твоего мужа в лесу, за садом, куда смогла дотащить. Усадила, прислонив к дереву, вложила ему в руки фотографии…
— Но снимки идиотские? — не выдержала я.
— Какие уж получились. Главное, что лица не видно. Я подумала, что следователь поймет, что на снимках не Голт, а другой мужчина, только не Юрочка, там нет лица. Но он не понял.
Она оставила тело в лесу, а Перов, ограбив дом, украв машину, обнаружив прямо за садом труп Голта, закопал его как мог.
— Хорошо, в трубке звучала попса, — она решила вернуться к теме убийства. — Но все равно, этого недостаточно. У меня же, как и у тебя, было стопроцентное алиби! На момент убийства я была с Валей Трушиным, а ты — с Вадиком Сажиным в Улитине! Что тебя насторожило?
— Когда мы с Воронковым пришли к тебе на ужин, ты же помнишь, как Юра подстроил это опрокидывание бокала с вином на мое платье. Я пошла в ванную комнату, а когда вышла, Юра затащил меня в кладовку. Там было темно, я пыталась вырваться, наступила на какую-то пачку газет, зацепилась рукой за полку, и мне на голову что-то упало.
— И что же?
— Твоя сумка из крокодиловой кожи. Я прихватила ее домой.
Катя усмехнулась.
— Она была набита чем-то мягким и вся, буквально вся истыкана ножом! И я сразу поняла, что на ней тренировались, всаживая нож! И делать это могла только ты! Никто больше не посмел бы так уродовать твою сумку.
— Забыла ее выбросить. Вернее, хотела сжечь, да руки не дошли.
— Все это указывало на то, что ты действительно готовила убийство. Что отрабатывала один из способов.
— Понятно.
— А потом я поговорила с Валей Трушиным на кухне, спросила в шутку, когда вы зачали ребеночка, уж не в Улитине ли, мы же все там крепко выпили, что как бы не отразилось это на плоде. И тогда он сказал, что в Улитине ничего не было, что он, к своему стыду, крепко уснул и что все произошло на следующий день, вернее, ночь, когда ты была у него дома, тогда и забеременела.
— Да, все правильно.
— Значит, уложив труп в багажник моей машины, ты поехала не в Лобаново, а в Улитино. Чтобы обеспечить себе алиби. И пока я каталась в Ковригино, ты обогнала меня, приехала к Машке, и вы все вместе стали поджидать меня. Потом мы пели песни, пили, я отправилась спать с Сажиным, ты — с Валиком, а когда он уснул, ты вышла из дома, добралась до оставленной где-то поблизости машины с трупом Голта и покатила в Лобаново. Закончив там все свои дела по запутыванию, оставив труп в обнимку с пистолетом и фотографиями, ты вернулась в Улитино. Но на чем?
— Вызвала такси.
— А вот здесь ты могла серьезно проколоться.
— Могла. Но не прокололась. Неужели ты еще не поняла, что все шло как по маслу?
— А если бы убийство повесили на Лизу? Или на Юдину? Или на меня? Ведь в какой-то момент я решила, что сама его убила, да потом у меня память отшибло.
— Я никогда не допустила бы, чтобы пострадал невиновный.
— Катя, как же ты живешь все эти месяцы? Тебя кошмары не мучают?
— Нет, напротив, я успокоилась. К тому же у меня есть доказательства того, что я поступила правильно.
— Какие еще доказательства?
— Я на свободе, а ты вышла замуж за достойного человека и ждешь от него ребенка.
Я смотрела на нее, и в какой-то момент мы обе поняли, что сделали уже все возможное, чтобы больше никогда не видеться. Что будущего у нас нет. Что труп Голта навсегда разъединил нас, сделал если не врагами, но и не подругами.
— А это правда, что ты написала роман?
— Кто тебе сказал?
— Мне приснилась Жорж Санд, она и сказала. — На лице Кати появилась грустная улыбка.
— Она не солгала. Роман почти готов, мне осталось дописать буквально несколько строк.
— Поздравляю. Всегда считала, что твое воображение еще проявит себя.