«В Правление ССX Узб.
Заявление
художника Николаева А. Н. (Усто Мумина)
Завкомовская ул., д. 14
Ввиду моего возвращения в Ташкент вторично прошу Правление союза о восстановлении моем в числе членов Союза сов. художников Узбекистана.
Работал с 1921 г. в Средней Азии (преимущественно в Самарканде и Ташкенте) как творческий художник и общественник. До 1938 г. состоял в членах правления всех существовавших до с. г. советских художественных организаций Узбекистана. Участник всех республиканских выставок в Ташкенте и Москве. Ряд работ имею в музеях (Ташкент, Самарканд, Музей восточных культур в Москве).
Работая преимущественно по графике, дал ряд литографических плакатов и оформлений книг. Много лет работал в редакциях как художник-зарисовщик и иллюстратор. Сделан ряд детских книжек для Узгиза и Ленгиза (1929–30 г.).
В 1938 г. был Главным художником Узбекистанского павильона на ВСXВ.
В 1937 г. участник Узбекской декады искусства в Москве.
В 1938 г. я был арестован и по решению Особого совещания отбыл 3 года заключения в Мариинских трудовых лагерях. По отбытии наказания освобожден в мае этого года, оформлен паспортом, пропиской, получил военный билет, был недавно призван в ряды РККА, но временно отсрочен ввиду сложной ответств. постановки в Узбекском оперном театре. Осуществляю по своим эскизам и макету юбилейный спектакль — новую оперу „Улугбек“. Работаю над этим спектаклем уже 3 м-ца. За это время мною сдан в Узгиз (и уже отпечатан) литогр. плакат „Узбекистан — шеф Ленинграда“.
Художник Усто Мумин (Николаев)
29 сентября 1942 г.»[425]
В 1942 году Усто Мумин создает эскизы декораций и костюмов к опере Алексея Федоровича Козловского «Улугбек».
Усто Мумин. Эскиз театрального костюма. 1940-е
Фонд Марджани, Москва
Из устного сообщения художника:
«В годы Великой Отечественной войны мне пришлось оформить юбилейный (25 лет Советской власти) спектакль „Улугбек“, являющийся и по настоящий день одной из интересных постановок оперного театра. О том, как создавался этот спектакль, какие творческие муки пережил я, знают очень немногие. Я очень долго искал решения этой задачи, главный режиссер спектакля был недоволен моими эскизами и даже хотел передать эту работу другому художнику. Однажды, возвращаясь ночью после работы над оформлением спектакля, я задумался об образе, об основной ведущей нити. Случайно я взглянул на небо, надо сказать, что погода была отвратительная, грязь, слякоть, пасмурное небо. И вдруг я увидел, как небо начало проясняться, и между тучами мелькнула звезда. Звезда… Свод небесный… Свод… У меня зародилась интересная мысль — дать в спектакле этот свод, свод неба, свод купола, свод портала. Я целую ночь проработал над эскизами и дал новое, интересное решение, которое и было принято постановщиком-режиссером.
Редко когда я испытывал такое чувство удовлетворения, как в день премьеры этого спектакля, получившего одобрение со стороны самых строгих ценителей искусства»[426].
Премьера состоялась 19 ноября в Узбекском Государственном театре оперы и балета[427] в Ташкенте. Сюжет оперы основан на исторических событиях — жизни Улугбека, ученого и государственного деятеля XV века. То, чем занимался астроном Улугбек, вызывало неприятие у некоторых власть имущих и у религиозных деятелей, склонивших на свою сторону сына Улугбека Абдул-Латифа. В третьем акте оперы Улугбек, вернувшись из похода, видит, что Самарканд оказался в руках его противников, он вынужден принять условия сына — отречься от ханства. В одежде странника, дервиша, Улугбек уходит на поклонение к могиле пророка в Мекку. Но его противникам этого мало: они решают убить великого ученого (акт четвертый). Низвергнутый хан Улугбек был убит в 1449 году по приказу сына.
Усто Мумин. Три женских костюма. 1940-е
Государственный музей искусств Республики Каракалпакстан им. И. В. Савицкого, Нукус
Усто Мумин. Эскиз театральных костюмов. 1940-е
Фонд Марджани, Москва
Что привлекло Усто Мумина в этом сюжете? Можно предположить, что в образе гуманиста Улугбека он почувствовал родственное: одинокий, преданный близкими, лишившийся всего, что было ему дорого.
Усто Мумин. Эскиз театральной декорации. 1940-е
Фонд Марджани, Москва
Галина Лонгиновна Козловская, жена композитора Алексея Козловского, была хорошо знакома с Усто Мумином. Под конец жизни она написала воспоминания, в которых есть большой фрагмент о художнике (описываются времена работы над оперой «Улугбек»). Воспоминание ценное — о работе Усто Мумина в театре (однако и оно, написанное с большим временным отрывом от реальных событий, мифологизирует имя художника, например якобы принятие им ислама):
«Прибывший в эвакуацию из Ленинграда блестящий оперный режиссер Эммануил Иосифович Каплан должен был ставить оперу. Прекрасный художник Усто Мумин был приглашен делать декорации. Директором театра стал Соломон Михайлович Михоэлс.
Вероятно, война повлияла на души людей, и в театре не ощущалось обычной атмосферы закулисной жизни с ее конфликтами и дрязгами. Вся труппа работала с необычайным энтузиазмом в полном единодушии. У всех была единая цель, и каждый старался показать себя с лучшей стороны. <…> …Замечательный художник и человек Усто Мумин (Александр Васильевич Николаев), полурусский, полуполяк по происхождению, был в высшей степени наделен особой, чисто славянской впечатлительностью, позволявшей ему чувствовать стихию и культуру чужого народа и погружаться в нее. Пример тому в музыке — М. И. Глинка, открывший испанцам их Испанию… <…> Многие художники, живописцы, каждый по-своему, открывали для себя Восток, но чаще всего в их творчестве преобладал элемент ориентальности и декоративности. Пример Усто Мумина совсем иной. Ученик Малевича и отчасти Филонова, он приехал в Среднюю Азию после какой-то глубокой личной драмы. Здесь ему открылся Узбекистан, и он отдался ему и телом и душой, приняв ислам и взяв новое имя — Усто Мумин. Он и его друзья арендовали в Самарканде дом с садом и земельным участком. Здесь они выращивали овощи, собирали фрукты и все это продавали на базаре, а остальное время отдавали живописи: каждый искал свой Восток. Прозвали они это объединение полушутливо — „Колхоз имени Поля Гогена“. Усто Мумин в совершенстве знал узбекский язык, носил белые одежды дехканина и жил тем, что разрисовывал детские люльки. Он был прост, весел и открыт в общении с людьми из народа — дехканами, ремесленниками, горожанами, и ему отвечали тем же.
Могу смело сказать, что не было тогда русского человека, который бы так знал и постиг все многообразие узбекской жизни — обычаев, преданий, тонкости поведения стариков, мужчин, женщин и детей. Помимо погружения в самые глубины народной жизни, он изучал историю, предметы обихода в прошлом и настоящем. Усто Мумин знал костюмы разных эпох, и его чувство стиля и нравов было уникально и безупречно.
Все эти качества были неоценимы при работе над постановкой оперы „Улугбек“. Его познания и чувство жизни начисто исключали ориентализм, так же как и приземленный этнографизм. Он был большим художником и поэтом. Все, что он делал, носило на себе печать высокой поэтической правды и красоты. Он сам писал свои декорации к опере. Был он необычайно музыкальным. Во время оркестровых репетиций он садился в темном театральном зале и слушал, а после говорил композитору, что, слушая музыку, хочет передать краски и тональности оперы. И надо сказать, что это ему поразительно удавалось. Совершенно незабываемо было его небо в сцене у ворот Самарканда. Оно было грозным, зловеще багровым, словно соучаствовало в трагических событиях. Не было никакого несоответствия между музыкой и декорациями.
В театре Усто Мумина многие полюбили и старались чем могли подкормить этого истощенного человека, только что вышедшего из лагерного заключения. Когда декорации были закончены, он скромно сказал, что знает тайны цвета, но не знает тайн света, тайн театрального освещения. И тут известный художник Александр Тышлер предложил совершенно безвозмездно взять на себя все освещение спектакля. <…> Хочу особо сказать о двух постоянных слушателях оперы. Один из них стал появляться сразу после премьеры в одной и той же ложе, на одном и том же месте с левой стороны. Чем-то похожий на Алексея Толстого, он был одет в черную форму инженера железнодорожного транспорта, по-видимому, высокого ранга. Через три спектакля выяснилось, что наш постоянный слушатель знает музыку оперы наизусть и что фамилия его Костромитин. Каплан нам рассказал, что Костромитин — известный в Ленинграде одержимый музыкой и искусством человек, постоянный партнер Шостаковича: вдвоем они переиграли в четыре руки множество симфоний разных авторов. Страстный поклонник Улановой, Костромитин (после ее переезда в Москву) ездил в столицу каждый раз, когда она танцевала очередной спектакль в Большом театре. Словом, в Ленинграде он был человеком весьма примечательным, в какой-то мере легендарным. В Ташкенте же сложилась такая традиция: когда шел очередной спектакль „Улугбек“, Усто Мумин становился в проходе с левой стороны зала и ждал. Лишь после того как Костромитин садился на свое обычное место, Усто Мумин шел за кулисы и говорил: „Он пришел. Можно начинать“. И спектакль начинался.
Но однажды Костромитин не пришел[428]. Вскоре стало известно, что он заболел сыпным тифом и умер»[429].
Усто Мумин. Эскиз театральной декорации. 1940-е
Фонд Марджани, Москва
В 1940-х годах в эвакуации в Ташкенте жили тесть и теща Николаева. Когда Евгений Корчиц попадает (после изнурительной дороги под бомбежками) в Ташкент, первое, что он видит, — сад в плачевном состоянии. Всем было недосуг: зять на пленэре, дочь занята собой. Этот печальный эпизод воспроизводит Энна Аленник: