— Они увидели лицо Аллаха…»[474]
Вспоминает Нил Лыкошин:
«Ежедневно, в уединенном помещении для молитвы, в доме Афак-Ходжи собиралось до 2000 человек, терявших сознание от восторга. Они собирались в круг на радения, как бабочки стремятся к свету. Они падали на то место, где ступил ногой их руководитель, глаза свои прикладывали к ногам наставника, в опьянении проводили они так время. Некоторые, утопая в реке отречения, совершенно чуждались мира и его утех, а сам Афак-Ходжа <учитель> ежедневно довольствовался только тремя глотками пищи и всю жизнь свою соблюдал дневной пост „руза“, предписанный прочим мусульманам только на один месяц в году. <…> Когда радевшие в кругу доходили до состояния восторга, в радении принимали участие звери и птицы, а посещавшие такие собрания прокаженные, слепые, разбитые параличом и разные другие больные исцелялись от дыхания наставника. Каждый день вечером после принятого у суфиев дополнительного намаза „чашт“ (около 9 ч. вечера) все собравшиеся у Афак-Ходжи 2–3 тысячи человек получали пищу в его столовой и хвалили Бога»[475].
Так представлено радение в жизнеописании легендарного мистика и поэта Машраба.
Вот описание феномена суфийской практики, сделанное французским писателем Эриком-Эмманюэлем Шмиттом в повести «Мсье Ибрагим и цветы Корана»:
— Странный танцпол! — сказал я, переступив порог.
— Текке — это не танцпол, а монастырь. Момо, сними ботинки.
И тут впервые в жизни я увидел вращающихся людей. На дервишах были большие светлые балахоны из тяжелой мягкой ткани. Послышалась барабанная дробь. И тогда каждый из монахов превратился в волчок.
— Видишь, Момо! Они вращаются вокруг собственной оси, вокруг своих сердец, в которых пребывает Бог. Это как молитва.
— Вы называете это молитвой?
— Ну да, Момо. Они теряют все земные ориентиры, ту тяжесть, что называется равновесием, и становятся факелами, сгорающими в громадном огне. Попробуй, Момо, попробуй. Следуй за мной.
И мы с мсье Ибрагимом принялись вертеться. <…>
— Ну что, Момо, ты почувствовал что-нибудь прекрасное?
— Ага, это было потрясающе. Из меня уходила ненависть[476].
Практика отшельничества и транса дервишей трактуется теоретиками суфизма как следование примеру Мухаммада, который удалился от общества в пещеру на горе Хира, за пределы Мекки, где и получил божественные Откровения. Последующее вознесение Пророка стало образцом для мистического опыта остальных.
Один из шейхов — учитель суфиев сказал:
«Мы делаем нечто естественное, что является результатом исследований и практик и что ведет к дальнейшему развитию человечества. Мы создаем нового человека. И делаем это не ради наживы»[477].
Дервиши, по мнению суфийских авторитетов, святы, хотя и не осознают своей святости, а большинство людей не в состоянии распознать ее. По словам суфиев, основу их деятельности можно обнаружить во всех людских умах. Суфии лишь систематизируют ее, помогая созданию совершенного человека.
Один из суфийских учителей метафорично объясняет западному человеку суть суфизма: «Суфизм — это молоко, а религия — масло, которое сбито из него. Нельзя узнать вкус молока, пробуя масло. Мы пьем молоко…»[478]
Майкл Бёрк указывал: «Ничто стóящее не отмирает и не может отмереть. Всегда были и всегда будут суфии. Они несут факел»[479].
Танцы и радения дервишей — вот что увидел и полюбил Усто Мумин настолько, что это чувство стало роковым в его судьбе: интересоваться, тем более рисовать, а значит, популяризировать такое воспрещалось. Тем не менее художник создает свое «Радение с гранатом».
Слово радение толкуется, с пометой «устаревшее» (Толковый словарь Дмитрия Ушакова), как «религиозный обряд с песнопениями, беганьем и кружением, носящий патологический характер»[480] — это справка сталинских времен (1935–1940). Подобное толкование, несмотря на, казалось бы, присущую словарному жанру бесстрастность, содержит, конечно, оценку — официальную, идеологическую, а на средства для борьбы с «патологиями» подобного рода власть не скупилась. И не только сталинская — все началось с приходом в Ташкент людей другой культуры, «цивилизующих in partibus <в стране неверных>»[481]дикий народ, который живет по другим правилам.
Почему так часто встречается гранат на картинах Усто Мумина? «Радение с гранатом», «Сон пастуха», «С гранатом», «Юноша, гранатовые уста», «Бай», «Усто Насреддин Шохайдаров», «Гранаты» — вот неполный перечень картин с гранатом, плюс на некоторых полотнах гранат изображен с другими плодами в качестве угощения на столе. Интересовавшийся местным фольклором[482] и особенностями быта узбеков (и других народов, проживавших по соседству) Усто Мумин, впитав увиденное и услышанное, синтезирует это в своей индивидуальной мифологии, которая находит воплощение в его картинах.
Гранат в художественном мире Усто Мумина, врученный мужчиной юноше, — знак любви и восхищения (род библейского яблока). Зернышек в гранате, говорят, 365, то есть врученный плод гарантирует целый год удовольствий. Гранаты цветут в мусульманском раю — это сад, Джанна. В Коране он описан не раз:
Вот образная притча Рая,
Который был обещан правоверным:
В нем — реки из воды, что никогда не испытает порчи,
И реки молока, что не меняет вкус,
И реки из вина в усладу тем, кто пьет,
И реки меда, что очищен.
Для них там всякие плоды,
Прощение грехов от их Владыки[483]
И кроме этих двух Садов,
Есть еще два другие…
Темно-зеленые (по цвету)…
В них два источника, что льют обильно воду…
И в них плоды, и пальмы, и гранаты…[484]
Вспомним «Гранатовую чайхану» Александра Волкова, в которой тоже присутствует гранат, как в общем цветовом решении картины, так и в деталях: плоды граната, рисунок на чайнике — все вместе позволило исследователям увидеть на картине суфиев, озаренных духовной радостью[485].
В саду с гранатом Усто Мумина непременны красивые юноши, о которых повествуется в Коране (об этом художник не мог не знать) и которые встретились ему на помосте чайхан танцующими загадочные, почти сакральные танцы:
И те, кто благочестием превосходил других,
Будут найболее[486] приближены (к Аллаху).
В Садах услады…
На ложах, золотом и камнями расшитых,
Облокотясь на них и обратясь лицом друг к другу.
Со всех сторон благоприятствовать им будут
Прекрасны отроки, навечно (молодые).
С кувшинами и чашами,
С бокалом чистого вина,
Который (им) ни боли головной, ни (тягот) опьяненья не доставит[487]
(В Саду), на ложах возлегая,
Им не терпеть уж боле никогда
Ни зноя солнца и ни холода луны.
Прикроет их (деревьев) тень;
В смиренье полном перед ними
Склонятся гроздья (райских) фруктов[488]
Такими представлены фрагменты будущей райской жизни праведника: сад, сочные фрукты, гранат непременно, вино, юноши, «жемчужинам подобны».
Из мусульманских хадисов известно, что мужчинам в земной жизни запрещено носить одежду из шелка, золотые украшения.
«Пророк (Мир ему) однажды увидел на руке мужчины кольцо из золота. Он снял его с пальца мужчины и выбросил, говоря: „Разве кто-либо из вас может удержать горячий уголь в руке?“»[489]
В райской же жизни, после выполнения всех предписаний Пророка на земле, им обещано:
А тех, кто верует и доброе творит,
Аллах, поистине, введет в Сады, реками омовенны;
Они наряжены там будут
В запястья золотые, жемчуга,
А их одежды будут сделаны из шелка[490]
В другой суре эта мысль продолжена: но в добавление к райским одеждам и украшениям праведные получат возможность ублажения их юношами:
Со всех сторон их
Отроки, навечно (молодые), будут ублажать,
Взглянув на коих вы сочтете,
(Что чистотой своей и красотой)
Они рассыпанным жемчужинам подобны.
<…>
Облечены они в зеленые одежды
Из шелка (тонкого) и (расписной) парчи,
Украшены браслетами из серебра,
И им Господь их даст испить
Напиток (райской) чистоты[491]
Кстати, здесь же, в этом райском «наборе», присутствует посуда из серебра:
Им из серебряных сосудов
(Льют питье) в хрустальные бокалы
Из кубов серебра, сверкающих хрустальным блеском…