ям. Хозяин не раз советовался со своими соседями, с приходским муллой, а затем как-то привел и муллу, который сам спросил меня о моем желании стать мусульманином. В течение нескольких дней произошло «обращение» мое в ислам. У городского казия я переменил свою фамилию на УСТО МУМИН (усто — мастер, мумин — правоверный), оставаясь по документам во все последующее время Алек. Вас. НИКОЛАЕВЫМ. Обряд обращения был крайне несложен. Были позваны соседи, пришел мулла. Я прочел все знакомые мне молитвы, после чего и мулла прочел длинную молитву. Закончилось все пловом, после которого я подарил халат мулле. С этого времени я стал посещать мечеть, одеваться по-узбекски. Знакомство с языком и обрядами мусульманина дало мне возможность ближе присмотреться к окружающей меня жизни. Этот период, продолжавшийся около 3,5 лет, закончился моей женитьбой на русской девушке, после чего я переехал в Ташкент.
Никакого участия в басмаческом движении <не принимал> и к лицам, замешанным в этом движении, <отношения> я не имел.
Приложение 6. Ада Корчиц. Биография заслуженного деятеля искусств Узбекистана художника Николаева (Усто Мумина) Александра Васильевича[511]
Художник Николаев (Усто Мумин), русский по происхождению, родился 30 августа 1897 г. в г. Воронеже в семье инженера. Кончив среднее образование в г. Воронеже, А. В. Николаев поехал в Москву в 1917 г., где он вступил в ряды Красной Армии, где работал военным художником. После 3-х лет в армии он учился в г. Москве в художественных училищах и мастерских. (В частности, у Малевича.)
Закончив свое художественное образование, он переехал в Самарканд. Там он стал жить и работать среди узбекского народа, изучая его быт и его жизнь. С этого времени в творчестве Николаева появилась эмульсионная темпера, и в это же время он принял имя Усто Мумин. Темперой были выполнены произведения 1922–1925 гг. В 1928 г. он написал картину «Дружба, любовь, вечность», представляющую сочетание приемов восточной миниатюры и итальянских примитивов. А также картину «Водонос». Николаев работал, кроме того, в редакции и по оформлению художественных и сельскохозяйственных выставок. Изучив жизнь и быт узбекского народа, в 1925 г. Николаев переехал в г. Ташкент, где много творчески работал. На 2 года он ездил в г. Ленинград, где работал под руководством художника Лебедева в издательствах худ. литературы.
В 1930 году он опять вернулся в г. Ташкент, где стал работать главным художником журналов «Муштум» и «Кизил Узбекистан» и, кроме этого, работал в театрах г. Ташкента художником-декоратором и в издательствах худ. литературы. В 1933 году он сделал иллюстрации к роману «Страшный Тегеран» персидского писателя Каземи.
А. В. Николаев женился в городе Самарканде в 1924 г. У него было 2 сына и 2 дочери. Старший сын Алексей погиб на фронте под Ленинградом в 1944 г.
Усто Мумин (справа). 1931
Частное собрание, Санкт-Петербург
Книга «Страшный Тегеран» была выпущена САИгизом в 1934 году[512]. В 1934 г. Николаевым была написана картина «Белое золото». В 1935 году он совершил с группой художников Узбекистана первый горный поход. Путь их прошел через Туркестанский, Зеравшанский, Гиссарский хребет, долинами рек Зеравшана, Фана, Ягноба, Варзоба до столицы Таджикистана — Сталинабада. Исходным пунктом похода было селение Ура-Тюбе. В этом селении Николаев написал портрет Насреддина Шохайдара, известного мастера стенной росписи. В этом походе Николаев зарисовал горы, горные реки, горные поселения и образы здешних горных жителей.
В 1937 г. Николаев работал в г. Москве главным художником Узбекского павильона на Сельскохозяйственной выставке. В начале 1940-х годов он работал в г. Намангане в Уйгурском театре художником[513].
Кроме того, сделал ряд картин портретов артистов Уйгурского театра, исполненных темперой. В г. Ташкенте он много работал в театрах художником-декоратором и в издательствах по оформлению книг и сделал много политических плакатов. Кроме того, он был преподавателем в художественном Ташкентском училище.
В 1942 г. А. В. Николаев оформил оперу композитора Козловского «Улугбек». За этот спектакль, за работу в Уйгурском театре, за художественные достижения в 1944 году Николаеву было присвоено звание Заслуженного деятеля искусств Узбекистана, и он был награжден тремя Почетными грамотами.
Заболев в 1946 г., он проболел до 1957 г., когда скончался 27 июня 1957 г.
Приложение 7. Стенографический отчет творческого вечера художника Узбекской ССР А. В. Николаева (Усто Мумина) 24 января 1948 г.[514]
Товарищи! Творческий вечер и обсуждение выставки работ художника Александра Васильевича Николаева (Усто Мумина) разрешите открыть.
О себе и своем творчестве сейчас скажет А. В. Николаев.
Товарищи, во-первых, я должен поблагодарить вас за то, что вы пришли на выставку и на мой творческий отчет, а затем скажу о своем творческом пути.
Оглядываясь на свой пройденный жизненный путь, попытаюсь установить хронологически последовательность всех событий.
Большим фактом в создании характера художника являются встречи с людьми и группами людей. Первыми, кто пробудил и направил меня к искусству, были мои родители: отец — страстный поклонник искусства Греции и Ренессанса и мать — тонкий ценитель и исполнитель произведений Шопена, Бетховена, Чайковского.
Позднее, учась в Сумском корпусе, где хорошо были поставлены музыка, театр и рисование, я развивался под влиянием художника Евлампиева, однокашника П. П. Бенькова по Казанской школе. Репин, Серов, Левитан и казанский Фешин — вот имена, произведения которых особенно ценил Евлампиев, стараясь и в нас, молодых рисовальщиках, развить любовь к великим русским мастерам.
С большой любовью копировал я «Дочь Иаира» Репина, за которую получил первую премию — монографию о Серове.
В Сумах была прекрасная картинная галерея, в которой были произведения (подлинники) Сальватора Розы, Ваувермана, Давида, Поленова и даже одна картина Рембрандта.
В течение нескольких лет я был редактором печатного литературного журнала, где печатались стихи и рассказы начинающих талантов. А на частных концертах приходилось мне выступать с новыми своими стихотворениями. Но я сам превыше всех искусств почитал музыку, да и сейчас отдаю ей предпочтение (как потребитель) перед всеми видами искусства.
Но все мои детские и юношеские представления об искусстве поблекли после встречи с целым рядом новых и новых лиц.
В первый же год после Октября я встречаю в Воронеже ряд интересных людей, часть которых жива и поныне. Общение с ними намного раздвинуло мой горизонт, а доходившая к нам поэзия Маяковского, статьи К. Малевича звали к борьбе за новую жизнь, за новое искусство.
Я учился тогда у академика Бучкури, укреплявшего во мне здоровые основы реалистического рисунка, которые в свое время заложил Евлампиев. Новые веяния, дыхание революции захватывало нас, и я на время поколебался в своих старых авторитетах. Только теперь, много лет спустя, я вижу, что не встреть я на своей жизненной дороге Евлампиева и Бучкури, не получился бы из меня художник.
В тот год (1918–19) приехавший художник Московского художественного театра Вячеслав Иванов покорял наши сердца блистательными своими постановками. Я принес ему объемную папку своих рисунков с натуры и робких композиций. Вячеслав Васильевич очень весело их забраковал, но предложил мне поработать у него в качестве пом[ощника] декоратора. Я с восторгом стал помогать Иванову, и надо сказать правду — производственная работа в театре у хорошего художника, прекрасного человека и интересного педагога пригодилась мне на всю дальнейшую мою жизнь.
Рассказы о Москве, о левом искусстве, чтение хором Маяковского, Василия Каменского возбуждали у нас, молодых художников, страстное желание уехать в центр. «В Москву, в Москву» — только и бредили мы, как чеховские три сестры.
Не ограничиваясь только чтением левых поэтов и манифестов левых художников, я пробовал в те годы себя в сочинении стихов, казавшихся мне современными и убедительными. Правда, это мнение разделяли и мои товарищи, и даже редакции газет и журналов, в которых печатались мои потуги. Вот, например, одно мое стихотворение о весне.
Вернулся из дальних угодий
К земле молодой Сварог.
Синим вином половодий
Напилась вдоволь Земля.
Смеется пастуший рог
Голым веселым полям.
Облаков белогрудых творог
На кубовой скатерти неба,
И ответное небо
В тарелках луж на дорогах.
И в нашем городе сером
После долгого сна
Гуляет по мокрым скверам
Радостная весна.
Тает холодный туман души
В свете апрельского солнца.
Кто-то белые ландыши
Бросил в мое оконце.
И меня на улицу грязную
Увлек весенний поток
Догонять, молодость празднуя,
Мелькнувший красный платок.
Отвергая авторитеты классиков, в погоне за новизной, мы подчас не замечали, как много поглощали мы, наряду с хорошим, немало вредного, наносного и случайного.
С благословления Вячеслава Иванова я выехал в Москву с Георгием Крутиковым для поступления в мастерскую П. Кузнецова, но уже в дороге мы решили с ним поступать только к К. Малевичу, казавшемуся нам самым передовым, самым революционным художником.
Москва поглотила наивных провинциалов, оглушила нас шумом и лязгом, кричащими плакатами, динамикой жизни. Наша мечта сбылась — мы попали к Малевичу. И с этого момента началась быстрая деформация всех наших представлений и убеждений. Малевич разработал сложную теорию о разложении живописи. Его аналитический метод живописи, начиная с последних импрессионистов, начиная с Сезанна, через 8 моментов кубизма, через футуризм к супрематизму — к беспредметной живописи, к черному квадрату, символическому образу смерти живописи. Мы внимательно слушали мудрствования нашего учителя. Мы слушали его, развесив уши, не видя и не понимая, к чему он нас ведет. Где вся эта плеяда беспредметников-супрематистов? Где Сенькин, Кудряшов, Завьялов, Суетин, Шапиро, Мейерзон и другие?