С приездом в Ташкент резко меняется вся моя жизнь, все мое творчество, хотя отголоски самаркандских впечатлений дают себя знать даже сейчас.
Если в Самарканде только чувствовалась растущая классовая борьба, то в Ташкенте она развернулась во всю ширь. Борьба с кулачеством, с вековыми предрассудками, за раскрепощение женщин — эта борьба захватила все передовое общество Ташкента, включая и передовых художников того времени: Рождественского, Мальта, Курзина и др. Работа в редакции «Правда Востока», «Кзыл Узбекистан», «Муштум» над политическим рисунком, плакатом, горячие диспуты, споры и напряженная работа во всех областях изобразительного искусства, вплоть до художественной студии, увлекли меня. Весь свой накопленный за 4 года в Самарканде опыт я применил в этих работах. Вместе с ростом культуры Узбекистана росли и мы — советские художники, и, возможно, что в какой-то мере мы своей работой помогали узбекскому народу в его борьбе с остатками феодализма.
Сезон 1927–28 гг. по своей свежести решения спектаклей, по своеобразному оформлению большинства постановок был, пожалуй, одним из интереснейших за все существование русского оперного театра в Ташкенте.
Работая вновь на театре уже самостоятельным художником-постановщиком, я вспоминал те прекрасные четкие указания, как решать образ постановки, которые дал мне в свое время Вячеслав Иванов. Исходить не от голой выдумки, не от трюкачества, а от замысла автора, от дружной творческой работы с постановщиками над раскрытием основного ядра. И тогда все приложится — и развитие действия, и его декоративная одежда, и вся техническая сторона спектакля.
Работа над самим собой, беспрерывная трата духовных своих накоплений на ежедневные, ежечасные задания редакции, работа в театре и в художественной студии своевременно сигнализировали о необходимости освежения, обогащения своего творчества новыми впечатлениями.
В 1929 году я выезжаю в Ленинград. Здесь я довольно быстро нашел свое место в этом чудесном городе мыслителей и художников. Знакомство мое с Лебедевым В. В., одним из интереснейших художников СССР, на почве издания детской художественной литературы, при очень строгом отборе художников, дало мне возможности в течение полугода выпустить 3 детские книги, а работа в издательстве «Красной газеты» и журнале «Вокруг света» дать большое количество своих зарисовок по Узбекистану и занять в этом журнале прочное положение художника по Средней Азии.
Частые посещения Эрмитажа и Русского музея, встречи с Лебедевым, Пахомовым, Филоновым и другими художниками, посещение театров и одновременно углубленная работа над рисунком для детской книги сильно двинули меня как профессионала. Я прожил в Ленинграде около года и зарядился им на добрый десяток лет вперед.
Наступившая весна 1930 года тянула меня обратно в Среднюю Азию, ставшую второй моей родиной. Как ни чудесна Северная наша Пальмира, но в ней явно не хватает тепла и солнечного света.
Возвращение мое в Самарканд — тогдашнюю столицу Узбекистана — вернуло мне ту же среду, которую я оставил год тому назад: Рождественский, Варшам, молодые редакционные художники, друзья и товарищи по дружной работе.
Переезд в Ташкент правительства, а с ними и редакций журналов и газет усилил нашу работу и составом художников, и объемом работы. Не порывая с редакцией, я работаю в УзГИЗе и по плакату, и по книжной иллюстрации. Лучшей моей работой того периода был «Страшный Тегеран» — двухтомник с большим количеством рисунков. Одновременно пробовал себя и в живописи. Одной из первых работ, нарисованных художниками Узбекистана о хлопке, было мое «Белое золото», находящееся сейчас в фондах Музея восточных культур в Москве. Там же имеется «Бай» и «Наккош Ша-Хайдар». Ряд живописных работ этого времени и более раннего времени хранился одно время в фондах Ташкентского музея, но при старом руководстве музея в годы войны почти все работы мои бесследно исчезли.
В эти годы мною немало было сделано плакатов, особенно на тему раскрепощения женщин. Редакция «Правды Востока» уделяла место и карикатуре, и бытовой зарисовке, журнал «Семь дней» богато иллюстрировался Рождественским, Мальтом, мною, Курзиным и другими.
Особенно интересно было работать в «Муштуме», где во всю ширь и глубину ставились вопросы переустройства сознания, углубления классовой борьбы на богатейшем материале жизненных фактов. В этой повседневной напряженной работе особенно выделялся Рождественский — самый сильный мастер бытовой карикатуры.
В эти годы, 1926–28, я попробовал себя на театре, проработав в театре им. Свердлова художественным постановщиком в течение сезона 1927–28 гг. 10 новых постановок были выполнены мною: «Кармен», «Трильби», «Паяцы», «Галька» и другие. К сожалению, могу на сегодняшней выставке показать очень небольшое количество эскизов, случайно уцелевших, так как в те годы я не придавал большого значения своей театральной деятельности.
Вспоминая этот этап работы, я должен признать, что оценка моя была неправильной, что напряженные поиски на театре принесли мне определенную пользу в моей дальнейшей работе.
Большим и радостным творческим событием для меня и группы художников (Рождественский, Кайдаловы, Кедрин, Лия Уфимцева) был поход по трассе Ташкент — Сталинабад — древний маршрут, так называемая «дорога царей», в 1935 году. Творческий поход, проведенный в течение одного месяца с короткими остановками в интересных местах, обогатил нас массой впечатлений, которые отразились в большом количестве работ всех участников. Лично у меня было сделано за это время до 60 работ, очень небольшая часть которых уцелела и показана сейчас на выставке.
Не буду касаться чисто производственной работы своей в области плаката и иллюстраций в последующие годы. Участие в театральной жизни Узбекистана дало мне возможность в 1936 году побывать с декадой узбекского искусства в Москве, где сбылась мечта многих моих лет — несколько раз увидеть И. В. Сталина на спектаклях декады и на приеме в Кремле.
В годы Великой Отечественной войны мне пришлось оформить юбилейный (25 лет Советской власти) спектакль «Улугбек», являющийся и по настоящий день одной из интересных постановок оперного театра. О том, как создавался этот спектакль, какие творческие муки пережил я, знают очень немногие. Я очень долго искал решения этой задачи, главный режиссер спектакля был недоволен моими эскизами и даже хотел передать эту работу другому художнику. Однажды, возвращаясь ночью после работы над оформлением спектакля, я задумался об образе, об основной ведущей нити. Случайно я взглянул на небо, надо сказать, что погода была отвратительная, грязь, слякоть, пасмурное небо. И вдруг я увидел, как небо начало проясняться, и между тучами мелькнула звезда. Звезда… Свод небесный… Свод… У меня зародилась интересная мысль — дать в спектакле этот свод, свод неба, свод купола, свод портала. Я целую ночь проработал над эскизами и дал новое, интересное решение, которое и было принято постановщиком-режиссером. Редко когда я испытывал такое чувство удовлетворения, как в день премьеры этого спектакля, получившего одобрение со стороны самых строгих ценителей искусства.
За «Улугбеком» последовало мое участие в создании Уйгурского театра, где я сделал две основных постановки. За Уйгурский театр я имею от правительства Узбекистана почетную грамоту, а за работу в Наманганском и Андижанском театрах — благодарность от Управления по делам искусств.
20-летие Узбекской ССР ознаменовано было устройством большой выставки достижений, на которой вместе с В. И. Уфимцевым мы оформили основной хлопковый зал выставки. За эту работу мною получена вторая почетная грамота.
Сейчас я готовлю материал к созданию сюиты о жизни и делах Ша-Машраба, одного из интереснейших людей XVIII века — поэта и борца с реакционным духовенством того времени. Хочу сделать серию работ яичной темперой.
К осенней выставке я дал заявку на серию работ — рассказ о хлопке на материале одного из колхозов Ташкентского района.
Способ работы у большинства художников не всегда одинаков и зависит от взгляда на тему, от отношения художника к теме.
Отношение к теме определяется мировоззрением художника, и если это мировоззрение устойчиво, непоколебимо, то и отношение художника к теме уравновешенное, устойчивое. Но в том-то и дело, что мировоззрение художника не всегда бывает одинаковое и по своей силе, и по своей направленности.
Мы меняемся, как меняется и окружающая нас жизнь. В юные годы свои я мыслил и чувствовал не так, как в среднем своем возрасте, и намного не так, как чувствую себя и мыслю сейчас. Но вместе с тем я всегда был самим собой, основные черты характера остаются теми же.
Явления жизни по-разному воспринимают художники и не художники (под словом художник я подразумеваю творца произведений в музыке, живописи, архитектуре и т. д.).
Обычный зритель подходит с нормальной оценкой явлений жизни, а художнику даны право и возможность поднимать эти явления до степени большого образа, даны ему право и возможность не только отображать жизнь, но и преображать ее.
Гении искусства не только отображали жизнь, но и претворяли ее в высокие образы, что и делало их творчество бессмертным. Фидий, Пракситель, Андрей Рублёв, Микеланджело, Рембрандт, Александр Иванов, Крамской — творчество их озаряет путь грядущему русскому искусству и всему мировому искусству.
Много создало человечество красивых вещей, но такого прекрасного искусства, которое жило бы тысячелетия, не так уж много сохранилось.
Эволюция творчества художников подчинена в основном общему закону жизни, состоящему из трех положений:
1. Вбирание (поглощение)
2. Переработка
3. Выход
Педагогическая схема, которую мы преподаем молодым художникам, слагается из подобных же явлений. Это азбучная истина, и ее мы знаем как символ веры: от общего к частностям и от частности к целому. Одним из слагаемых, входящих в эту аксиому, является умение отбора самого типичного, самого выразительного.