[521], время было достаточно смирное, чтобы можно было заподозрить, что этого деятеля гримируют под антирелигиозную пропаганду. Вот X<пропуск> говорит о том, как его имя известно положительно каждому туркестанскому туземцу (читает)…[522]
И вот изображению этого юродивого, обличителя власть имущих, заступника за простой народ, посвящает свою серию Усто Мумин, и если сейчас перед вами только наметились портретные главы, уход из Намангана в жизнь дервиша-диваны и, наконец, финал жизни, когда перед властителем города резко говорит Дивана, бесстрашие которого и готовность к казни удивляет этого властителя.
25 лет жизни, 25 лет творчества вынес сегодня на наш суд А. В. Скажем ли мы ему, что результаты его творчества привели к тому, что новые темы для него оказались не по силам, что в новой жизни ему места нет? Я думаю, по совести, что мы этого сказать не можем.
Вот художники, которые исходили из более вредной традиции, из традиции религиозного искусства — наши палешане. Ведь искусство Узбекистана никогда религиозным не было, религиозное искусство, по счастью, было запрещено, была живопись только светская — стенопись или книжная иллюстрация. А посмотрите, как нашли себе место в современности палехские лаки, которые выставляются одновременно с картинами реалистических художников, которые имеют такие же звания и отличия, какие имели другие художники — художники, уже определившие эти традиции, идущие чисто реалистическими путями. Это давалось им не без борьбы, не без ломки, в большой работе над собой.
Вот так пишет Н. Зи.<пропуск>-палешанин[523]: «Мне хотелось показать, что мы не случайные попутчики в своем строительстве новой жизни, а непосредственные участники этой жизни. Мы люди искусства и хотим добиться того, чтобы искусство наше было пролетарским и было доступно трудовым массам».
Пожелаем же этого и сегодняшнему нашему юбиляру.
(Аплодисменты)
Мы с А. В. одногодки, родились в 1897 году, его юбилей и мой юбилей, мне 50 лет, ему тоже, я 25 лет работаю, и он 25 лет работает в Узбекистане. Я эти 25 лет работал бок о бок вместе с ним, но А. В. как раз не коснулся совместной работы, а между прочим, я считаю, что для него и для меня это было основной работой — период почти 25 лет. У художников есть какое-то странное отношение, недооценка работы, которая идет в массы, художники стараются выбирать такие работы, которые делаются для избранных, и А. В. сегодня себя сильно умалил, он сказал вскользь, что работал в газетах, журналах, книжной графике, плакате. А в этих работах не только А. В., но и другие художники показали себя не только художниками, но и гражданами нашего государства, не просто гражданами, а здесь, в отдаленных республиках, мы являлись маленькой культурной частицей, которая несла развитие местного населения. Как русский интеллигент, А. В. много дал узбекскому народу. Из года в год, кампания за кампанией, с начала основания советской власти до наших дней через его карандаш, через его руки, через его мозг проходили все эти иллюстрации, плакаты, рисунки. Если взять тему борьбы за раскрепощение женщин, борьбы с байством, с басмачеством, антирелигиозные темы — то им делалось громадное количество таких работ. Где-то я читал критику, в которой критик удивлялся тому, что Айвазовский за свою долгую жизнь сделал около 8 тысяч работ, но если подсчитать все работы А. В., то он далеко перещеголял Айвазовского по количеству, а по идейной стороне он идет на большей высоте, чем обычный художник, работающий только для какой-то одной группы.
Мне трудно говорить об этом, потому что прошло много лет, выставка эта мало что напоминает о том, что делал А. В., здесь очень маленькая часть его работ. Но вот взять такой штрих, что все новые книги молодых узбекских поэтов — все они иллюстрировались А. В. Все начинающие поэты (а теперь они академики), все авторы проходили, иллюстрировались работами А. В. Вообще трудно об этом говорить, надо видеть, я же сам видел, сам переживал. Надо видеть, чтобы оценить, насколько сложна и необходима была эта работа. Каждым своим штрихом эти работы несли прогресс для местного населения. За это время было колоссальное количество таких работ. А. В. указал на лучшие свои работы — иллюстрации к «Страшному Тегерану», но проходило и помимо этого много интересных работ. А. В. серьезно относился к таким работам, я временами бледнел от зависти к его успеху, его работы проходили более успешно, чем другие. Известная лаконичность, графичность рисунка, с известным поэтизмом — он всегда пользовался большим успехом и в редакциях, и у читателя.
Я бы хотел сказать больше, но не сумею. Вы знаете А. В. другого, хотя я с ним много лет работал, но мы в направлениях и вкусах с ним полярны, и, может быть, эта полярность заставляет как-то по-другому относиться к его работам не издательского порядка. Но я бы сказал, что А. В. очень рано себя открыл, у него получилась какая-то счастливая случайность, совпадение содержания с формой, это в темпере, и это наложило отпечаток на дальнейшие его работы, но в силу каких-то причин А. В. отказался от этих «иконок», их ограниченное количество, если бы он не отказался, мы бы видели очень много таких работ. Работы красивые, вдумчивые, но за ними кроется какая-то идея, которая в советских условиях абсолютно немыслима. Здесь затронуты какие-то стороны жизни отдельных людей, типов, в них кроется какой-то эротизм, особый эротизм, какая-то гнилая эстетическая красота, и очень хорошо, что А. В. от них отказался. Но он не до конца остался принципиально честным и очень часто довольно их показывает. Я видел их два года назад в Университете, вижу и здесь. Поскольку А. В. их показывает, значит у него что-то есть, у него нет резкого отхода от этих вещей, которые его сковали и создали какой-то провал, и попытка повторить здесь уже оказалась слаба, потому что эта форма к показу советского актера не подходит, эта форма к показу физкультурника абсолютно не подходит, и такая непринципиальность, она его сковала и до сих пор держит. Единственный проблеск вы увидите в портрете Машраба, здесь вылился более цельный образ, который характеризуется какой-то честностью, открытостью, какой-то поэтикой.
Безусловно, это очень ценная работа, и проф. Зуммер прав, что она не плоха, что портрет Машраба должен быть широко известен общественности. Это абсолютно очерченный портрет поэта-обличителя.
Может быть, в дальнейшем, в последующую половину жизни (в его распоряжении еще 50 лет), может быть, он ярче и шире вот это оправдает, не сковывая себя всевозможными техниками темперы и т. д., иначе и простейшими материалами. Вот Машраб — акварель, а гораздо более ценна, чем работы в темпере.
Если каждый из нас будет более принципиален и будет шире проводить свои новаторские возможности, свои индивидуальные возможности, то добьется гораздо больше успехов.
(Аплодисменты)
Я очень рад и польщен, что нахожусь сейчас на вечере, который отмечает 50-летие А. В. и 25-летие его творческой деятельности в Узбекистане. Эти 25 лет в Узбекистане уже дают право ему называться одним из старейших художников Узбекистана. И сейчас, когда мы обсуждаем его творчество, как-то хочется говорить только хорошее о его работах, о его деятельности в Узбекистане и хочется вспомнить совместную нашу работу с ним.
Я знаю А. В. с 1926 года, и что мне всегда в нем нравилось с самого начала — это большое знание быта, обычной жизни узбекского народа, и вот это чувство любви к этому народу, оно всегда подкупало и ярко было заметно во всех его работах, даже в тех, которые несколько идеологически не совсем являлись полноценными, но даже в них это любование всем тем, типично узбекским, чувствовалось и чувствуется сейчас во всех его работах, будь то иллюстрация, будь то плакат и т. д.
Сейчас тов. Рождественский сказал, что после моего выступления тебе нечего будет сказать, и сам А. В. говорил, и Зуммер, и Рождественский говорили и действительно полноценно раскрыли такого художника. Я только хочу сказать о том, что этот художник — он очень своеобразный. Обратите внимание: его работы сразу отличимы, сразу видны — это Усто Мумин, он видит все своими глазами. Вот работы некоторых художников кого-то напоминают, иные Репина, иные Дейнеку и т. д., одним словом, под кого-то. А вот Усто Мумин всегда свой. Некоторые будут говорить, что часть его работ сделана под иранскую миниатюру — ничего подобного, именно своими глазами, своим почерком. Это основная характерная черта Усто Мумина, и то, что говорится о стилизации, что приписывалось и Чепелевым, я все-таки считаю неверно. Это именно своеобразный национальный художник. Тут он воспринимал только эту страну — Узбекистан, он создал какую-то долю Узбекистана и показал по-своему, он делает каждый свой рисунок каким-то узбекским. Может быть, в его работах есть минусы, но это все не снижает национального достоинства рисунка. Особенно это заметно даже в его умении найти национальное. Тов. Зуммер подметил правильно, вот в работах в Уйгурском театре взять это знание быта. Вот работа над дверью, здесь он абсолютно точен, тут не скажешь, что человек не знает Узбекистана, он знает его документально, дает его так, что веришь. Если эту работу увезти в Москву и показать людям, которые не знают Узбекистана, они поверят, что именно так, что так именно там одеты люди, что такие у них лица и т. д. Не каждый художник знает страну, место, где он работает, и может передать это так точно. Некоторые из нас, художников, до сих пор не знают много такого, что нужно было бы знать, хотя мы живем в Узбекистане и очень давно. Нет у нас любопытства к той стране, где мы живем, у него же — есть, у него до сих пор есть какое-то беспокойство, это вечные искания — человека ищем. Даже по тому примеру, который он привел относит