А она возьмет и отвернется.
Жора опять угадывает с музыкальным сопровождением, и как-то грустно становится и тяжело, и уже даже завтрак не хочется.
Утром я получил от Маши официальное письмо на бланке губернатора и позвонил Матвею Лукичу, чтоб доложить, что мы званы на инвестиционный форум в конце следующего месяца.
– Миша, вы плохо поняли.
– Наверное. Но что именно, Матвей Лукич?
– Это чиновники. Им надо дать денег.
– Матвей Лукич, у вас уже назначена встреча. Зачем тратиться? К тому же, как мне известно, губер вот-вот уйдет, и вообще в регионе он только отбывает номер перед назначением в министерство…
– Миша, просто дайте денег. Три миллиона ваш бюджет. Работайте. Это не самая сложная задача – дать денег.
– Будет сделано, Матвей Лукич.
На следующий день примчался рекламщик компании Матвея Лукича – Кафельников.
Он вел себя так, будто каждый день открывал фирменные магазины туалетной бумаги и полотенец в поселках вроде Кряжева. Мясистая, щекастая физиономия, здоровые часы на широченном браслете, гладко выбритые щеки и подбородок, неизменная у таких персонажей рубашка поло, – Кафельников излучал уверенность, когда выходил из своей «бэхи», разъезжая по поселку в поисках помещения для аренды магазина.
Больше всего его беспокоили цвета логотипов компании, указанные в брендбуке, беспокоил и шрифт, и кегль, и то, как встанет прилавок тех самых нужных цветов с той самой, выверенной донельзя надписью. За эти важные вопросы отвечал он.
За другую часть важных вопросов – сколько будет стоить продукция, какая именно из ста единиц номенклатуры попадет на полки и в каком количестве – отвечал седой, низкий, в странных, полуразваливающихся кедах, но в дорогом костюме из какой-то поглощающей свет черной ткани, маркетолог Ширшин. Лицо его тоже поглощало свет, и, вкупе с привычкой бормотать, а не говорить, он походил на артхаусное кино, которое смотришь и чувствуешь, что оно тебя презирает и кичится своей невнятностью. Чтобы понять, что именно бормочет Ширшин, какую же мысль пытается передать при помощи осколков слов, надо не только расслышать, что за звуки он извлек, но и перевести их на русский. В большинстве случаев он бормочет по-английски, перемежая термины цифрами, но хотя бы их, к счастью, он произносит по-нашему.
Эти два человека и должны были произвести нечто замечательное для Кряжева, нечто невообразимое для России и спасительное, по мнению акционеров, для завода: открытие первого фирменного магазина туалетной бумаги, полотенец и салфеток. Поскольку они, конечно, не могли справиться с поиском помещения для аренды (Кряжево не соответствовало никаким учебникам, велевшим иметь к магазину отдельный вход, сколько-то квадратных метров и отдельную разгрузочную зону), я свел их с Качесовым, который косил на встрече в «Красной Шапочке» то на одного, то на другого и вообще не мог понять, что же за хуйню мелют эти люди: Кафельников с его восемнадцатью квадратными метрами рекламной поверхности и Ширшин с его проходимостью. Качесов слушал их битый час, в итоге понял, что пацанам просто нужно место под магазин, и повел показывать, что там в Кряжеве вообще есть.
Отправив их блуждать по Кряжеву, мы с Вилесовым пошли в библиотеку, где должно было состояться наше первое распределение грантов. Мысль моя, не отличающаяся оригинальностью и дерзостью, была такова: самым активным противникам завода под предлогом инициативного бюджетирования мы раздадим денег, до ста тысяч рублей на проект. Правил было немного, и все простые:
1. Проект должен быть полезен для жителей поселка.
2. Деньги участникам в руки не даются, все закупки совершает завод.
3. Получатель гранта обязан принять личное участие в его осуществлении.
Жители Кряжева должны были принести заявки с обоснованием расходов, а ответственное жюри (Вилесов, председательница совета ветеранов Бурматова, глава поселка Изъюров и представительница профсоюза – наша Глаша) выбирало лучшие проекты и удостаивало их финансирования.
Защита грантов и отбор их происходили в главной поселковой библиотеке, которой заведовала Галина Владимировна Рочева. Она была легка на уровне человеческого общения и бесконечно уперта в социальном смысле, то бишь я ее сразу, на первой встрече, очаровал, и чашки чая да моих знаний о влюбленностях Тургенева было достаточно, чтоб она распознала во мне человека, с которым можно пить чай еще и еще, но доверия ее ко мне было маловато, чтоб она признала завод за полезное для поселка учреждение. Главным минусом ее было то, что Рочева имела химическое образование, и на нее почти не действовали никакие простецкие убеждения – вроде того, что лигнин и фенол одинаково проявляются в лабораториях Росприроднадзора. Рочева совершенно логично твердила:
– То, что маркеры работают одинаково на лигнин и фенол, вовсе не означает, что у нас в воде из-за вас именно лигнин. Это уловка.
Рочева отняла у меня вечеров пять, но я решил бить врага его же оружием, а Герман помог с поиском аргументации. Оказалось, что нормы содержания фенола в питьевой воде и в промышленных стоках в России отличаются в сто раз. То есть в питьевой воде фенола натурально может быть в сто раз больше, чем в той, которую выбрасывает в реку завод. Таким образом, превышение концентрации фенола в стоках не означает, что эту воду нельзя пить, во всяком случае, по мнению властей. Кроме того, нормы содержания фенола в России ниже, чем в Германии, Голландии и других так называемых развитых странах. То есть мы, русские, благодаря своим законам обязаны сбрасывать в реки воду чище немецкой. Все эти выкладки я приволок Рочевой, которая изумилась, перечитала распечатки и пришла к выводу, что если справедливость и разумность существуют, то точно не в отношении вредных веществ в водных ресурсах нашей необъятной Родины.
– Что-то тут не так, – загадочно проговорила она, когда впервые увидела мои выкладки. В это время выражение ее лица сказало: «Нет, нас на мякине не проведешь».
Но при этом Рочева согласилась провести процедуру распределения грантов на своей территории – поэтому перед нами, перед комиссией, собрались:
• бабушки из хора, которым нужны были средства на пошив нарядов для выступлений на фестивалях и конкурсах;
• команда КВН, которая шутила с учетом регионального колорита, то есть, по принятому в этой глупой игре канону, изгалялась над своей малой родиной, и команда эта нуждалась в билетах до Сочи и оплате взносов на какой-то фестиваль;
• пограничники, которые хотели установить памятник, собственно, пограничникам, то есть столб красно-зеленого цвета посреди Кряжева; надо отметить, что от Кряжева ближайшая граница государства находится в тысяче километров;
• футбольный тренер, мечтавший восстановить небольшие трибуны на единственном в поселке поле;
• волейбольная команда – самые здоровые лбы поселка, которым нужна была форма;
• дети безо всякого взрослого, которые просили установить им во дворе качели и другие штуковины; удивительно, но дети пришли с черно-белыми картинками качелей, которые нашли в интернете; для убедительности заявки девочка тоненько спела песню «Крылатые качели»;
• сама библиотекарша Рочева, которая сетовала на отсутствие закупок книг. Вот уж лет десять как ежегодно районные власти покупали всего по две-три книги. Рочева была готова принять книги и из макулатурных кип, но только если это будут детективы и иное легкое чтиво – на это спрос был самым большим;
• директор детского сада № 1, который просил построить веранду, укрывающую детей на время дождя;
• директор детского сада № 2, который поначалу хотел баскетбольные кольца для шестилеток, но, выслушав директора детского сада № 1, мнение переменил и захотел такую же веранду;
• местный фельдшер, представлявший свой фельдшерский пункт (вернее, то, что от него осталось), где единственный кабинет нуждался в ремонте;
• прочие коллективы, секции, тренеры, учителя и отдельные активные люди вроде умельца, который просил дерева и бензина, чтоб выпилить фигуры сказочных героев для единственного сквера.
Всего – больше сорока заявок.
Моя задача была подлой: сделать так, чтобы гранты получили противники завода, те, кто бастовал. То есть, проще говоря, вредители.
Вилесов, переговорщик толковый и председатель комиссии, все понимал, куда метить, знал и дело свое готов был исполнить.
Но простой задача оказалась только в теории. Тут же я начал думать, что, конечно, надо помочь детям, потому что их веру в человечество надо подпитывать. Ребята сами пришли, распечатали где-то фотографии, некоторые – старшие, наиболее догадливые – приоделись и причесались. Нельзя не дать грант фельдшерскому пункту, потому что даже от фотографий кабинета веяло смертью – обвалившаяся штукатурка, стол годов пятидесятых выпуска, грязные разводы на побелке, разрушенный кафель на полу. А как не помочь детским садикам? Как это вообще возможно? Это ж наши дети, русские. Они и правда не должны мокнуть, им нужно гулять.
Когда мы всех претендентов выпроводили, заперлись и я уже по-хозяйски, знакомый с обиходом библиотеки, заварил чай, комиссия (в которой я не мог по условию, по честному условию самой комиссии и рта открыть) выдала мне следующее, совершенно несправедливое, но отвечающее задаче решение. Денег дать:
• волейбольной команде (в которой состоял самый вредный муниципальный депутат, к которому я как раз еще не подобрался);
• футбольному тренеру (который, как знал Вилесов, повадился ходить к заводскому стоку);
• команде КВН, которая также участвовала в протестах в лице руководительницы, напудренной сверх меры женщины, этакой полубабушки-полутети неясного возраста;
• библиотеке.
Мы вышли на улицу с Вилесовым, а в голове у меня все качались «Крылатые качели».
– У тебя качели были во дворе? – спросил я Вилесова.
– Были.
– И у меня были. Правда, потом сломали, но я помню, как старшаки там нас солнышком раскручивали. Опасно и глупо. Но качели были.