– пишем, но нет, так тоже нельзя. То есть все просто: ты можешь торговать, для этого получи логотип, а получить логотип можешь, если уже торгуешь. Тот проклятый Ганс, который это выдумал, наверное, пищал от восторга, что он так качественно замкнул цепочку.
– Миша, не ори… Че ты приходишь и орешь все время про сертификаты? Как будто от этого есть толк, – урезонивал меня Вилесов. – Давай с латышами поговорим? Они же берут у нас бумагу-основу.
Латыши покупали у нас бобины бумаги-основы – трехметровые огромные рулоны, которые потом можно нарезать, спрессовать, нанести тиснение и, собственно, получить готовый продукт. Эти полуфабрикаты латвийская фабрика брала в больших количествах и, откровенно говоря, в нас нуждалась, потому что в Латвии леса, а значит, и бумаги с гулькин хрен. Мы написали драгоценным партнерам, мол, возьмите нашу продукцию, мы у вас ваш рынок отнимать не будем, мы хотим немцам, словакам, полякам, венграм продавать. Латыши ответили: «Мы бы с радостью, уважаемые и любимые партнеры, но никак не можем поставить вас на прилавок, такие законы – страх и ужас, нас накажут, разоримся, никак не можем». Вилесов и Лукич предложили им партнерство: «Давайте с вашими логотипами делать у нас, прибыль поделим». Но и на это последовал отказ.
Тогда я связался со словаками – эти, кажется, даже не поняли, о чем речь, – и с венграми. Венгры все поняли сразу, сказали: «Прилетайте на переговоры в Будапешт». Выходя из аэропорта, я думал о том, что моя работа уже однозначно не пяр и вообще непонятно что; еще полгода назад трудно было бы представить, чтоб я летел к венграм договариваться о торговле туалетной бумагой.
Их звали Ласло и Атилла. С последним я и договаривался о встрече, Атилла говорил по-русски, причем сносно, во всяком случае лучше, чем по-английски. Приняли они меня по-человечески, то есть поначалу мы напились в руин-баре (это когда множество баров собрано в одном: винный, пивной, водочный, коктейльный сосредоточены в одном большом зале, не зале даже, пространстве), и опыт был таким новым, необычным и затягивающим, что к делу мы перешли, только когда до обратного рейса оставалось часов пять.
– Ми можем сделать вам сертификейшн, но это такое дело, которое не все могут делать.
– Это понятно. Чего хотите?
– Ви платите как потом нужно, а сразу платите не офишшиали.
– А. Вот как. И сколько?
– Ви нам шесть тысяч, но нужно только кэш, ми не можем так в банке.
Венгры предложили за взятку поставить нас на прилавок в маленькой сети в какой-то глуши, а дальше пойти по официальному пути. Я обрадовался: есть же порядочные люди, нормальные взяточники, с советской смекалкой, и передал наработки Матвею Лукичу, чтоб тот определил, идем мы по такому пути или нет. Матвей Лукич консультировался с какими-то специалистами (как будто в таких делах действительно есть люди, собаку на том съевшие), но, пока специалисты чесали репу и думали, можно ли за шесть тысяч евро влезть на венгерский рынок, не надувательство ли это, курс валют стал падать, а цена на макулатуру выросла, и возить за кордон такой легкий товар, как бумагу, стало невыгодно. Экспортную программу отложили.
Атилла как-то писал мне потом, но не про бумагу и деньги. Спросил, в Москве ли я и где в столице можно порядочно напиться да снять девочек.
Я отвлекся от кряжевских дел, причем довольно сильно, и упустил из виду грядущее событие, за которым следовало бы вообще присматривать – выборы главы и совета депутатов поселка. Но, поскольку все кряжевские события имели тенденцию настойчиво напоминать о себе, то и тут зазвонил колокол.
Господин Дозморов, председатель совета депутатов и последний недобитый враг завода, так и оставшийся в тени в истории с Кудымовым, из этой тени даже не вышел, а выскочил.
Дозморов баллотировался в главы поселка, Кудымова и еще пару своих людей он наметил в депутаты. Изъюров имел мало воли, хватки политической не имел вовсе и поэтому думал даже не выставлять свою кандидатуру. Приход Дозморова к власти в поселке означал бы только одно: у нас будут проблемы, пусть и неясного пока масштаба, но будут. О других кандидатах, мне не знакомых, и думать не хотелось: Кряжево уже приучило к тому, что предполагать разумность в любом человеческом существе нельзя, следует работать только с теми, кто уже проверен. Поразмыслив, я решил не дать огню разгореться и пришел к Вилесову с очередным предложением:
– Игорь Дмитрич, нам надо посадить своего главу и своих депутатов.
– Ептыть… Да мы тут прям уже как «Норильский никель»! Свои люди везде.
– Какое предприятие – таков и масштаб. Нам нужна власть в поселке.
– Михаил Валерьевич, вы какой-то маленький беспокойный Муссолини… Даже в голосе какая-то опасность.
– Вы против или за?
– Да я давно за все, я уже ничему не удивляюсь. И какие кандидаты у нас есть?
Тут простор был невелик. Вечером я накрыл стол, охладил как следует водку, Рита, по моему заказу, принесла из «Красной Шапочки» закусок. Андрей Жара Сизов, пограничник, сел за стол.
– Миш, а че мы вдвоем?
– Разговор серьезный.
Выпил, выслушал.
– Но я, это, ничего такого не умею же.
– А Дозморов что умеет? Пиздеть и воровать.
– Так-то оно так. Да не выберут его.
– Нам надо, чтоб выбрали тебя. Должен кто-то заниматься поселком. Кто, если не ты? Воин, работяга, местный, в церковь ходишь, причащаешься.
Разлили еще, позвали пацанов, уже совсем по пьяной лавочке, для консультаций. Пришли все три погранца, держали совет, на котором Андрей отвечал невнятно, внимал аргументам за и против, но внимал не полно, к утру, скорее всего, ничего не помнил. Многажды повторенное, самое главное, впрочем, отложилось – он идет баллотироваться в главы поселка. К вечеру очухался и позвонил: «Братка, мне нужна предвыборная программа и эти, афиши».
Переговоры с потенциальными депутатами отняли три дня. Директор детского садика думал выдвигаться и был на нашей стороне; также еще три действующих депутата были адекватны, а один из них и вовсе работал на заводе.
На оставшихся участках я подобрал тех, кто хорошо себя зарекомендовал в работе с нами и годился в депутаты, то есть мыслил, мог работать с людьми и имел некоторый авторитет. Рочева согласилась, что идея неплохая, и она спуску дуракам не даст, но оставила за собой право нападок на завод, эта оговорка гарантировала ей самостоятельность; Качесов долго косил на меня, потом вывел: «Да в принципе че, маленько любопытно»; Галабурда, тренер, был готов стать депутатом на условиях финансирования его секции – покупка формы детям, поездки на турниры, ничего криминального; Глаша была согласна, потому что ее не спрашивали, она шла в приказном порядке; Бурматова, готовая командовать от рождения, не нуждалась в уговорах.
Проблему составили два участка – на одном просто не было ни единого знакомого мне человека, на втором, в бараках, жила только Колегова. К ней я долго не шел, все высчитывал, продумывал, сколько людей у нас изберутся из имеющихся и смогут ли они составить большинство.
Поэтесса схватилась за голову, когда я пришел.
– Когда-то такое должно было случиться… Если владеешь словом – владеешь сердцами, конечно, конечно… Пора отвечать за это, пора взять на себя крест, это служение.
Я смотрел на ее запыленную кухню, на грязный, в разводах, пол и думал, что лучше бы ее служение началось с уборки. Но что тут скажешь, когда тебе нужен депутат, подойдет и грязнуля поэт, да любой неряха пойдет, лишь бы шанс был. А Колегова шансы имела, она так долго талдычила всем, что она поэт, что все поверили, и в поселке считалось не зазорным, а даже нужным заказать ей стихи на свадьбу или юбилей.
На участке, где у нас вообще не подобралось никого, как раз баллотировался Кудымов. Политтехнолог из меня, конечно, такой же, как пярщик – сельский и дремучий, поэтому я просто нашел другого Кудымова, благо фамилия была в Кряжеве очень распространенной, заплатил ему десять тысяч рублей и благополучно включил его в число кандидатов.
Глаша стала ответственной за подачу документов и бегала, собирая какие-то бумажки. Как только все справки были приняты избирательной комиссией, на улицах поселка мы развесили агитационные плакаты; главный – сразу за всех, где наши кандидаты стояли за спиной у Андрея, а он был наряжен в новенькую пограничную форму. Получилось хорошо: у нас были люди от спорта, от культуры, от производства, от пенсионеров, все ведомые вперед ветераном. На фото не было действующих депутатов из числа наших, они были партийными.
Вполне логично, что меня вызвал на ковер наш областной депутат Кашенцев.
– Меня тут в партии попросили переговорить с вами. Вы, очевидно, затеяли какую-то войну с Дозморовым, но забыли, что у нас есть свои, партийные депутаты и свой кандидат на пост главы.
– Мы посмотрели ваш состав. Прямо скажу – слабо, и у Дозморова есть шансы.
– Вы понимаете, что мы не можем допустить такую ситуацию, когда совет депутатов будет беспартийным?
– Мы же не в политику лезем. Выберутся – вступят, если надо.
– Вы мне даете слово?
– Ну, может, один-два не пойдут. Остальным, опять же, прямо говоря, пофиг.
– Я передам ваши слова партийному руководству нашему и дам обратную связь.
Партийное руководство, получившее от нас три миллиона рублей не так давно, не возражало. Им просто хотелось прояснить ситуацию, так это было подано. Но на улицах Кряжева появились плакаты, содранные с наших, только на фоне флага, и все суровые, в пиджаках. И поверх коллективного портрета шла надпись: «Команда Кашенцева». При этом самого Кашенцева на снимке не было.
Поскольку в недалеком прошлом Кряжева агитацию как-то не было принято вести, мы решили сыграть именно на этом, на личном контакте с людьми. Все, кроме Качесова, отправились лично обходить свои участки. Это было не так сложно: для победы каждому, судя по прошлым выборам, надо было набрать от ста десяти до ста сорока голосов. По сути, они обходили соседей: четыре-пять пятиэтажек или четыре квартала частного сектора – таковы были участки. Мы напечатали много листовок, отрепетировали, как отвечать на самые подлые вопросы, и рекомендовали всем выстраивать диалог так, чтобы побольше говорить о будущем, о том, как должно жить Кряжево.