«Вы оставили веру, в которой родились, воспитывались, крестились, в которой были крепче всех народов, а ныне явились безумнее всех! – увещевал патриарх Гермоген. – Вы разоряете церкви, ругаетесь над святыми иконами, проливаете родную кровь, землю обращаете в пустыню! Бога ради осознайте свои вины и обратитесь! Вспомните отцов своих»…
Слова патриарха достигали своей цели.
Не в одном ожесточившемся сердце пробуждали они стыд и раскаяние.
Это не значило, что мятеж и смута прекращались после получения посланий патриарха, но, как свидетельствуют современники, влияние этих увещеваний было чрезвычайно велико…
Отчасти это подтверждается и успехом предпринятого в 1609 году наступления русско-шведского войска под командование Михаила Васильевича Скопина-Шуйского.
Это был молодой, талантливый и решительный полководец.
Большие надежды возлагал на него патриарх Гермоген…
В сражениях под Торжком и Тверью Скопин-Щуйский разгромил тушинцев, освободил Александровскую слободу и снял осаду с Троице-Сергиевой лавры.
В первых числах марта 1610 года была снята осада и с Москвы. Среди тушинцев началась паника. Лжедмитрий бежал. Бежала и Марина Мнишек. Михаил Ружинокий поджег стан и двинулся к Иосифо-Волоколамскому монастырю.
Русские тушинцы разделились. Одни поехали с повинной в Москву, другие – в Калугу к еврею Богданко.
12 марта Москва торжественно встречала своего двадцатичетырехлетнего освободителя.
Велико было народное торжество в Москве. Велика была зависть в боярских сердцах к удачливому и отважному полководцу.
23 апреля он был на крестинах у князя Ивана Михайловича Воротынского, и сразу же – его отравили! – занемог «кровотечением из носа», и через две недели умер.
9
Еще в феврале тушинцы заключили под Смоленском договор с поляками об избрании русским царем королевича Владислава, и теперь гетман Станислав Жолкевский двинулся на Москву.
24 июля он разгромил войска Василия Шуйского при Клушино и подошел к Москве.
С другой стороны к городу подошли войска Лжедмитрия Богданко.
А 17 июля Захар Ляпунов поднял мятеж в Москве…
Дворяне и дети боярские заполнили Кремль.
– Да сведен будет с царства Василий! – кричали они.
Патриарх Гермоген пытался остановить смутьянов, но все его попытки были напрасными. Мятежники заглушали своими криками святителя.
Царя Василия Шуйского вывели из дворца и насильно постригли в монахи. Иноческие обеты за него давал князь Тюфякин.
Со скорбью взирал на это безумие святитель Гермоген.
– Ты говорил обеды иноческие! – сказал он Тюфякину. – Тебя и признаю монахом, а не царя Василия!
Потом добавил:
– Аще Владыка мой Христос на престоле владычества моего укрепит мя, совлеку царя Василия от риз и освобожу его!
Мятежники увезли Василия Шуйского в Иосифо-Волоколамский монастырь и заточили там.
Власть перешла в руки семибоярщины – отравителя Скопина-Шуйского И.М. Воротынского; Ф.И. Мстиславского; А.В. Трубецкого; А.В. Голицына; Б.М. Лыкова, И.Н. Романова – брата митрополита Филарета, провозглашенного евреем Богданко патриархом; Ф.И. Шереметева.
Патриарх Филарет оставался теперь единственной твердыней в Москве.
– Что всуе мететесь? – заклинал слепцов Гермоген. – Забыли, что наша христианская вера ненавидима в странах иноплеменных?
Не услышали его потерявшие от жадности разум московские бояре.
Страшная слепота поразила московских бояр.
Видели глаза, кого выбирают в цари, но не разбирали бояре, что делают, не ведали, что творят.
Они заключили с гетманом Жолкевским договор, чтобы пригласить на русский трон королевича Владислава, и открыли полякам ворота Кремля.
И сразу забытыми оказались разговоры о переходе королевича Владислава в православие. Забытою оказалась и присяга, которую принесли москвичи королевичу. Король Сигизмунд III потребовал теперь, чтобы Москва присягнула ему.
Бояре покрутили головами, почесали в затылках и согласились.
Оставалось только уговорить Гермогена. Уговаривать его пошли М.Г. Салтыков и Ф.И. Милославский. Им казалось, что они сумеют если не уговорить патриарха, то хотя бы обмануть.
Но не удалось уговорить. Обмануть тоже не получилось.
– Я таких грамот не благословляю писать! – взглянув на протянутые бумаги, твердо сказал святитель. – И проклинаю того, кто писать их будет.
И никакие посулы, никакие хитросплетения лживых слов не смогли поколебать твердую волю патриарха.
Досадно стало тогда М.Г. Салтыкову.
Позабыв о почтительности, которой пытался прикрыться он, Салтыков выхватил нож и двинулся на патриарха, угрожая зарезать, если тот не подпишет грамоту.
– Не страшусь твоего ножа! – бесстрашно ответил святитель. – Вооружаюсь против него силою Креста Христова! Ты же будь проклят от нашего смирения в сей век и в будущий!
Кое-как Милославскому удалось увести Салтыкова.
Грамоту о согласии на все требования Сигизмунда отправили, но под этой грамотой не было подписи патриарха.
10
Казалось бы, что может сделать один человек?
Гермоген находился в Москве, где всем распоряжались поляки и предавшиеся полякам бояре… Но необорима сила человека, если он вооружен такой верой, которая была у патриарха Гермогена. Твердо, как скала, стоял он, и ни хитростью, ни угрозами не удавалось предателям добиться от него уступок.
Нет, не беспомощным был в эти трагические дни патриарх.
Великая сила исходила от него, и вся Россия смотрела на Гермогена, как на главного своего заступника, как на последнюю надежду.
И пришел час святому Гермогену совершить свой подвиг во имя опасения православной Руси…
Этот час пробил 10 декабря, когда Петр Урусов – начальник татарской стражи Лжедмитрия – зарезал на охоте своего хозяина-самозванца.
Казалось бы, рядовое для смуты событие. Тушинский вор, царик, как называли его поляки, был не первым и не единственным самозванцем.
Однако сейчас, когда Москва была оккупирована поляками, патриарх Гермоген понял, что настал момент, когда можно переломить ход роковых событий и превратить бесконечную и бессмысленную междоусобицу в освободительную войну.
Это и сделал он.
Скоро из Москвы полетели в большие и малые города грамоты:
«Ради Бога, Судии живых и мертвых, будьте с нами заодно против врагов наших и ваших общих. У нас корень царства, здесь образ Божией Матери, вечной Заступницы христиан, писанный евангелистом Лукой, здесь великие светильники и хранители Петр, Алексий и Иона чудотворцы, или вам, православным христианам, все это нипочем? Поверьте, что вслед за предателями христианства, Михаилом Салтыковым и Федором Андроновым с товарищами, идут только немногие, а у нас, православных христиан, Матерь Божия, и московские чудотворцы, да первопрестольник апостольской Церкви, святейший Гермоген патриарх, прям, как сам пастырь, душу свою полагает за веру христианскую несомненно, а за ним следуют все православные христиане».
И произошло чудо!
Повсюду, в больших и малых городах Руси, собирались отряды. Ратные люди и торговцы, дворяне и землепашцы, вооружившись, кто, чем мог, двигались к Москве, чтобы освободить ее от поляков.
Казалось, сама земля Русская поднялась, чтобы очистить свою столицу от непрошеных гостей.
Тревога охватила изменников-бояр.
Михаил Салтыков снова пришел к патриарху.
– Это ты писал по городам, чтобы шли к Москве! – сказал он. – Пиши теперь, чтобы не ходили.
– Напишу… – безбоязненно ответил патриарх Гермоген. – Только вначале и ты, и другие изменники вместе с королевскими людьми выйдите вон из Москвы! Ну а коли не выйдете, благословляю довести начатое дело до конца.
После этого разговора к покоям Гермогена была поставлена стража, чтобы никто не мог войти к патриарху.
Однако угрозы и утеснения на этом не кончились.
Снова и снова приходили к нему Салтыков и поляк Гонсевский и говорили:
– Вели ратным людям, стоящим под Москвой, идти прочь, иначе уморим тебя злою смертью!
– Что вы мне угрожаете? – отвечал патриарх. – Боюсь одного Бога… Благословляю всех стоять против вас и помереть за православную веру. Вы мне обещаете злую смерть, а я надеюсь через нее получить венец. Давно желаю я пострадать за правду!
И он распорядился перенести из Казани в подмосковные полки чудотворную Казанскую икону Божией Матери.
21 марта 1611 года изменники-бояре заточили патриарха Гермогена в подземельях Чудова монастыря.
Раз в неделю в подземелье, где был заточен Гермоген, ему бросали сноп овса.
11
Напомним еще раз, что в 1578 году родился Дмитрий Михайлович Пожарский, будущий освободитель Москвы.
А на следующий, 1579 год случился в Казани большой пожар, после которого и поднял будущий патриарх Гермоген, обретенную на пепелище чудотворную Казанскую икону Божией Матери.
Уместившись в пространство двух лет, сошлись даты…
Два события, из которых предстоит произрасти спасению нашего Отечества от разрушительной смуты, в которую ввергли его властолюбие, алчность, разврат и своеволие…
Оглядываясь сейчас, четыре столетия спустя, на те события, в самой одновременности их различаем мы образ русского спасения.
Вот три необходимые составляющие его…
Воинская доблесть, смирение и подвижничество, Божия помощь.
Чудо, которое совершила икона с иереем Ермолаем, превратив его в грозного святителя Гермогена, было только прообразом чуда, совершенного 22 октября 1612 года, когда перед Пречистым Ликом Казанской иконы Божией Матери разъединенные политическими симпатиями и антипатиями, враждующие друг с другом русские люди вдруг очнулись и, ощутив себя единым народом, сбросили с себя вместе с обморочностью смуты и ярмо чужеземных захватчиков.
Тогда, 22 октября 1612 года, загудели колокола в московских церквах, и двинулись на штурм Китай-города ратники князя Дмитрия Пожарского. Единым приступом были взяты тогда стены, и поляки укрылись в Кремле, чтобы через три дня сдаться на милость победителей.