– Это был, конечно, самый большой удар, который нанесли нашему Церковному управлению представители монашествующего духовенства…
Красницкий давал эти показания, когда отлучение с обновленцев по настоянию ГПУ было снято епископом Алексием (Симанским). Но страх не рассеялся и тогда.
Каково же чувствовал себя Александр Иванович Введенский, когда послание митрополита только-только было оглашено в храмах?
Судя по всему, Введенского охватила паника.
В тот же день он явился к митрополиту Вениамину в сопровождении И.П. Бакаева, которому в свое время было поручено возглавить кампанию по решительному и беспощадному изъятию церковных ценностей.
Бакаев по-чекистски прямо предъявил митрополиту ультиматум.
Или-или.
Или митрополит снимает отлучение с Введенского, или его самого ожидает немедленный арест и расстрел.
– На все воля Господня… – спокойно ответил чекистам митрополит Вениамин. – Ступайте с Богом.
Уже 30 мая «Петроградская правда» вышла с шапкой на первой полосе: «Вениамин Петроградский раскладывает костер гражданской войны, самозванно выступая против более близкой к народным низам части духовенства. Карающая рука пролетарского правосудия укажет ему настоящее место!»
В тот же день на заседании Бюро Губкома РКП(б) было решено форсировать подготовку процесса «о попах». Главным обвиняемым Александр Зиновьев предложил назначить митрополита Вениамина…
2
Знаменательно, что ровно за двадцать лет до этих событий, 12 мая 1902 года, в Самаре было совершено архиерейское служение по случаю закладки нового храма в семинарской церкви.
В конце литургии произнес слово ректор семинарии архимандрит Вениамин.
«Совершается священнодействие важное и торжественное, – говорил он, – старый храм посылает благословение новому, и между ними устанавливается невидимая таинственная связь»…
Сейчас кажется, что тридцатичетырехлетний ректор словно бы прозревал в той речи свою судьбу и предстоящий ему во имя святой Русской церкви, во славу Божию подвиг.
«Закладка храма, братие, – сказал он, – побуждает каждого из нас подумать об устроении своего внутреннего храма»…
Вся жизнь митрополита Вениамина прошла в созидательных трудах на благо Русской Православной Церкви, всю жизнь самоотверженно служил владыка России… Но занимаясь большими и важными делами, ни на минуту не прерывал он главного дела любого христианина – устроения своего внутреннего храма.
В этом году владыке должно было исполниться 50 лет…
А родился он в Каргопольском уезде Олонецкой губернии.
Девять священников, один дьякон, два пономаря и два дьячка были в его роду. Священником был его отец, а мать – дочерью священника. Путь будущего митрополита был проторен и намолен предшествующими поколениями родственников священнослужителей…
Василию Казанцеву было двадцать лет, когда он закончил Олонецкую Духовную семинарию и поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.
В двадцать два года, будучи студентом третьего курса Санкт-Петербургской Духовной академии, принял монашеский постриг и стал Вениамином. Через месяц был рукоположен во иеродиакона, а 19 мая 1896 года – во иеромонаха. Священнослужитель по призванию, он готов был, как утверждали однокурсники, вообще не покидать церковь. «Его не останови – он двадцать четыре часа в сутки будет служить».
Однако Господу было угодно направить молодого иеромонаха по другому пути. Будущий священномученик менее всего заботился о своей карьере, но карьера его складывалась самым блестящим образом. В двадцать четыре года иеромонаха Вениамина выпустили из Академии с ученой степенью кандидата богословия. Около года он преподавал Священное Писание в Рижской Духовной семинарии, затем был назначен инспектором Холмской Духовной семинарии.
«Это был молоденький, скромный, кроткий, улыбающийся монах, а дело повел крепкой рукой и достиг добрых результатов, – вспоминал о Вениамине того времени, митрополит Евлогий (Георгиевский), бывший ректором Холмской Духовной семинарии. – Между нами установились дружественные отношения, с ним мы шли рука об руку. Хороший он был человек».
В тридцать лет, когда Вениамин был уже инспектором семинарии в Санкт-Петербурге, его возвели 18 февраля 1902 года в сан архимандрита, и через несколько месяцев назначили ректором Самарской духовной семинарии.
«Закладка совершена… – говорил тогда архимандрит. – Камень краеугольный, живая вера во Иисуса Христа есть. Но закладка ведь только начало дела. При создании храма духовного – церкви Бога жива – таковыми материалами являются добрые мысли, желания, дела. Когда ими украшена душа, тогда только Бог может обитать в ней»…
Сам митрополит Вениамин сумел устроить свой внутренний храм. И в этом храме не могло быть места ничему скверному и нечистому.
– Нет! – ответил он, отвергая ультиматум Введенского.
3
Знал ли митрополит, на что он идет? Безусловно. Но для него не могло быть выбора…
Расправа не замедлила себя ждать. 31 мая 1922 года в Петроград пришла телеграмма, подписанная Менжинским: «Митрополита Вениамина арестовать и привлечь к суду. Подобрать на него обвинительный материал… О результатах операции немедленно сообщите».
На следующий день митрополита арестовали.
В этот день в Петрограде шел дождь и дул сильный ветер. Тем не менее, несмотря на непогоду, митрополит не отказался от положенной прогулки. Гулял он здесь же, в Лавре, на Никольском кладбище.
Митрополит стоял у могилы блаженного Митрофана, когда прибежавший келейник сказал, что приехали агенты ГПУ. Перекрестившись, митрополит направился в канцелярию, где уже шел обыск.
С обыском чекисты подзадержались. Прибывший занять канцелярию Александр Иванович Введенский явился, когда митрополита еще не успели увезти в тюрьму.
Введенский, однако, не смутился.
Со свойственной ему наглостью подошел к владыке и попросил благословения.
– Отец Александр… – отстраняясь от него, сказал митрополит. – Мы же с вами не в Гефсиманском саду.
Больше в Александро-Невскую лавру митрополиту не суждено было вернуться. Как и требовал товарищ Менжинский, обвинительный материал подобрали быстро: уже 10 июня начался процесс по так называемому делу об агитации против изъятия церковных ценностей.
Целый месяц, пока шло это судилище, митрополит Вениамин подвергался бесконечным издевательствам, укрыться от которых он мог только в своем внутреннем, как он говорил, храме.
Этого он не мог знать за двадцать лет до своего мученического подвига, но разве не об этом говорил с амвона семинарской церкви в Самаре:
«Для преодоления трудностей самоотречения и постоянной борьбы с греховными наклонностями у человека наперед должен быть большой запас ревности о своем спасении и любви к Богу… Слушатели-христиане! Присутствуя на торжественной закладке церкви, вполне естественно нам справиться: в каком положении находится наш собственный духовный храм? Обитель ли в нашей душе Бога? Храм ли Божий она?.. Весьма важным событием нашей жизни было бы, если бы мы нынешнюю закладку храма вещественного решились ознаменовать обновлением наших храмов духовных»…
И именно так и жил владыка Вениамин всю свою жизнь.
Ни высокие должности в церковной иерархии, ни епископский сан, ни многочисленные ордена, которым отмечается его служение, нисколько не влияли на его простоту.
Епископа Вениамина менее всего можно было назвать сановником Церкви. Невзирая на свое высокое положение, он охотно служил и за городом, и на рабочих окраинах, среди ночлежек и трактиров. Слово Вениамина звучало и здесь, врачуя и исцеляя заблудшие души.
Никогда еще Петербург не видел таких многочисленных крестных ходов. Епископ Вениамин организовывал и детские крестные ходы. Появились даже ходы трезвенников – десятки тысяч человек собирались на общую молитву с епископом Вениамином у Александро-Невской лавры или в Троице-Сергиевской пустыни.
И 24 мая 1917 года, когда проводились выборы митрополита свободным голосованием клира и мирян главой столичной епархии, народ сам избрал своего пастыря. И только на следующий день после выборов Вениамин был утвержден архиепископом Петроградским и Ладожским.
– Я стою за свободу Церкви! – говорил новый архиерей. – Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой со стороны людей, истинно преданных Церкви.
Глубоко и точно перекликалась эта речь со словами, произнесенными при закладке храма в Самаре.
– Помолимся, – говорил тогда тридцатилетний архимандрит Вениамин, – об успехе в созидании наших собственных храмов, о том, чтобы нам устроившим церковь Бога жива в своей душе здесь на земле, иметь верный залог общения с ним в жизни будущей – во царствии небесном во веки веков. Аминь.
4
Вспоминал ли, сидя на скамье подсудимых, митрополит Вениамин свою речь, произнесенную в Самаре?
Этого мы не знаем.
Но совершенно точно известно, что в полном соответствии со своими словами и жил он в страшные дни лета 1922 года.
Ему подстраивали ловушки на бесконечных допросах, его уговаривали отступиться, ему открыто угрожали.
Митрополит не дрогнул.
Читая протоколы, поражаешься сейчас, как спокойно и без всяких, кажется, усилий разрушал своими ответами митрополит Вениамин все хитроумные западни.
– Мое отношение к cоветской власти – было отношением законным, – говорил митрополит. – Все декреты и распоряжения, по силе возможности и понимания, я выполнял… Письмо в Помгол я написал по личному убеждению, перед его написанием ни с кем не говорил… С Правлением Общества приходских советов я письма не обсуждал. В его составлении никто, кроме меня, участия не принимал… Я не помню, чтобы кто-то из присутствующих на собраниях призывал верующих к организации для защиты Церкви… Мои доклады и решения Правления не обсуждало. Для Правления мои приказы были обязательными и обсуждать их оно не могло…