Я в ужасе была, что он уведет войска, а я-то останусь… На кого?! На кого он меня бросает… Ширвани Басаев к тому времени уже сломал мне позвонок. Боль была невыносимая. Я задыхалась от кашля… Я уже везде была, и никакой известности не было… Я погибала от неизвестности…
И вот он меня бросает, и всех матерей, которые искали тогда своих мальчиков…
– Александр Иванович, – попросила я. – Миленький! Включи в договор пункт о пленных. Пусть они вернут нам наших детей, живых, мертвых, но вернут…
Почему они затребовали полторы тысячи своих и всех им вернули, с Крестов, какие сроки у них были, у киллеров, у заказных убийц… И им всех вернули, согласно этому договору…
А про наших пленных ребят он ни строчки не включил в договор…
– Потребуй от них, – просила я, – пусть вернут! Пожалей ты нас, Александр Иванович»…
И Лебедь поднял меня с колен.
– Ты не волнуйся, мать… – сказал он. – Мы выведем войска. И они вам ваших детей приведут сами. Но сейчас мы не можем настаивать. Мы сейчас с Ельциным рады любой договор заключить…
А потом три года спустя он приехал в Подольск получать золотую медаль как лучший пушкинист России. Вы помните этот позор нашей продажной, подлой интеллигенции, которая вручала ему эту медаль?
Я поехала.
Я ударила и ни один раз…
Я хотела, чтобы ему за всех наших матерей, которых он в Чечне бросил, досталось.
На меня его охранники набросились. И вот один из них сказал мне страшные слова.
– Сколько, – говорит, – тебе за это заплатили?
И ему ответила…
– Ты спроси у своего хозяина, сколько ему заплатили, что он зад чеченцам подставил. А мне заплатили… Да… Я до сих пор хлебаю слезы и кровь»…
10
Сейчас говорят, что тогда, остановив войну, удалось сохранить многие жизни солдат…
Это ложь.
Вспомним еще одну запись из дневника убитого чеченского бандита:
«Аллах велик. Он помогает своим муджахедам. Солдат заставили уйти. Нам привезли деньги, еду и боезапас. Снова убивали неверных псов…»
Да, они убивали.
В Москве и Волгодонске, в Дагестане и Ставрополье…
Как говорит Любовь Васильевна, когда заключались Хасавьюртовские соглашения, было такое ощущение, что все садятся на плот и стараются уплыть, бросая раненых, убитых, родных, матерей, только чтобы спастись самим.
Ничего страшнее, чем то бегство из Чечни, Любовь Васильевна не видела…
«Если б я не была там, если б я не понимала разумом своим, что все это бред, причем бред совершенно нездоровых и нерусских людей, то я бы, может быть, и поверила… – говорит она. – Но я все видела своими глазами. Нам не от кого и незачем было убегать. Все было наше. Грозный был наш. Наше командование само в августе позволило полевым командирам войти в Грозный.
– А вы тогда были там…
– Да, конечно… Это офицеры менялись. Они приезжали на два-три месяца, а матери – нет. Я десять месяцев провела в Чечне, день в день. Я прилетала сюда на четыре дня, чтобы продать квартиру, и снова назад…
– Какую квартиру?
– Эту… Она была заложена… И осталась она у меня только потому, что в газете «Завтра» дали объявление, и люди приносили по десять, по двадцать рублей… Еще монастырь Иоанна Богослова помог… А речь шла о четырех тысячах долларов… В принципе, это было очень дешево. Можно сказать, что чеченцы меня пожалели…
Страшными кругами чеченского ада прошла мать Евгения Родионова в поисках сына.
В чеченских аулах чеченские дети кидали в нее камни, чеченские женщины и старики кричали на нее, угрожая убить.
У Любови Васильевны сохранилась фотография, на которой ей удалось в селении Горском сняться в группе людей, окруживших Хаттаба. Как это удалось ей, Любовь Васильевна не понимает и сама, но эта фотография и стала для нее пропуском в Чечне.
Но и с этим пропуском бандиты взяли Любовь Васильевну в заложницы. Вместе с отцом солдата Сережи – Александром она попала в плен к брату Басаева – Ширвани…
– Вас взяли в плен?!
– Ну они сказали, что мы из ФСБ… А какие мы фээсбэшники? Нас же все знали там… Мы ходили там столько месяцев. Ну вот сломали ребра, позвонок… Почки отбили… А Сашу расстреляли. У него трое своих детей в Йошкар-Оле, а Сережа был приемным… И вот все остались сиротами… И мы смогли забрать тело Саши только два месяца спустя.
Смертельно уставшая, изувеченная, Любовь Васильевна Родионова продолжала свое восхождение кругами чеченского ада…
«Я приехала туда зимой, в зимнем пальто и сапогах… Наступило лето… А мне одеть нечего… Я ведь не могла поехать домой, переодеться… И я не одна была такая… Таких матерей много было тогда в Чечне… О нас, как о людях, там не думали не только боевики, но и наши… Никто не спросил, ну как ты там, мать… Как ты живешь там…»
Я слушал Любовь Васильевну и думал, что как ни страшен ее путь, но он был попущен, чтобы увидеть, чему противостоял ее сын…
Только в сентябре на скачках, устроенных чеченцами в честь победы над русскими, Любовь Васильевна узнала от Руслана Хайхороева, что ее сын убит.[62]
Победитель был по-чеченски великодушен.
Чеченский джигит согласился за четыре тысячи долларов отдать несчастной женщине тело замученного им Евгения Родионова. Любовь Васильевна заложила свою квартиру в подмосковном поселке, привезла Хайхороеву в Бамут деньги, и он показал воронку, в пойме реки, где были закопаны убитые им русские ребята.
«Была уже ночь, когда я с саперами украдкой при свете фар армейского “Урала” раскапывала яму, в которую бросили тела четверых ребят. Я стояла и только молилась, чтобы среди них не было Жени. Я не могла, не хотела верить, что его убили. Доставали останки – одного, потом другого. Я уже узнала его сапоги, стоптанные так, как снашивал только он, но все говорила: “Я не поверю, если не найдете жениного крестика”. И когда кто-то крикнул: “Крестик, крестик!” – я потеряла сознание».
Мы уже говорили, что в одиннадцать лет Евгений Родионов вернулся с летних каникул у бабушки с крестиком на шее.
– Женя, что это? – спросила Любовь Васильевна.
– Это крестик. Я ходил с бабушкой в церковь перед школой, так что причастился, исповедался, и это мне дали.
– Женя, сними, ты что, над тобой будут смеяться.
Сын промолчал, но крестика не снял.
Он не снимал его с себя никогда.
Когда подняли из воронки в Бамуте его обезглавленное тело, крестик по-прежнему был на нем. Обезглавленный Евгений прижимал его мертвыми руками к груди…
Этот Крест Евгения Родионова хранится теперь в алтаре церкви Николы в Пыжах…
– Вот Женя в Новороссийске… – перебирая фотографии, говорит Любовь Васильевна. – Это он с компанией друзей… Смотрите, кто с крестиком… Он крестик не снимал никогда… А вот фотография Евгения в Калининграде…
Любовь Васильевна показывает фотографию, с которой Евгений Родионов в лихо надвинутой козырьком на глаза фуражке, в гимнастерке с погонами «ПВ» – пограничные войска – весело смотрит на нас. Гимнастерка расстегнута и видно веревочку крестика на груди…
– А это… – голос Любови Васильевны срывается. – А потом он таким стал…
Мне и самому нелегко смотреть на эту фотографию.
Пустырь…
Вдалеке какой-то забор или барак…
На пустой земле пустыря на коленях стоит Любовь Васильевна…
Перед нею обернутые в целлофан пакеты. Это то, что выкупила Любовь Васильевна у боевиков, продав свою квартиру…
В пакетах, завернутые в фольгу, тела ее сына и трех его товарищей…
– Это в Бамуте? – спрашиваю я, чтобы что-то спросить.
– Нет… – отвечает Любовь Васильевна. – В Бамуте нельзя было фотографировать… Ночь была… В час ночи привезли… Это утром в Ханкале…
Было это 23 октября…
Двадцать лет назад в этот день Любовь Васильевна вышла замуж за отца Евгения – Александра Константиновича Родионова.
11
А в Бамут тогда Любовь Васильевна ездила еще раз.
Теперь – за головой сына…
– Не езди… – уговаривали ее. – Ну куда ты поедешь. Ну похорони то, что есть…
– А как похоронить без головы? – ответила Любовь Васильевна.
Потом она расскажет, что ей все эти дни снился сын. Снился подростком в солдатской шапке. Он бился в руках чеченских бандитов и не мог вырваться. «Мама! – кричал он в материнском сне. – Помоги мне, мама!»
И Любовь Васильевна снова поехала к убийцам сына, чтобы выкупить у них и его голову.
Случилось это 6 ноября, на празднование иконы «Всех скорбящих Радость».
После немыслимых мытарств, привезла Любовь Васильевна останки Евгения в родной подмосковный поселок…
Гроб стоял в комнате, и всю ночь мать просидела возле сына, который, как и обещал ей при последней встрече, вернулся домой на полгода раньше…
21 ноября, на день Архангела Михаила, тело Евгения Родионова было предано земле на поселковом кладбище.
Кладбище это невелико…
Но я прошел его насквозь несколько раз и так и не смог самостоятельно найти могилки нового мученика за Христа Евгения Родионова.
– Где могилка Евгения Родионова? – спросил я, вернувшись к церкви, возле которой возились строители.
– Это, который из Чечни?
– Да… Тот, который мученик…
– Оттуда все – мученики… Вам на ту сторону кладбища надо идти…
Только теперь и понял я, почему не нашел могилу сам.
Я высматривал «одиночную» могилу, а в этой оградке было две могилы…
На одной надпись – «Родионов Евгений Александрович – 23.V.1977—23.V.1996», а на другой – «Родионов Александр Константинович – 5.VII.1949—28.XI.1996».
Отец и сын…
Евгению было всего девятнадцать, а Александру Константиновичу – сорок семь лет. Он умер через неделю после похорон сына.
И поднимается отчаяние, когда понимаешь, что Александра Константиновича тоже убила чеченская нелюдь…
Но смотришь на даты на могилах и стихает душевная смута.
В день отдания праздника Рождества Христова был командирован в Ингушетию солдат Евгений Родионов, а в тот день, 28 ноября, когда остановилось сердце Александра Константиновича Родионова, начинался новый Рождественский пост…