И словно подтверждая это, встает на кладбище в подмосковном поселке крест между могилами сына и отца.
Один на двоих…
12
Через три года и три месяца после убийства Евгения Родионова в бандитской разборке был зарезан Руслан Хайхороев.
Статья в газете об этом происшествии называлась «Одним бандитом стало меньше»…
Любовь Васильевна тогда снова побывала в Бамуте, в пионерлагере, где чеченские выродки держали в подвале ее сына.
Прошло четыре года, как не стало Евгения, а на цементном полу все еще темнела запекшаяся кровь.
Любовь Васильевна посадила рябинки на том месте, где убили ребят.
Поставила изгородь…
Что еще могла сделать мать?
– Я точно знаю, что Женя меня любил… – говорит она. – Без этой его любви мне стало холодно, пусто и одиноко…
Слова о холоде, пустоте и одиночестве – не просто слова.
Помню, однажды, будучи в Петербурге, Любовь Васильевна заглянула к нам.
Мы пили чай и разговаривали, и то ли оттого, что Любовь Васильевна устала, то ли потому, что так много навалилось впечатлений, но разговор получался какой-то бессвязный.
Поговорили о ее поездках, потом Любовь Васильевна, задумавшись, рассказывала о девушке Евгения. О том, что она вышла замуж. Родился сын. Его назвали Иваном…
– По-английски, Иван это Джон… – задумчиво сказала Любовь Васильевна. – Почти Женя…
Я слушал ее и кивал…
Конечно, так…
Конечно, почти Женя. Почти…
– Если бы я пила, – сказала Любовь Васильевна, помолчав, – меня бы в нашем поселке жалели… А так… То, что я посылки для солдат собираю, в Чечню их вожу… Нет… Так, как я живу, у нас в поселке не понимают… Я шесть лет не улыбалась…
И снова замолчала, и слова эти как-то выпали из беседы, не пристроить было к ним никакого разговора, так одиноко и остались они в памяти…
А когда шли на вокзал, впереди, в толпе прохожих, промелькнул паренек в солдатской форме, и Любовь Васильевна вздрогнула. Потом поняла, что мы это заметили, и пояснила:
– Каждый раз, когда молодых ребят в форме вижу, кажется, первое мгновение, что это Женя…
Так вот и пристроилось к той одинокой фразе продолжение…
Сейчас Любовь Васильевна работает сторожем, перешла в сторожа, поскольку эта работа дает возможность накопить дней для поездок…
Как-то так получилось, что поездки эти стали ее основным занятием.
Неделями, день за днем, собирает Любовь Васильевна подарки для ребят, воюющих в Чечне, а потом везет их на далекие пограничные заставы…
«Я возвращаюсь никакая… Сборы эти… Особенно в последние дни нервотрепка… Потом погрузка. Самолет три часа… А дальше в вертолет все перегружаешь. Летишь в горы.
А эти ужасные горы. Высоко… Ущелья без дна…
Потом прилетаешь на заставу. И дальше, то ли это будет “КАМАЗ”, то ли бэтээр, то ли танк через перевал… Но все это проходит, когда я вижу, как радуются солдаты, как они рады мне. Я чувствую себя моложе рядом с ними…
Господь дал мне тяжелый крест, но и награду дал… Награду делать то, что другим не дано… Тепло людское возить… Да, это тяжело… Но ведь ты знаешь, что тебя ждут, тебе и слова благодарности достаются…
Когда приезжаешь туда и там говорят, что встречайте вертолет, мама Женина едет, подарки везет… Меня там никто и не знает по имени и по отчеству… Меня все в армии знают, как маму Жени Родионова…
Николай Михайлович, что может быть выше? А представьте себе, что я лежу на диване и только плачу.
Мне говорят, что я – мать святого… А я была матерью солдата… Мне хочется жить, чтобы Жене за меня не было стыдно… Мне хочется, чтобы, когда попаду туда, Женя меня встретил…
А для этого что надо делать?
Надо делать, а не знать. Надо любить, а не рассуждать о любви…
Я хочу, чтобы все поняли, что эта война происходит не в Америке… И двенадцать тысяч искалеченных ребятишек – они тоже не в Америке… Они тоже здесь, по госпиталям… И им помогать надо…
Я к чудесам, Николай Михайлович, отношусь очень осторожно…
У меня своеобразное общение с Женей…
Накануне его дня рождения я просила, дай мне знать, как тебе там…
И вот 23 мая этот знак… Такие кресты белые встали на небе… Их даже фотографировали… И все почему-то так возрадовались… А я не знаю… Я и радоваться-то уже давно не умею… И эту радугу триста человек у нас на кладбище наблюдало… Сорок минут… И когда Жене было двадцать лет, такая же радуга была…
Я вот что заметила…
Он сейчас столько людей соединяет…
Вот мне написали, что на Бойконуре создали православную общину Евгения Родионова, на Алтае на погранзаставе в поселке Окташ освятили Свято-Евгеньевский храм в честь его Небесного покровителя…
У меня такое ощущение, что там, где людям трудно, там и Женя…
И какие люди встречаются хорошие… Я когда с отцом Евстафием у вас, в Петербурге, познакомилась, подумала, что бывает ощущение – родной по крови… А это еще роднее. Он родной по духу»…
Это не монолог…
Это списанные с магнитофонной ленты реплики Любови Васильевны, которые почему-то совершенно не хочется разбавлять никакими пояснениями.
Да и трудно добавить сюда что-то, чтобы пояснить.
Это говорит мать Евгения Родионова.
Это не звание и не должность. Это – судьба.
Уже прощаясь, я спросил у Любови Васильевны про крестики, о которых писали в журнале «Русский дом».
– Тысячами крестики везу туда … – сказала Любовь Васильевна.
– И что, столько солдат крестится…
– Ну, я ведь не крещу… Мы просто раздаем крестики. Спрашиваешь, может, кто-то крещен, но потерял крестик, или вообще не носит почему-то… Вот таким и даем… Но солдаты, – Любовь Васильевна улыбнулась, – почему-то хотят, чтобы я сама им крестики на шею надела…
– И много вы крестов надели?
– Я же говорю, тысячи…
13
Об этом тяжело говорить, но не говорить еще тяжелее.
16 февраля 1996 года Любовь Васильевна Родионова получила телеграмму полковника Буланичева, извещавшую о дезертирстве ее сына, захваченного чеченцами в плен…
Прошло восемь лет, и вот, день в день, «Церковный вестник» (№1—2 (278—279) за 2004 год) вышел с подзаголовком на всю полосу: «Синодальная комиссия не нашла оснований для прославления в лике святых солдата Евгения Родионова».
Далее шло обстоятельное, ироничное, порою дышащее фельетонным сарказмом интервью с секретарем синодальной Комиссии по канонизации священником Максимом Максимовым…
«Канонизация – это не раздача награждений всем пострадавшим»…
«Было принято решение о встрече с Любовью Васильевной Родионовой… Нашей задачей было узнать, что она за человек… К сожалению, в данном случае говорить о церковности не приходится. Я связывался со священником, который служит в храме рядом с домом Родионовых. Любовь Васильевна в храм не ходит, а люди, которые приезжают на могилу Евгения, сами служат панихиды и в храм к священнику никогда не обращаются. Что кроме сектантства можно в этом увидеть?»
«В нашем разговоре с Любовью Васильевной выяснилось, что ее встреча с Хайхороевым продолжалась не более семи минут, и он ничего не говорил ей о конкретных обстоятельствах гибели Евгения… Любовь Васильевна честно призналась нам, что доказать ничего нельзя».
«Пленок с казнями и издевательствами над пленными воинами у нее много, и на одной из них, как она считает, снят ее сын. Но и это доказать невозможно, потому что убиваемый солдат снят со спины, и у нее самой нет полной уверенности в том, что это ее сын».
Можно было бы рассказать тут отцу Максиму Максимову, как, заложив свою квартиру, выкупила Любовь Васильевна у чеченцев тело Евгения и привезла в Курилово, а здешний священник о. Александр Филиппов отказался отпевать его без оплаты.
Деньги о. Александр требовал не такие уж и большие, и, как свидетельствует Любовь Васильевна, «соседи сжалились над нами (денег у меня после Чечни совсем не было), заплатили ему 300 рублей, и только тогда он совершил обряд отпевания».
Такая вот история…
Осуждать о. Александра Филиппова за то, что он потребовал оплаты за свой труд, нельзя, но понять, почему Любовь Васильевна не хочет приглашать его для совершения панихид на могиле сына, можно.
А потом, с каких это пор служение панихид на могилах священниками других приходов стало сектантством?
И вообще, какое отношение конфликт (если это можно назвать конфликтом!) Любови Васильевны Родионовой с приходским священником о. Александром Филипповым имеет к канонизации воина Евгения?
Мы уже говорили, что рожденный для земной жизни на четвертый день празднования Вознесения Господня 23 мая 1977 года мученик за Христа Евгений родился для вечной жизни в сам этот великий для христиан день… Добавим сейчас, что и старинная церковь на кладбище, где погребен воин Евгений, освящена в честь Вознесения Господня.
Думается, что этот факт, если уж говорить о канонизации воина Евгения, гораздо важнее личностей священников, совершающих панихиды на его могиле…
Можно было бы сказать тут, что и фраза священника Максима Максимова о встрече Любови Васильевны с Хайхороевым, которая «продолжалась не более семи минут» и во время которой Хайхороев «ничего не говорил ей о конкретных обстоятельствах гибели Евгения», не совсем точно отражает сам смысл этой встречи. Чеченский бандит ведь не воспоминаниями с Любовью Васильевной делился, а продавал матери тело ее сына, убитого им.
Все эти просчеты о. Максима Максимова, наверное, можно объяснить душевной глуховатостью, но вот с высказыванием, дескать, «надо определенно заявить, что эпоха новомучеников и исповедников российских, как бы мы ее не растягивали, уже закончилась» – сложнее.
Очень рискованное это заявление…
Кто может знать, когда заканчивается эпоха мучеников и исповедников? И как это вообще, пока стоит Церковь, она может закончиться?
Ну а выражение священника Максима Максимова «когда Евгения Родионова причисляют к новомученикам и исповедникам российским, происходит очевидный подлог» напрямую перекликается с телеграммой полковника Буланичева.