Дверца со стороны пассажирского сиденья открылась, и из машины кто-то вышел.
28
Южный Иерусалим, Тальпиот
Трейси не знала, что делать. Она видела, что отец заметил «лендровер», проследив за его взглядом, и поняла, что он узнал Карлоса, когда тот вышел из машины. Сначала Трейси подумала, что ей лучше пока не выходить, но потом усилием воли заставила себя взяться за ручку двери.
«Как неловко получается», — подумала она.
И увидела, что отец смотрит на нее. Рэнд перевел взгляд на Карлоса, потом снова на дочь. Трейси попыталась улыбнуться.
«Надо просто подойти и обнять его», — сказала она себе.
Но ноги не слушались, и Трейси подумала, не сесть ли ей обратно в «лендровер».
Отец медленно направился в ее сторону. По лицу трудно было понять, взволнован ли он.
«Нет, точно взволнован», — почувствовала Трейси.
Но было что-то еще, чего она не могла понять. Недовольство? Или разочарование? Но уж точно не радость, любовь или что-то в этом роде.
Она открыла рот, собираясь сказать: «Пап, привет!», но запнулась, и первым заговорил он.
— Что ты здесь делаешь?
Тон не был недовольным, но первые слова отца разочаровали Трейси.
— Привет, пап, — наконец выговорила она.
— Я не понимаю. Что ты здесь делаешь?
«Ясно, — подумала Трейси. — Ты не слишком рад меня видеть. Но не будешь же ты бесконечно повторять одно и то же».
— Я… в общем, хотела повидаться с тобой.
— А как же учеба? Как ты здесь оказалась? Что случилось?
— Ты не мог бы сказать хотя бы, что рад меня видеть? — поинтересовалась Трейси, осмелев. — Может, хочешь обнять меня и спросить, все ли у меня в порядке?
— Я рад тебя видеть, — запротестовал Рэнд. — Правда. Просто я несколько ошарашен…
— Ладно, проехали. Скажи мне, куда деть чемоданы, и я не буду путаться у тебя под ногами.
— Трейси, послушай, — начал Рэнд, протянув руки, но Трейси сделала шаг назад, подошла к «лендроверу» и стала выгружать чемоданы, швыряя их на землю.
Рядом оказался Карлос.
— Тебе помочь? — спросил он тихо.
— Нет! — крикнула она.
И добавила уже спокойнее:
— Сама справлюсь.
— Я только хотел помочь.
Трейси прислонилась к машине.
— Наверно, все вещи нужно выгрузить? — не унимался Карлос.
— Я сама это сделаю.
Она взяла два чемодана, а две сумки остались в багажнике «лендровера».
— Я вернусь за ними, — бросила она.
Карлос проигнорировал последнюю фразу, вытащил сумки из багажника и пошел за Трейси.
— Ты всегда такая упрямая?
— На себя посмотри, — огрызнулась Трейси.
Рэнд видел, как его дочь достает багаж из «лендровера», но все еще не понимал, что она здесь делает и как она сюда попала. Он стал быстро соображать. Ее приезд — это новые проблемы. Где ей остановиться? Сколько она собирается тут оставаться? И как он сможет ее устроить и заботиться о ней, одновременно занимаясь раскопками?
— Куда мне это нести? — спросила Трейси, которая уже стояла с ним рядом.
С самого начала разговора Рэнд не сошел с места.
— Сюда.
Продолжая держать в руке планшет, Рэнд подхватил у нее чемодан и направился к «фиату».
— Я приехал сюда вчера утром, — сказал он, оглянувшись через плечо. — У меня не было времени позаботиться о ночлеге. Положим твой багаж в машину, а потом поговорим насчет…
— Подожди, — перебила его Трейси возле машины. — Значит, мне негде остановиться?
Рэнд посмотрел на дочь, потом на Карлоса, потом на людей в черном и старшего сержанта Шарон, наблюдавшую за ними со своего поста у «Хеврат Кадиша». Снова перевел взгляд на Трейси.
«Хоть бы не все сразу», — подумал он, внезапно вспомнив слова Шарон.
«В Израиле все не так просто», — сказала она.
Теперь это звучало как пророчество.
29
26 год от P. X.
Иерусалим, Зал тесаных камней
— Тихо! — Каиафа ударил тяжелым посохом о каменный пол.
Синедрион собрался в срочном порядке, но присутствовали все до единого. И Гамалиил, и отец его Шимон, стареющий сын Хиллела Великого, и Ионатан, чье влияние растет день ото дня. И Александр, Никодим, Измаил, Елеазар.
— Это кощунство! — раздался громкий голос Иосифа Аримафейского.
— Позор! — послышались крики.
— Это оскорбление!
— Это подстрекательство!
Иосиф Вифанийский вышел вперед и разорвал на себе одежды до пояса.
— Идолопоклонство! — рявкнул он, и зал снова наполнился разъяренными криками.
Большинство членов Синедриона знали, что Понтий Пилат, новый префект Иудеи, приказал Августовой когорте заменить на зимний период когорту, расквартированную в Иерусалиме.[19] Со стороны это выглядело как обычная ротация войсковых подразделений. Прежний префект Валерий Грат тоже периодически переводил римские когорты из одной части Иудеи в другую, причем делал это с завидной регулярностью. Главной причиной таких перемещений было желание префекта как-то разнообразить провинциальное существование, тоскливое и однообразное. Но прибывшие вчера вечером войска вывесили в крепости Антония штандарты с профилем императора Тиберия — прямо напротив Храма, с его северной стороны.
Появление этих штандартов, на которых сверкал чеканный золотой профиль императора, стало настоящим потрясением для иудеев, которые с первыми лучами солнца пришли в Храм возносить молитвы и совершать жертвоприношения. У стен Храма сразу собралась толпа, и вот-вот могли начаться беспорядки. Рельефный портрет императора в виду Храма был воспринят как святотатство, ибо нарушал одну из заповедей: Господь запретил евреям создавать изваяния — не только идолов, но и самого Бога.
Каиафа ударил посохом об пол и поднял руку. Крики стихли. Сделав жест Анне, который не торопясь поднялся со своего места в первом ряду, Каиафа не сказал ни слова. В зале стало еще тише.
— Анна будет говорить, — провозгласил Каиафа.
Первые слова Анны прозвучали еле слышно.
«Он намеренно говорит так тихо», — понял Каиафа.
Первосвященник не однажды видел, как тесть понижал голос, чтобы быть услышанным.
— Пусть говорит! — раздался крик с задних рядов. — Я хочу слышать, что скажет Анна!
— Хотя у нас с его высокопревосходительством Валерием Гратом и были некоторые разногласия, — начал Анна, и в задних рядах понимающе засмеялись, — он все-таки смог понять и научился уважать те требования, которые предъявляет к нам наша вера. Он постоянно держал Августову когорту в Стратоновой Башне. Возможно, новый префект не столь хорошо знаком с нашими обычаями.
— Или он хочет, чтобы мы подняли восстание! — крикнул кто-то, и по залу прокатилось волнение.
— Дайте Анне закончить, — сказал Каиафа, поднимая руку. — Пусть говорит.
Анна устало кивнул зятю.
— В прошлые времена нам удавалось не допускать псов в дом Хашема, — сказал он, и в зале снова одобрительно засмеялись, понимая, что речь идет о римлянах. — Но если сейчас мы поступим неосторожно, то псы останутся здесь надолго и при этом будут рвать зубами и царапать когтями.
— Но мы не можем допустить, чтобы римский идол возвышался над городом! — крикнул Александр.
— Не можем, — подтвердил Каиафа, в то время как его тесть вернулся на свое место. — Но Анна прав. Мы не должны подтолкнуть префекта к решительным действиям. Возможно, он недостаточно осведомлен о нашей вере, а возможно, его цель — спровоцировать беспорядки, но если мы поднимем восстание, результат будет один и тот же. Мы не можем позволить этим штандартам остаться в городе, но и он не пожелает их убрать просто потому, что мы этого хотим.
— Почему? — выкрикнул кто-то.
— Потому что он префект Римской империи, причем недавно назначенный. Убрать штандарты — значит показать свою слабость, а он не может позволить себе показывать слабость. Да и то, почему мы, против этих штандартов — а мы против, потому что на них изображен император, — это еще одна причина, чтобы не убирать их, поскольку это будет оскорблением по отношению к Тиберию.
— Это оскорбление Хашему! — крикнул кто-то.
— Сорвать их! Сорвать! Мы будем биться! — раздались возмущенные голоса.
— Властители Израиля, послушайте, что я скажу! — снова взял слово Каиафа. — Мы будем сражаться и одержим победу. Но нашим оружием будут не мечи и копья! Нашим оружием станет молитва. Мы победим римлян добродетелью. Мы поведем войну так, что Хашем станет помогать нам.
30
Южный Иерусалим, Тальпиот
У Рэнда голова шла кругом. Он напомнил себе: дать понять Трейси, что она для него важнее работы, можно было уже не раз, а он так и не сделал этого. Нельзя повторить ту же ошибку. Но в нескольких шагах был склеп с оссуариями, каждому из которых две тысячи лет. Может быть, это самые обычные захоронения, а может, ему удастся сделать открытие, которое потрясет весь мир. И выбор прост: или на его карьере археолога можно будет поставить крест, или его ждет невиданный успех.
Рэнд не мог сейчас все бросить и заниматься Трейси. Шарон ясно дала понять, что у него очень жесткий лимит времени, и неизвестно, что предпримет она или «Хеврат Кадиша», если на денек-другой забросить раскопки ради Трейси.
Рэнд поставил чемодан на землю рядом с «фиатом» и положил планшет на крышу машины.
— Трейси, — начал он, глубоко вдохнув и взяв ее за плечи. — Я тут в самом начале чего-то такого…
Она напряглась.
— Нет, подожди, — продолжал Рэнд. — Я рад тебя видеть. Правда рад. И я хочу…
Рэнд тщательно подбирал слова, но чувствовал, как Трейси отдаляется от него с каждым произнесенным словом.
— Я начну с самого начала. Я приехал сюда только вчера утром. Выяснилось, что для работы на этом раскопе есть всего несколько