Мири улыбнулась так, словно его пламенная речь произвела на нее впечатление.
— Можно вопрос, прежде чем я уйду? — спросила она уже без улыбки.
Она встала и достала из кармана связку ключей.
— Эта истина изменила вас?
112
31 год от P. X.
Иерусалим, Зал тесаных камней
Заседание Совета закончилось. Решения были приняты, и зал опустел. Остался лишь Каиафа.
Он был один в зале заседаний Великого Синедриона. Мучительный выбор заставил его остро почувствовать одиночество. С этим рабби из Галилеи все получилось совсем не так, и поправить ничего было нельзя, но и сейчас он не мог понять, почему так произошло. У Каиафы было такое чувство, что на каждом шагу он сам и Синедрион совершали ужасные ошибки, но не мог представить, что могло быть иначе. Что теперь делать? Если бы он даже знал, уже поздно. Оставалось с честью выйти из положения и надеяться, что когда-нибудь все вернется на круги своя. Что еще? Некому верить, не у кого спросить совета, никто не снимет с него это бремя.
Каиафа остался один.
113
Иерусалим, Меа-Шеарим
Из «лендровера» Трейси и Карлос увидели отъезжающую машину Мири Шарон. Трейси ее окликнула, но Мири, как видно, не услышала. Они нашли свободное место в квартале от дома, чтобы припарковать машину, вернулись пешком и вошли в парадный подъезд.
— Папа? — позвала Трейси отца.
Рэнд сидел на диване, уткнувшись лицом в ладони. Казалось, он не слышит. Трейси пересекла комнату и присела рядом.
— Пап, ты в порядке?
Рэнд медленно поднял голову и посмотрел на дочь. В глазах стояли слезы.
— Что случилось? Что с тобой?
Сзади подошел Карлос.
Рэнд покачал головой.
— Простите, — сказал он и снова уронил голову в ладони.
— Пап, что произошло? — умоляюще спросила Трейси.
Беспомощно оглянулась на Карлоса, который присел на диван с другой стороны от Рэнда, стараясь не сдвинуть бумаги и книги.
Тяжкие рыдания сотрясли тело Рэнда. Глядя на него, Трейси задрожала и тоже заплакала, хотя понятия не имела, что с отцом. Наконец Рэнд собрался с силами и перестал плакать, подняв на дочь глаза, полные боли и печали.
— Я не знаю, с чего начать, — признался он.
Постепенно, то подбирая слова, то едва успевая за ходом мысли, он рассказал им обо всем, что пережил за последние месяцы. О разочаровании, которое все нарастало в эти две недели, когда он понял, что не в силах донести до людей историю свитка Никодима, а ведь он считал это самым важным. Рассказал про переговоры с журналистами, про сегодняшние беседы по телефону с Игалем Хавнером и журналистом из «Джерузалем пост». Про визит Мири, их спор и ее вопрос на прощание: «Изменила ли истина вас?»
Рэнд откинулся на спинку дивана и уставился в потолок.
— Я ответил утвердительно. Сказал, что истина изменила меня, но это ложь. Я сказал это машинально, потому что знал «правильный» ответ. Но я понял, что это ложь, как только сказал это.
Он посмотрел на Трейси.
— Истина в том, что я не изменился. Разве это не так?
Трейси хотела что-нибудь сказать, чтобы его успокоить, но Рэнд продолжал говорить.
— Я чувствовал, что за последние месяцы многое изменилось, но не внутри меня. Я… я теперь совершенно по-другому воспринимаю Библию, библейские истории отзываются во мне, я чувствую, что все это правда, потому что держал в руках кости Каиафы. Я знаю, что он существовал. Я своими глазами видел письмо, написанное рукой Никодима! Я верю в воскресение Иисуса, потому что этому есть доказательства, понимаешь? Всего два месяца назад я во все это не верил, но теперь я не просто верю, я хочу, чтобы каждый узнал, какие серьезные есть доказательства! Вот почему я портил кровь журналистам. Потому что верил, что есть люди, которые захотят узнать об этих доказательствах и примут для себя решение, какими должны быть мир, жизнь, религия. Вот и все. Когда Мири спросила: «Изменила ли истина вас?», я понял, что из-за этого открытия я думаю по-другому, но… я не изменился.
Рэнд наморщил лоб, и на глаза снова навернулись слезы.
— Я знаю, Трейси, последние месяцы у нас все было не так уж плохо. Но я так и не стал отцом, которого ты заслуживаешь. И прошу за это прощения. Я не знаю, как мне измениться, как стать другим человеком, которым я хотел бы стать. Мои взгляды изменились — по крайней мере, мне так кажется. Мне также кажется, я знаю истину, но не думаю, чтобы она хоть как-то изменила меня.
Трейси взяла отца за руку. Она сидела рядом, закинув нога за ногу и сжав его руку в своих ладонях.
— Папочка, ты изменился, но, кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать.
Она посмотрела на Карлоса, и тот ободряюще улыбнулся.
— Карлос только что, буквально пару часов назад, объяснил мне разницу между верой в Иисуса и следованием Его учению.
Посмотрев на дочь, Рэнд задумчиво кивнул.
— Множество людей верят в то, что Иисус жил, умер и воскрес из мертвых, но это не значит, что они посвящают жизнь тому, чтобы следовать за Ним.
— Безусловно, — согласился Рэнд.
— Но в те времена, когда жили Каиафа и Никодим, между верой в Иисуса и следованием за Ним не было большой разницы. Каждый, кто верил в то, что Иисус — тот, кем Он себя называет, чаще всего становился Его последователем. Они не просто признавали истинность Его учения или факт Его воскресения. Они не просто ходили в церковь по воскресеньям.
Трейси снова глянула на Карлоса, будто хотела заручиться его поддержкой.
— Трейси права, — вступил в разговор Карлос. — Следовать за Иисусом значило куда больше. Это означало изменить свою жизнь ради Иисуса. Отказаться от привычного образа жизни и принять Иисуса своим учителем — и в результате познать совершенно иной путь, в свете Его живого присутствия и Его учения.
— Твоя мать всегда говорила об этом, — сказал Рэнд Трейси.
— Да. Но, боюсь, я еще не поняла это настолько глубоко, как это понимает Карлос.
— И ты думаешь, я упустил именно это? Считаешь, это действительно меня изменит?
— Папочка.
Трейси отпустила его руку и встала на колени.
— Я думаю, что Иисус всерьез говорил: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Я не думаю, что Он имел в виду интеллектуальное знание — или археологическое, — улыбнулась Трейси. — Думаю, Он хотел сказать о чем-то куда более личном, чем это. О познании истины в том смысле, насколько один человек может узнать другого, понимаешь? Речь идет не о самих фактах, но об отношении, в котором истина — не «что», а «кто».
Она замолчала и посмотрела на Карлоса.
— У меня не получается объяснить.
— Очень даже получается, — ответил Карлос.
И повернулся к Рэнду, который смотрел на него через плечо.
— Трейси все сказала правильно. Стать истинным последователем Иисуса значит и то, что Иисус через Дух Святой входит в тебя и живет в тебе, изменяет тебя изнутри. Возможно, это та самая перемена, о которой вы говорили.
— Думаю, да, — ответил Рэнд.
— Это то, что вы хотите сделать?
Рэнд нахмурился и серьезно посмотрел на Карлоса. Интересно, как так могло случиться? Находка усыпальницы Каиафы запустила цепь событий, которые привели его к тому, что он чувствует теперь, но стало ли это открытие источником веры, которой ему не хватало прежде? Когда в нем зародилось желание верить? Стал ли причиной этого свиток? Или гробница и свиток просто привели его к Библии заново, с открытым сердцем и открытыми глазами?
Эти мысли озарили его мгновенно, как фейерверк. Рэнд отчетливо понял, что не важно, сколько людей поверят в истинность воскресения, узнав о свитке, если их глаза не откроются так, как открылись у него. Судя по всему, понял он, миллионы людей принимают на веру истину Воскресения, так и не испытав пробуждение веры, подобное тому, что произошло с ним. Рэнд не просто был готов принять все это, он был готов изменить направление, в котором шла вся его жизнь. Непонятно, откуда взялась эта вера, но вряд ли она зародилась лишь в результате того, что он нашел доказательства в усыпальнице Каиафы. Это послужило лишь спусковым крючком, и Рэнд осознал, что у него всегда хватало доказательств… и лишь недавно открылись глаза, чтобы он мог их увидеть. В этом вся разница.
Рэнд понял, что Трейси и Карлос все еще ждут от него ответа. Он посмотрел на обоих и коротко кивнул.
— Да, это то, что я хочу сделать.
Карлос опустился на колени и положил левую руку на плечо Рэнда.
— Признаешь ли ты, что грешен и грехи твои отделяют тебя от Бога?
— Да.
Карлос кивнул, и на его лице мелькнула улыбка, но он сдержался и продолжил:
— Раскаиваешься ли ты в грехах своих? Другими словами, желаешь ли ты отрешиться от грехов и познать новый путь жизни от твоего учителя Иисуса?
— Да.
— Понимаешь ли ты, что лишь в силу того, что Иисус умер на кресте, тебе надо просто попросить Его о прощении всех грехов, освобождении от вины и наказания, коих грехи твои заслуживают, и о жизни вечной?
— Да.
— Вознамерился ли ты следовать за Иисусом Христом во всех твоих делах и служить Ему всем сердцем, как учителю твоему и Господу твоему?
— Да, — ответил Рэнд еще более решительно, чем вначале.
— Сможешь ли ты произносить все это как молитву, прося принять Бога подношение сердца твоего и жизни твоей?
— Ты хочешь сказать, прямо сейчас? — спросил Рэнд.
Карлос улыбнулся.
— Именно это я и хочу сказать.
Рэнд поглядел на него, потом на Трейси.
— Я не особенно умею молиться, — сказал он.
— Вы же будете говорить не с нами, — ободрил его Карлос.
— Мне… надо закрыть глаза?
— Если хотите. Некоторым это помогает сосредоточиться.
— Ладно.
Прикрыв глаза и сделав глубокий вдох, Рэнд начал говорить.
— Иисус, Ты знаешь, что я не особенно умею это делать. Но я верю, что Ты воскрес из мертвых. Что Ты Тот, кем Себя называл. И я, пожалуй, готов делом подкрепить слова свои.