Бруклин. Представление
Из-за кулис пустая сцена кажется просторной, даже величественной, а покрытие – гладким до блеска. За миг до выхода актеров Лили чувствует, что до смешного взволнована. Неважно, что они поставили любительскую, мелодраматическую, музыкальную комедию, сыграть в которой мог любой, кто желал выставить себя на посмешище. Сердце Лили бьется о ребра. А когда поднимается занавес и на сцену с криком «Полундра!» выпрыгивает Мордехай, Лили неожиданно для самой себя бурно аплодирует вместе с залом, высоко подняв руки.
В программке она указана как автор сценария и режиссер, и хотя на самом деле она не так много написала, Лили не стала ничего исправлять. Под ее именем стоит надпись наклонным шрифтом: «Посвящается матери, Рут Бернэм Рубенштейн». Рут еще до болезни вызвалась написать и поставить пьесу, о чем Лили понятия не имела (как много всего, о чем она не знала!), а когда она заболела, замену не искали. Все ждали, еще и еще. Но на следующий день после визита к Вивиан Барр Лили получила е-мейл от подруги Рут, Сьюзан Левинсон, которая организовала закуски на церемонии памяти Рут. Сьюзан просила Лили помочь с пьесой – ведь Рут больше нет.
Лили ответила: «Извините, я не смогу». Она не стала писать: «Мне все еще слишком грустно, я до сих пор пытаюсь сшить платья своим дочерям, я не в состоянии до конца понять эту историю, у меня к ней много вопросов…» – и прочее. «Спасибо, что предложили, – написала Лили, – но у вас наверняка есть кто-то более подходящий?»
Ответ от Сьюзан Левинсон пришел через тридцать секунд: «Возможно, Вы ПРАВЫ. Но нам бы ХОТЕЛОСЬ, чтобы это сделали Вы, и я знаю, что Ваша мама хотела бы того же. Ваша мама была НЕЗАМЕНИМОЙ, и мы очень по ней скучаем. ОЧЕНЬ СКУЧАЕМ. И еще хочу, чтобы Вы ЗНАЛИ: пьеса практически готова, Вам надо будет всего лишь кое-где подправить сценарий, немного подредактировать текст и помочь с постановкой. Труппа у нас полна энтузиазма, не хватает только руководителя».
Лили это немного задело. Ее просили не написать пьесу, а поправить чужую. Потом она занервничала. «Руководителя». А она сможет руководить? Потом еще раз перечитала письмо, ощутила гордость и чувство вины, которые Сьюзан хотела у нее вызвать, и ответила: «Да, конечно. Спасибо Вам».
И все сложилось замечательно! Лили встретилась со Сьюзан в синагоге, чтобы просмотреть сценарий; все стены в кабинете раввина были заставлены полками с книгами, от пола до потолка, даже на внутренней стороне двери, и Лили, сразу ощутив прилив спокойствия, устроилась в кресле и начала читать. Потом вошла раввин и спросила у Лили, не желает ли она взглянуть на исходную «Книгу Эсфирь». Лили ответила: «Конечно». Что еще она могла сказать? Раввин (высокая женщина с волосами, собранными в хвост) взяла книгу с полки и сказала: «Мы с вами не знакомы, но я обожала вашу маму».
Она объяснила Лили все сцены, соответствующие им песни из пьесы, и Лили подумала: «Это не входит в обязанности раввина. Похоже, она действительно очень любила маму». Сьюзан Левинсон хихикала над каждым смешным фрагментом. Потом раввин нашла еще несколько книг, посвященных «Книге Эсфирь», массу толкований, рассуждений и дополнительных историй. Лили потерялась во всем этом и отправила няне сообщение с просьбой задержаться.
Была одна история о том, как отец Вашти, который был царем, погиб от того, что ему на голову упал канделябр. А еще раввины спорили, в каком качестве Эсфирь привели в семью дяди – как дочь или как жену, поскольку об этом не было точно сказано в книге, к тому же для чего ее описали как «красивую станом и пригожую лицом» сразу перед предложением об усыновлении Эсфири Мордехаем? Были написаны обширные диалоги, в которых воссоздавалось случившееся на самом деле, в том числе один, в котором царь, Ахашверош, протрезвев, спрашивал, где Вашти, а когда ему сказали, что он убил ее за отказ пройти нагой, ответил: «Некрасиво как-то получилось». Кроме того, велись дискуссии о том, кто истинная героиня в этой истории: Эсфирь, несомненно, спасла целый народ, но разве сначала она не струсила, а до этого не была наложницей? И разве Вашти (хоть и не протестовала явно, а просто сказала царю «нет») не стала основоположницей и «ярким примером женской независимости»? Зато Эсфирь, – указывали другие, – была олицетворением добродетели; когда царь оказывал ей знаки внимания, она оставалась невозмутимой, «словно сливалась с землей». Нет, – отвечали, – Эсфирь не была фригидной, она использовала «женские уловки», чтобы расположить к себе евнуха Бараза, стать царицей и спасти свой народ, и была права. Сделала, что должна была, а Вашти сделала то, что должна была сделать она. Эсфири всего лишь больше повезло, ведь она принадлежала к еврейскому народу, а эта история призвана радовать еврейский народ! Как и Юдифь, только Эсфирь во многом помог Мордехай. (Жаль, рассуждал кто-то, что Мордехай сыграл такую большую роль.)
И разве можно считать Вашти действующим лицом, когда она практически отсутствует в сюжете? И разве не благодаря ее отсутствию дальнейшие события становятся возможными? К тому же она антисемитка, била своих слуг-иудеев. М-м-м?.. Да бросьте, – писали в ответ. – Вся история придумана как повод устроить праздник, а праздники служили «отдушинами, укрепляющими государственный контроль». Подождите, – отмечал другой авторитет, – заметьте, что нигде ни разу не упоминается Бог! Разве Эсфирь – не очередная версия Шахерезады? Вы не думали о том, что стало с девушками, которых не выбрали?
Когда запищали часы, Лили с трудом оторвалась от чтения. И даже дома, раскладывая макароны с сыром по детским тарелкам, продолжала думать о прочитанном и о том, что можно со всем этим сделать.
Прихожане синагоги (которые в этот момент встают по краям сцены и поют «Честь» – балладу о Вашти, само собой) играют практически ту же пьесу, которую поставили в калифорнийской синагоге в прошлом году, на основе сценария, датированного летом 1967 года. Рут успела немного его адаптировать, а Лили еще кое-что поменяла, добавила новых реплик и одного персонажа: дочь злобного советника Амана, которая, как написали в одной из книг раввина, могла случайно уронить на голову собственному отцу корзину фекалий, пока тот водил Мордехая по Сузам. Лили гордится стишком, который придумала специально для этой сцены («Вот тебе на голову каки мешок, Чтоб ты подавился и пропал противный твой смешок!»). Но по большей части она оставила присланный ей сценарий без изменений, а то, что прочитала в кабинете раввина, сохранила для себя. Пока.
На сцену под песню «Somebody to Love» группы «Jefferson Airplane» выходит Эсфирь, и зал взрывается аплодисментами и криками. Царь избавился от Вашти, Амана освистали, начинается основное действие. Аудитория крайне оживлена благодаря изрядному количеству выпитых коктейлей «Том Коллинз», которые Лили щедро наливала всем пришедшим из кувшинов. Эсфирь поет песню «Different Drum», а Лили в это время оглядывает море блестящих жестяных трещоток и пластиковых стаканчиков в зрительном зале. Адам с Джун и Рози сидит в третьем ряду: Рози стоит на коленках в платье такой яркости, что его, наверное, видно из космоса, а Джун сидит на коленях у Адама. Помимо трещоток у девочек в руках волшебные палочки из их личных коллекций; девочки уверяли, что Эсфири без палочек никак не обойтись. Они завороженно и с восхищением глазеют, как «настоящая» Эсфирь на сцене – выпускница колледжа Роза Коган – изгибается и встряхивает под музыку длинными волосами, а массовка из числа прихожан (многие из них знали Розу еще ребенком) выплясывает вокруг нее. Они верят, что Роза, как ее имя, цветущая и жизнерадостная. Но Лили видела, что девушка тайком курила траву на репетиции, и слышала ее жалобы жене Амана, будто у нее ВПЧ[5] и она никогда не найдет себе мужа. Ей наплевать, что жену Амана играет женщина за тридцать, которую дважды бросали женихи. Девушка (как многие девушки) не думает о чувствах женщины. Как-то Лили услышала, что Роза во время перекура сказала: «Взрослею», – и не сразу поняла, что та имеет в виду не свою электронную сигарету, а то, что играет в пьесе в честь Пурима.
И вот Роза, она же Эсфирь, прохаживается на сцене в компании других дев, распевая «Piece of My Heart», а Ахашверош, уперев руки в бедра и нахмурив приклеенные брови, разыгрывает душевные терзания. Кого же он выберет? Джун и Рози кричат и показывают пальцами. Адам сидит с открытым ртом, настолько поглощенный представлением, что, когда его лицо в зале выхватывает свет софита, старый шрам на щеке снова кажется ожившим. На прошлой неделе Адама повысили до регионального директора проектов в Восточной Африке; он долго ждал этого и теперь испытывает огромное, поразительное облегчение, которое ощущается физически, и даже атмосфера у них дома изменилась. Только сейчас Лили поняла, насколько страшно было Адаму все это время. «Эсфирь!» – вопят Джун и Рози, размахивая палочками и показывая на Розу. Словно по сигналу, в противоположном углу сцены из-за кулис ей подмигивает Вашти, и Лили подмигивает в ответ, на мгновение вспомнив о Вире, а потом снова погружается в атмосферу всеобщей радости. Она помогает одной из неизбранных дев переодеться в потрепанный костюм голодающей иудейки, подпевает партии Амана на мотив «Purple Haze» Джимми Хендрикса («Евреи, время умирать!») и берет бокал из рук жены Амана, которая контрабандой пронесла за кулисы бутылку вина.
Внимание Лили привлекает яркое пятно, мелькнувшее в зрительном зале. Никто кроме нее и не заметил бы. Но Лили видит рыжие волосы Вивиан Барр. Вивиан Барр сидит в самом дальнем углу, на самом последнем ряду.
Лили прячется обратно за кулису. Внезапно она понимает, что захмелела, Аман дважды повторяет одну строчку, а звуковая система барахлит. Зачем пришла Вивиан Барр? Откуда ей знать, что Лили ставила пьесу? Последний привет от нее привез курьер: маленький набор для шитья, который Вивиан прислала Лили после их встречи.