Странным, однако, было то, что эта переоценка значения собственной воли, это игнорирование возможных намерений и сил противника сочетались с отсутствием необходимой смелости при принятии решения. После успехов, которых Гитлер добился к 1938 г. на политической арене, он в вопросах политики стал азартным игроком, но в военной области боялся всякого риска. Смелым решением Гитлера с военной точки зрения можно считать только решение оккупировать Норвегию, хотя и в этом вопросе инициатива исходила от гросс-адмирала Редера. Но даже и здесь, как только создалась критическая обстановка под Нарвиком, Гитлер был уже готов отдать приказ об оставлении города и тем самым пожертвовать главной целью всей операции – обеспечением вывоза руды. При проведении наступления на западе также проявилась боязнь Гитлера пойти на военный риск, о чем уже шла речь выше. Решение Гитлера напасть на Советский Союз было, в конце концов, неизбежным следствием отказа от вторжения в Англию, риск которого опять-таки показался Гитлеру слишком большим.
Во время кампании против России боязнь риска проявилась в двух формах. Во-первых, как будет описано ниже, в отклонении всякого маневра при проведении операций, который в условиях войны, начиная с 1944 г., мог быть обеспечен только добровольным, хотя и временным оставлением захваченных районов. Во-вторых, в боязни оголить второстепенные участки фронта или театры военных действий в интересах участка, который приобретал решающее значение, даже если на этом участке складывалась явно угрожающая обстановка.
Это стремление избежать риска в военных вопросах было обусловлено, по-видимому, следующими тремя причинами: во-первых, подсознательным чувством Гитлера, что он не обладает талантом полководца для того, чтобы в случае необходимости преодолеть кризис, связанный с подобным риском; то, в чем он не мог полагаться на самого себя, ой в еще меньшей мере мог доверить своим генералам; во-вторых, свойственным каждому диктатору беспокойством по поводу того, как бы обнаружившиеся ошибки не подорвали его престиж (естественно, в конечном итоге в результате неизбежно допускаемых в таком случае военных ошибок обычно происходит еще большая потеря престижа); в-третьих, коренившимся в его властолюбии нежеланием отказаться от того, чем он однажды овладел.
В связи со сказанным следует упомянуть о другом свойстве характера Гитлера, против которого вели безуспешную борьбу как начальник его Генерального Штаба, генерал-полковник Цейтцлер, так и я в бытность мою командующим группой армий.
Гитлер любил, как можно дольше оттягивать всякое решение, которое ему было неприятно, но без которого он все же не мог обойтись. Это случалось всякий раз, когда нужно было, своевременно бросив в бой свои силы, воспрепятствовать намечающемуся в связи с обстановкой боевому успеху противника или не дать противнику возможности использовать имеющийся успех. Начальник Генерального Штаба вынужден был целыми днями вести борьбу с Гитлером, когда речь шла о том, чтобы высвободить силы с менее угрожаемых в данный момент участков фронта для тех районов, где создалась критическая обстановка. Обычно он давал слишком мало сил и слишком поздно, так что в последующем ему приходилось давать их в несколько раз больше, чем это потребовалось бы для восстановления положения в том случае, если бы он немедленно предоставил затребованное вначале количество сил. Но нужны были недели борьбы для того, чтобы добиться от него решения об оставлении позиции, которую практически невозможно было удержать (как, например, в 1944 г. Донецкий бассейн или в 1944г. Днепровскую дугу). То же самое случалось, если речь шла о том, чтобы с целью высвобождения сил очистить не имеющие никакого оперативного значения выдающиеся вперед участки на фронте, которому в данный момент никто не угрожал. Видимо, Гитлер все время верил, что события будут развиваться все-таки по его желанию и что он может избежать принятия решений, которые были неприятны ему, ибо означали признание того факта, что ему пришлось считаться с волей противника. Одновременно он боялся рисковать, снимая силы с тех участков фронта, которые могли быть ослаблены.
Переоценка значения собственной воли, известная боязнь риска в случае ведения маневренных боевых действий (например, в форме ответных ударов «retour offensif"{50}, когда нельзя было заранее гарантировать благополучный исход), а также нежелание Гитлера добровольно отказаться от чего бы то ни было – все это с течением времени становилось все более характерным для его военного руководства.
Упорная оборона каждой пяди земли постепенно стала единственным принципом его руководства. Таким образом, после блестящих успехов, достигнутых немецкими вооруженными силами в первые годы войны благодаря проведению маневренных операций, Гитлер, когда наступил первый кризис под Москвой, перенял у Сталина рецепт упорного удержания любой позиции. Этот рецепт в 1941 г. привел советское командование на край гибели, вследствие чего оно отказалось от него во время немецкого наступления 1942 г.
Но когда зимой 1941 г. советское контрнаступление было, наконец, остановлено благодаря сопротивлению наших войск, Гитлер был убежден, что только его приказ – не допускать отхода без разрешения – спас немецкую армию от судьбы, постигшей армию Наполеона в 1812г. Правда, это убеждение было укреплено в нем людьми из его окружения, а также некоторыми фронтовыми командующими. Когда затем осенью 1942 г. прекратилось немецкое наступление под Сталинградом и на Кавказе и вновь создалась критическая обстановка, Гитлеру казалось, что в упорном сопротивлении любой ценой он нашел залог успеха. И в дальнейшем его, в общем, не удалось переубедить и заставить отказаться от этого взгляда.
Общепризнано, что позиционная оборона представляет собой самую сильную форму боя. Но это справедливо, если она может быть организована настолько эффективно, что противник истекает кровью в ходе атаки позиций обороняющегося. Но об этом не могло быть и речи на востоке. Количества наличных немецких дивизий никогда не хватало, чтобы организовать подобной силы позиционную оборону. Во много раз превосходивший нас противник всегда имел возможность путем массированного использования своих сил добиться в любом пункте прорыва наших слишком растянутых фронтов. В результате этого значительные немецкие силы оказывались не в состоянии избежать окружения. Только ведением маневренных боевых действий можно было бы реализовать превосходство немецкого командования и немецких войск и тем самым, возможно, добиться, в конце концов, ослабления сил Советского Союза.
О последствиях влияния принципа «удерживать любой ценой», на котором Гитлер все сильнее настаивал, я еще буду подробнее говорить ниже, при характеристике оборонительных боев на востоке в 1943-1944гг. То, что Гитлер все упорнее настаивал на этом принципе, было очень тесно связано с его характером. Он был человеком, которому была известна только жестокая борьба до последнего предела. Его образу мыслей более соответствовала картина истекающего кровью перед нашими линиями противника, чем картина элегантного фехтовальщика, который умеет также и отступить, чтобы тем увереннее нанести затем решающий удар. Понятию военного искусства он противопоставил, в конце концов, понятие грубой власти, власти, наибольшая сила воздействия которой гарантируется, по мысли Гитлера, силой воли, на которую опирается эта власть.
Если, таким образом, Гитлер поставил силу власти над силой духа, ценил храбрость солдата, но не в такой же мере его умение, то неудивительно, что он впал в ошибку переоценки технических средств, а также «rage du nomber». Он опьянял себя цифровыми показателями немецкой военной промышленности, которая в значительной степени благодаря ему двинулась вперед (при этом, правда, он стремился не замечать того факта, что цифровые показатели военной промышленности противника были значительно выше немецких).
Он не замечал, сколько нужно умения и выучки, чтобы использовать новое оружие с наибольшей эффективностью. Для него было достаточно, если новые виды оружия поступили на фронт, независимо от того» умеют ли применять его оснащенные им части и было ли оружие испытано в боевых условиях.
В том же духе формировались по приказу Гитлера все новые и новые дивизии. Увеличение числа наших крупных соединений было, несомненно, желательно. Однако их формирование шло за счет пополнения существующих дивизий. Последние истекали кровью, а новые формирования вследствие их недостаточного боевого опыта также должны были вначале расплачиваться за это излишним кровопролитием. Ярким примером является упоминавшееся выше формирование авиаполевых дивизий, новых дивизий СС и так называемых дивизий народных гренадер{51}.
Наконец, следует еще отметить, что хотя Гитлер постоянно подчеркивал, что он мыслит, как солдат, и охотно говорил о том, что военный опыт он приобрел на фронте, в действительности ему далеки были мысли и чувства солдата. Точно так же и образ действий его партии не имел ничего общего с прусским духом, хотя она и любила подчеркивать это.
Безусловно, Гитлер был совершенно точно информирован о положении на фронте через доклады командующих группами армий, командующих армиями и т.д. Нередко он непосредственно выслушивал и устные доклады фронтовых офицеров. Таким образом, он знал не только о действиях наших войск, но также и о том, что им пришлось перенести в результате длительного перенапряжения с начала кампании против Советского Союза. Может быть, это и было одной из причин нежелания Гитлера приехать на фронт. Довольно трудно было уговорить его посетить штаб нашей группы армий, не говоря уже о том, что ему никогда не приходило в голову продолжить поездку еще ближе к фронту. Возможно, он боялся, что такие поездки разрушат взлелеянную им мечту о непреодолимости его воли.
Как ни старался Гитлер при каждом удобном случае подчеркивать свои качества бывшего фронтовика, у меня никогда не создавалось чувства, что судьба армии глубоко трогает его. Потери были для него лишь цифрами, свидетельствовавшими об уменьшении боеспособности. Как человека они едва ли серьезно трогали его