– Нельзя уходить, пока неясно, куда, – сказала Мэнди своему отражению и попыталась улыбнуться. Это у нее получилось.
Она осторожно открыла дверь ванной комнаты. Поскольку исчезнуть сразу не получится, придется стиснуть зубы и потерпеть. Брендан не станет возражать. Он боится одиночества не меньше, чем она – холода и неопределенности снаружи.
В этот момент Мэнди услышала его голос. Брендан был в гостиной и говорил почти шепотом:
– Да, я же сказал. Она здесь. Что, прямо сейчас? Хорошо.
Мэнди застыла на месте.
Что это значит? С кем он разговаривает?
По телефону, как же еще. Но звонка она не слышала – значит, это звонил Брендан.
В полицию, конечно. Фраза «Она здесь» и следующий его вопрос: «Что, прямо сейчас?» просто не допускали иного толкования. Чертов психолог сдал ее копам, только потому что был зол. Причина – она отказалась играть в его психологические игры. И донесла до него это в недвусмысленных выражениях.
Несколько секунд Мэнди размышляла, что делать дальше. Придется уходить, и как можно скорее, пока сюда не нагрянула полиция. Мысль о добровольном возвращении домой пугала, но гораздо хуже, если ее приведут полицейские. И дальше закрутится – Кэрол, школа, полиция – весь ад.
Ее рюкзак остался в спальне, потому что Брендан великодушно уступил ей, как гостье, свою кровать. Но чтобы попасть в спальню, нужно пересечь гостиную, что невозможно, потому что там Брендан. Мэнди не сомневалась, что он применит силу, чтобы не выпустить ее из квартиры. Ему хотелось получить работу в полиции, вот он и выслуживался перед ними, как мог.
Ее прошиб пот. В рюкзаке все ее имущество – спиртовка и последняя банка консервов. Нижнее белье, которое Мэнди захватила из дома. Джемпер на смену. Носки. Деньги и удостоверение личности.
Она не может убежать вот так – в джинсах, с десятью украденными у Брендана фунтами в кармане. Спички, кстати, тоже в рюкзаке. Куртка на вешалке рядом с входной дверью. Ее телефон на зарядке в спальне. Оставить все это значит оказаться в худшем положении, чем до встречи с Бренданом.
Но выбора, похоже, нет.
Мэнди на цыпочках пересекла прихожую. К счастью, в этой квартире всё рядом. Прислушалась – телефонный разговор, похоже, закончился. Брендан стоял у окна и высматривал полицейскую машину. Конечно, он увидит Мэнди, но, пока спустится по лестнице, она успеет исчезнуть за ближайшим углом. Что-что, а бегать Мэнди умеет. Как и прятаться, и преодолевать непреодолимые для других препятствия.
Она сняла с вешалки куртку и надела кроссовки. Не дыша, открыла входную дверь. Чуть слышно щелкнул замок – она была снаружи. Дальше – вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. Дверь в квартиру под Бренданом приоткрылась, но Мэнди было все равно. Она выскочила на улицу и поежилась от холодного, влажного воздуха.
Мэнди бежала, не оглядываясь. Завернула за угол и исчезла в лабиринте узких переулков. Полиция будет прочесывать окрестные кварталы. Нужно срочно где-нибудь спрятаться.
После случившегося Дебора беспрерывно плакала. «Случившееся» – так она это называла. При слове «похищение» словно что-то включалось, и слезы потоками струились из глаз, а Деборе были нужны хоть какие-то перерывы между приступами плача. Кожа из без того покраснела от соли, а под глазами не спадали припухлости. Что касалось Джейсона, он предпочитал называть вещи своими именами.
Амели не ходила в школу, днями напролет сидела в своей комнате. Говорила только в случае необходимости. Психолог из полиции навещала ее каждый день, но и с ней Амели по больше части молчала. И все-таки полицейским удалось вытянуть из нее еще некоторые подробности похищения. А именно, что на Бернистон-роуд рядом с ней остановилась машина, и водитель спросил Амели, как проехать на такую-то улицу. Амели не могла помочь ему, так как не знала, где это. Тогда он попросил ее взглянуть на карту на навигационном устройстве. Может, она разберет, в каком направлении ему ехать…
Амели склонилась над передним пассажирским сиденьем, почувствовала резкий запах и потеряла сознание.
– Хлороформ, – кивнул инспектор Калеб Хейл Деборе и Джейсону. – Он прижал ей к лицу тряпку, смоченную хлороформом, и затащил в машину. Преступник объезжал территорию в поисках жертвы, и Амели подвернулась ему случайно. Никто не возит с собой хлороформ просто так. Она шла по улице. Он огляделся, убедился, что других машин в поле зрения нет, и решил ловить момент. Можно сказать, Амели оказалась не в то время не в том месте. Ей просто не повезло.
При этих словах Дебора снова начала плакать.
Улицы, о которой спрашивал мужчина, не существовало – ни в Скарборо, ни в окрестностях. Когда ее спросили о машине, Амели смогла вспомнить только цвет. Темный – черный или темно-синий. На просьбу описать дальнейшие события она сжала губы и отвернулась к стене.
Тем временем Джейсон вернулся в клинику. Дебора оставалась наедине с Амели. Она пыталась заботиться о дочери, но каждый раз встречала резкий отпор. Что бы ни предложила Дебора – выпить чаю, посмотреть фильм или сходить на прогулку, – ответ был один:
– Нет. Оставь меня в покое.
Отношения с Амели еще до «случившегося» оставляли желать лучшего. При виде матери девочка замыкалась в себе, грубила, ничего не желала слушать. Что касалось Деборы, она не ощущала в себе никакой агрессии. Снова и снова пыталась сблизиться с дочерью – и терпела неудачу.
– В чем дело, Амели? За что ты на меня обижаешься? – несколько раз спрашивала Дебора.
– Не знаю. Ни в чем, – был ответ каждый раз.
Но только не в тот день.
Дебора выглянула в окно гостиной. Машина с двумя полицейскими была на месте. Как, должно быть, тоскливо сидеть так и наблюдать за домом, в котором ничего не происходит… Не то чтобы Дебора хотела, чтобы что-нибудь произошло, боже упаси! И она была благодарна этим полицейским, мужчине и женщине. Просто жалела их. В машине, конечно, холодно. Они в теплых куртках, но вряд ли это спасает. На ее неоднократные приглашения войти и выпить чаю полицейские отвечали отказом. Наверное, им не разрешалось этого делать.
Дебора отвернулась и вытерла рукавом свитера мокрое от слез лицо. Сегодня Амели дала ей другой ответ. Не такой, как обычно. Девочка взглянула на мать с выражением холодного презрения на лице и выдала следующее:
– Почему я тебя отвергаю? Потому что больше всего на свете боюсь стать такой, как ты. Только поэтому. Мне приходится следить за собой.
– Следить? – механически переспросила Дебора, немея от шока.
– Да, следить. Чтобы не стать такой, как ты.
– Но почему… что я…
Амели отвернулась:
– Оставь меня. Просто оставь меня в покое.
Дебора успела покинуть комнату, прежде чем хлынули слезы. В книжках по популярной психологии писали, что нелицеприятные слова ранят сильнее в том случае, если объект критики признает их справедливыми, сознательно или подсознательно. С другой стороны, легче выстоять перед нападением, если вы считаете его совершенно абсурдным.
– Чепуха! – отозвался Джейсон, когда однажды Дебора заговорила с ним об этом. – Бесит прежде всего неоправданная критика. Потому что кто-то, не имея для этого достаточно мозгов, осмеливается раскрывать рот. Обвинения, имеющие под собой реальную основу, скорее наводят на размышления: «Ну… признаться честно, не так уж он не прав».
Похоже, у Джейсона мозги были устроены иначе. Деборе же слова Амели причиняли боль, потому что накладывались на более давние раны.
Дебора ежедневно подвергала сомнению свою жизнь, работу – все, что она делала. Где она оплошала, в какой момент свернула не туда? Сделала то, чего не следовало, или, наоборот, не сделала того, что нужно? Приняла неверное решение – из страха, нерешительности, трусости? Не использовала возможностей, которые были? Предпочла плавать в знакомых, хотя и мутных, протухших водах – или поплыла не в том направлении?
Она подошла к зеркалу, висевшему рядом с арочным переходом между столовой и гостиной. Оглядела заплаканное лицо, спутанные волосы. Давно пора в парикмахерскую. Нельзя так себя запускать.
В дверь позвонили. Наверное, женщина из полицейской машины. Иногда она просилась в туалет. Ее коллега, похоже, делал это где-нибудь на лужайке за домом.
Дебора протерла глаза, но стало только хуже. Хотя другой, кроме как в слезах, эта женщина ее не видела.
Дебора подошла к двери и открыла. Перед ней стоял Алекс Барнс с дорожной сумкой в руке.
– Здравствуйте, – сказал он.
Мужчина-полицейский тут же вышел из машины и приблизился к двери:
– Мистер Барнс, вы хотели видеть миссис Голдсби?
Алекс как будто смутился:
– Я… ну, да…
– Всё в порядке, – поспешила вмешаться Дебора, схватила Алекса за руку и затащила в дом. – Мистер Барнс может навещать нас в любое время.
– Но у меня инструкция…
Дебора устало улыбнулась и захлопнула дверь перед его носом. Что знает этот полицейский о тоске и одиночестве? Наконец появился кто-то, с кем можно поговорить. Дебора не позволит никаким инструкциям испортить ей праздник.
– То есть как это «он теперь живет здесь»? – тихо переспросил Джейсон. – Что ты имеешь в виду, Дебора?
Она встала и закрыла дверь гостиной. Дебора ждала Джейсона, после того как Алекс Барнс исчез за дверью одной из комнат для постояльцев.
– Временно, – шепотом ответила она. – Его выселили из квартиры.
– Никого просто так не выселяют из квартиры!
– Алекс не платил за аренду. Его предупреждали, а теперь вот выселили…
Джейсон вздохнул.
– Я не могла захлопнуть дверь перед его носом, – продолжала Дебора. – Он спас нашего ребенка.
Джейсон снова вздохнул. Он был измотан, работал весь день, а вечером провожали одного коллегу на пенсию. Он имел право рассчитывать на то, что дома не добавилось проблем – к тем, что уже были, с травмированной дочерью, вечно плачущей женой и полицейской машиной возле дома. И вот вместо этого узнает, что к ним переехал Алекс Барнс и женщина из полицейской машины теперь дежурит под дверью спальни Амели…