– Но это не уголовное преступление. Джейсон. Даже если Барнс совсем потерял совесть и наживается на вашем горе, его за это не посадят. Вы должны открыть Деборе глаза на правду. Убедить ее в том, что она не права. Это единственный выход.
– Если б в жизни Барнса отыскалось что-то такое, что оттолкнуло бы от него Дебору… хоть какое-то доказательство его жадности, беспринципности…
– Возможно, но…
Кейт сочувственно вздохнула. Он возводил стены из воздуха и сам же из последних сил цеплялся за них, чтоб не сорваться.
– Не могли бы вы заняться этим… ну, как частное лицо? Ради Деборы…
– Как вы себе это представляете?
– Поговорите с ним.
– Джейсон…
– Прошу вас.
– То, что вы мне предлагаете – балансирование на краю пропасти. Слишком близко от того, что делает инспектор Хейл. Я рискую навлечь на себя большие неприятности.
– Но ведь вы будете действовать как частное лицо, – напомнил Джейсон.
Он не собирался сдаваться.
– Ничего не могу вам обещать, – ответила Кейт. – Я подумаю над тем, как помочь вам и вашей семье, особенно Деборе, но не уверена, что это получится. То, что вы предлагаете…
Джейсон кивнул. Потянулся за чашкой и допил чай маленькими глотками. Потом встал.
– Простите меня, – сказал он. – Понимаю, что сегодня я был невозможен.
Он вышел из комнаты. Кейт последовала за ним.
У входной двери Джейсон снова повернулся к ней:
– Если будет нужно, я проведу расследование один. Не могу спокойно наблюдать, как этот… шантажист разрушает нашу жизнь.
С этими словами он исчез в темноте. Кейт смотрела ему вслед, обеспокоенная и грустная. Ей было жаль доктора Джейсона Голдсби, как и всю его семью.
2
Калеб ушел с работы пораньше, что делал всякий раз, когда возникала необходимость в уединении. Что можно придумать в гудящем улье, в который иногда превращалось здание полиции в Скарборо?
Никто из его коллег не возмутился и не расстроился. Они привыкли, что в таких случаях шеф возвращается на следующий день с блестящей новой идеей, проливающей свет на дальнейшие действия. Правда, на этот раз сам Калеб почти не сомневался, что, открыв утром глаза, обнаружит себя стоящим в том же тупике, где уснул вечером. Если вообще уснет. Это расследование напоминало куст, ветвистый и непролазный, и не было ничего, что могло бы послужить подсказкой.
На самом деле Калебу очень хотелось в паб. Не потому, что там тихо, – тишина была не совсем тем, что он искал. Просто инспектору нравилось видеть вокруг людей и слышать их голоса, и чтобы при этом никто не мешал ему блуждать в собственных мыслях. В пабе не так давило одиночество. С другой стороны, Калеб Хейл был предоставлен самому себе.
Не то – дома, где само пространство комнат действовало угнетающе. Слишком много пространства для него одного, но из комнат наверху видно море. Именно это до сих пор удерживало Калеба Хейла от продажи дома. Иначе давно подыскал бы себе маленькую, уютную квартирку.
От паба, конечно, пришлось отказаться. Слишком много опасностей там подстерегало. Точнее, опасность была одна: алкоголь. Калеб никогда не поверил бы, что можно так чувствовать его запах, но сам замечал алкогольные пары´ в дыхании случайного прохожего или в комнате, где накануне вечером была распита бутылка шампанского. В коробке конфет, которыми кто-то решил поделиться на работе с коллегами, если даже только одна из них содержала дозу коньяка примерно с наперсток.
Он чуял спиртное, как специально обученная собака – наркотики. И каждый раз при этом на лбу выступал пот, иногда начинали слегка дрожать руки. Тело реагировало всеми нервами, сенсорами и волокнами, и Калеб ничего не мог с этим поделать. Он стыдился, что не умеет владеть собой, это казалось унизительным. На самом деле Калеб терял контроль над собой всякий раз, когда бывал пьян. Особенно по выходным, когда не нужно было себя ограничивать. Слишком часто просыпался он по утрам с привкусом рвоты во рту, не имея ни малейшего понятия о том, какие позорные вещи говорил и делал несколько часов назад, до того как забылся сном. Но даже это не беспокоило Калеба так сильно, как едва заметная дрожь в руках и мелкие капли пота на лбу.
Наверное, дело было в осознании того, что это никогда не кончится. Какие бы обещания ни давал Калеб Хейл себе и докторам, какими бы радужными иллюзиями себя ни тешил, изжить недуг до конца не получится.
Калеб знал, что не выдержит в пабе и в какой-то момент закажет пива. И не ограничится им, что самое страшное. Убеждать себя в обратном означало закрывать глаза на правду. Ну а если совсем не повезет и в паб заглянет кто-нибудь из коллег, его падение может обернуться настоящей катастрофой.
Дома, конечно, он тоже мог поддаться искушению. Вопреки соглашению с терапевтом, кое-какие запасы на кухне все же имелись. Ни одной бутылки дома – непременное условие исцеления, которое Калеб давно нарушил. Но здесь, по крайней мере, не было свидетелей.
Он сидел за обеденным столом в просторной гостиной, отделенной стойкой от совмещенной с ней кухней, перед стаканом воды. А мысли крутились вокруг нескольких бутылок виски в шкафу за его спиной, примерно стольких же – французского красного вина и пива в холодильнике.
Усилием воли Калеб сосредоточился на другом. Были куда более важные темы для размышлений.
Алекс Барнс. Они прибыли слишком поздно, чтобы обнаружить хоть какие-то следы в бывшей его квартире. Алекс съехал за несколько дней до того, как появился в доме Голдсби. Это время он жил у друга. Домовладелец, у которого давно чесались руки выставить Барнса на улицу за неуплату, немедленно начал ремонт. На момент прибытия полицейских полы были сняты, стены покрашены; заказан комплект кухонной мебели, но пока не доставлен.
– Что было на кухне раньше? – спросил Калеб. – И что вы сделали с его мебелью?
– Да какая там мебель? – махнул рукой домовладелец. – Древняя плита, холодильник в нерабочем состоянии да стол со сломанными ножками. Больше у него ничего не было. Вместо кровати – спальный мешок. Вместо платяного шкафа – большой полиэтиленовый пакет. Одежда валялась повсюду… Был, правда, еще стул. Я все вывез на помойку.
Калеб выругался, но сержант Стюард тут же его успокоил. Что, собственно, он рассчитывал здесь найти? Следы Амели Голдсби? Ее точно никогда не было в этой квартире. Дом в центре города, в окружении дворов. Совершенно невероятно предположить, чтобы кто-то прятал там жертв похищения.
– Машина, – сказал Калеб. – Нам нужно добраться до машины, в которой она сбежала.
Но у Алекса Барнса не было машины, теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Они проверили компании по прокату автомобилей; Барнс не обращался ни в одну из них. Расспросили людей – никто не видел его за рулем.
– Он не мог себе такое позволить, – пренебрежительно заметил один из соседей.
Опрос жителей домов вокруг парковки на Си-Клифф-роуд также ничего не дал. Никто не заметил ничего подозрительного в тот вечер. Никто не узнал Алекса Барнса на фотографии, которую показывали полицейские.
– Я в тупике, – пробормотал Калеб и глотнул воды.
Главное сейчас – не думать о виски. Он посмотрел на окно. Пять часов вечера, а на улице темно. Комната отражалась на мокром от дождя стекле. Калеб видел мужчину, одиноко сидевшего за большим столом. За тем самым столом, который выбрала его жена в расчете на множество гостей. Ей нравилось собирать вокруг себя людей, разговаривать с ними до глубокой ночи, смеяться. С ней было хорошо. Но в один прекрасный день жена ушла, не выдержав его алкоголизма. С тех пор Калеб жил один, и гости к нему не ходили. Он просто не знал бы, что с ними делать.
Ну, вот, отвлекся… Калеб заставил себя вернуться к сложному расследованию. Он сидел, с ручкой в руке, над листом бумаги, на котором было написано имя Алекса Барнса. Калеб обвел его в кружок.
Возможно, с Барнсом пора распрощаться. Калебу не нравилось, что этот человек злоупотребляет благодарностью Деборы Голдсби. Доктор Джейсон звонил по этому поводу каждый день. Но до сих пор не удалось найти ничего, что подтверждало бы участие Барнса в преступлении. Кто знает, может, в тот вечер он действительно случайно проходил по набережной… Сделал крюк по Кливленд-уэй в штормовую погоду на обратном пути из пиццерии, где работал. Почему бы и нет?
Тогда откуда у меня это глупое предчувствие?
С какой стати Калеб так цепляется за этого Барнса? Просто потому, что больше у него никого и ничего нет, и без Барнса он потеряет всякую надежду пролить свет на эту историю в обозримом будущем. Никаких других зацепок, ни похитителя, ни загадочного второго мужчины, в машине которого Амели Голдсби удалось бежать. Заколдованный круг какой-то…
Калеб написал на листке три имени – Ханна Касуэлл, Саския Моррис и Амели Голдсби. Кейт Линвилл предположила, что Ханна Касуэлл как-то связана с другими девушками. Она тоже исчезла, когда была на улице, и возраст соответствовал. Но Калеб не был в этом уверен. В свое время он руководил расследованием дела Касуэлл, которое в какой-то момент окончательно застопорилось. У них не было ничего. Абсолютно никаких следов – ни телефона, ни сумочки, как в случаях Моррис и Голдсби. И никакого трупа – ничего. Само по себе это не исключало того, что связь все-таки существует, но заставляло усомниться. Да и временной промежуток между Касуэлл и двумя другими девушками был слишком большим.
Оставались Саския Моррис и Амели Голдсби. Одну нашли мертвой, вторая пропала на следующий день после этого. С какой стати преступнику вдруг понадобилось столько жертв?
«Ломка, – подумал Калеб. – Как у наркомана». И тут же почему-то вспомнил о виски в шкафу.
Зачем он уморил Саскию Моррис голодом? Пассивное убийство. Удобный способ устранить кого-то без кровопролития и прямого физического воздействия. Потом он вывез ее тело на болота. Что было до этого? Саския Моррис жила у него несколько месяцев. У него или с ним? Где можно прятать человека так, чт