– Мне нужно в туалет.
Вот уже несколько дней она пользуется ведром, которое я опорожняю и мою, что, конечно, считает унизительным для себя, но здесь я ничем не могу ей помочь.
– Чуть позже я принесу ведро.
На какое-то мгновение мне кажется, что она вот-вот вырвет кольцо из стены.
– Мне не нужно твое ведро! – Мэнди дергает за цепь и кричит.
– Попробуй все-таки прислушаться к тому, что я говорю, – советую я, когда она в изнеможении падает на стену. – У нас с тобой просто нет другого выхода.
Она сверкает на меня глазами:
– Мне плевать.
Тут я впервые слышу в ее голосе что-то вроде страха. До нее доходит, насколько все серьезно. А для меня остается загадкой, почему она не поняла этого сразу. Как видно, надеялась, что это шутка и все разрешится само собой.
– До завтра, – говорю я.
Обычно я провожу с ними больше времени, но общение с Мэнди невыносимо. Может, что-то изменится, но, честно говоря, я не особенно надеюсь. Это ошибка. Очередная, потому что и те, кто был до нее, тоже в конечном итоге оказались ошибками. Даже если поначалу с ними это было не так очевидно, как с Мэнди.
И все-таки с ней хуже, потому что Мэнди подходит мне меньше остальных. Слишком вульгарна, примитивна, необразованна. Даже если она когда-нибудь перестанет меня оскорблять, сомневаюсь, что у нас получится приятно побеседовать. Все они, рано или поздно, на меня восставали. Просто уму непостижимо, почему у меня никак не получается убедить их в искренности моих намерений! Я ведь забочусь о них и не желаю ничего другого, кроме как нашего совместного счастья.
Я подталкиваю Мэнди сумочку со свежими бинтами и большим тюбиком охлаждающего геля.
– Вот. Побалуй себя.
– Засунь его себе в задницу! – кричит она.
Я пожимаю плечами. Разумеется, она воспользуется и бинтами, и гелем. Равно как и отхожим ведром, и водой для мытья. С этим, как с едой и питьем, инстинкт выживания всегда побеждает.
Ни слова не говоря, я покидаю дом, предварительно убедившись, что маленький обогреватель в углу все еще работает и топлива хватит еще по меньшей мере на двадцать четыре часа. Не жарко, конечно, но вполне терпимо. Если отопление выйдет из строя, Мэнди будет совсем некомфортно. По ночам температура падает почти до нуля. Довольно нетипично для прибрежной зоны. Судя по всему, нам предстоит суровая зима.
Меня расстраивает, что Мэнди совсем не ценит мою заботу – то, что я думаю об отоплении в ее комнате и проезжаю каждый день по многу километров, чтобы доставить ей еду, питье и просто посмотреть, всё ли с ней в порядке. Может, стоит напомнить, что это далеко не само собой разумеющиеся вещи?
Когда другие доходили до того, что только выли и просились домой, мне ничего не оставалось, как только перестать их навещать, ездить куда-то, тратить деньги на еду и питье. Чего я совершенно не выношу, так это неблагодарности. И, мне кажется, пройдет не так много времени, прежде чем я достигну этой точки с Мэнди.
Крики ярости преследуют меня до самой машины. По дороге домой я думаю, стоит ли спускаться в подвал. Может быть. А может, и нет…
Пятница, 10 ноября
С Амели Голдсби день на день не приходился. Этот был один из худших.
Хелен Беннет проявляла чудеса терпения. Помимо того, что Амели ей нравилась, сержант понимала, сколько девушке пришлось пережить. И все-таки, волей-неволей, и она иногда задавалась вопросом, не было ли молчание Амели следствием сознательно принятого решения.
У них был прорыв, когда Амели рассказала подробности бегства в машине. Но с тех пор не удалось продвинуться ни на шаг. Между тем время поджимало. Хелен ежедневно общалась с инспектором Калебом Хейлом и знала, как боится он и остальные члены команды, что в ближайшее время исчезнет еще одна девушка.
– Она должна заговорить, – сказал Хейл вчера по телефону. – Черт возьми, ей просто не остается ничего другого.
Его отчаяние ясно говорило о том, что у старшего инспектора больше ничего не было. Абсолютно ничего, он безнадежно топтался на месте.
Они сидели в ее мансардной комнате – Амели на подоконнике, Хелен в кресле, с чашкой чая в руках. Амели выглядела бледней обычного. Неудивительно, ведь она вот уже три недели не выходит на свежий воздух… На предложения Хелен прогуляться вдоль моря каждый раз отвечала отказом:
– Нет желания.
В то утро у Амели в глазах стояли слезы. Хелен спросила, что случилось.
– Ничего, – ответила девочка. – Что могло случиться? Я не могу вернуться в прежнюю жизнь. Иногда так бывает.
– Может, тебе было бы проще вернуться, если б ты знала, что твой обидчик сидит за решеткой?
Хелен рисковала, но ей не оставалось ничего другого.
– Амели, целая армия полицейских готова схватить этого парня по одному твоему слову. Если б ты только могла сказать нам больше… О том месте, где он тебя держал. О том, что он говорил, что делал. Каждое твое слово много для нас значит.
Амели пристально посмотрела на Хелен:
– Я не помню.
– Ты не хочешь вспоминать, и это понятно. Но без тебя мы так и будем топтаться на месте.
– Я не заставляю вас приходить сюда каждый день.
– Я хочу помочь тебе, Амели.
– Я уже описала этого человека.
– Да, и за это мы тебе благодарны. Но этого недостаточно. Портрет слишком… расплывчат. Ничего конкретного. И ты сомневалась во многих деталях.
– Вы не сомневались бы, если б прошли через все это?
– Это не упрек, Амели. Просто факт. Если мы хотим найти его, нужна более конкретная информация.
– Я все сказала.
– Как выглядело место, где тебя держали?
– Это все, что я знаю.
Хелен вздохнула:
– Ты знаешь больше. Твой мозг блокирует информацию.
Амели пожала плечами:
– Я понятия не имею, что делает мой мозг. Это как черное пятно. Я села в машину на Бернистон-роуд, а дальше – ничего. Ничего.
– Но кое-что из более поздних событий ты все же вспомнила. Вторую машину, ту, в которой ты убежала. Как ты это сделала, Амели? Как у тебя получилось спрятаться в машине, чтобы он ничего не заметил? Это просто невероятно. Мои коллеги восхищаются тобой, Амели, а ты ничего не помнишь? Где стояла машина, куда ты прокралась? В гараже? На улице? Значит, ты могла свободно передвигаться? Так было всегда или похититель допустил оплошность, повел себя неосторожно?
– Я не знаю.
– Попытайся вспомнить.
Некоторое время Амели смотрела в окно, а потом вдруг закричала:
– Нет! Я не хочу! Я не буду!
– Ну хорошо, я…
Амели повернулась к Хелен:
– Мне нужно отсюда уйти. Не вынесу больше ни дня в этой комнате, в этом доме.
– Понимаю. Думаю, нам действительно пора прогуляться к морю. Нас будут сопровождать два констебля, так что ничего не случится. Что ты об этом думаешь?
– Не хочу гулять. Моя мама любит ходить вдоль моря. Бродит туда-сюда, как тупое животное на ярмарке… Я не такая, как она.
– И куда бы ты хотела пойти погулять?
– Я вообще не хочу гулять. Хочу съездить в город за покупками.
– Это можно устроить. Я поговорю со старшим инспектором Хейлом, и мы…
Амели нахмурилась:
– Не «мы». Я хочу одна.
– Одна? Нет, так не пойдет. Я и констебли…
– Пусть констебли. Только без вас.
Возражать не имело смысла. Травмированный подросток, из которого Хелен неделями выманивала информацию… Неудивительно, что Амели пресытилась общением с ней. Тем не менее…
– Хорошо, я поговорю с инспектором Хейлом.
Кто знает, может, это шаг к нормальной жизни. Или устранению блокировки, которая для Амели как ловушка…
Дебора не хотела ничего другого, как только чтобы эта ситуация как можно скорей разрешилась. Джейсон собрался идти один.
– Нам незачем вдвоем срываться с места, чтобы доставить ему деньги, – сказал он во время завтрака, глядя на жену через стол красными после бессонной ночи глазами. – Одного меня достаточно. Я дам ему чек и уйду. Надеюсь, после этого он никогда больше не появится в нашей жизни.
Эти тридцать тысяч фунтов стали для Джейсона серьезным испытанием. Деньги, которых у семьи Голдби действительно не было. Джейсону пришлось брать дополнительный кредит. Хотя на фоне общей суммы долга тридцать тысяч не выглядели значительной суммой, что странным образом утешало.
Ночью, когда они лежали в постели после отключения электричества – которое, как выяснилось, произошло из-за рождественских гирлянд в соседском саду, – Джейсон шепотом восклицал в темноту:
– Тридцать тысяч! Он сумасшедший. Никогда в жизни…
– Другие обещают куда большее вознаграждение за возвращение пропавшего ребенка.
– Но мы не предлагали никакого вознаграждения, просто потому что… как-то об этом не подумали.
– Это не означает, что Алекс Барнс не заслуживает награды. Он спас Амели, вернул ее нам.
Джейсон вздохнул:
– Да… трудно оценить то, что он сделал. Сколько стоит жизнь Амели? Пятнадцать тысяч? Двадцать? Сотню?
– Это не значит, что мы оцениваем жизнь Амели в тридцать тысяч фунтов. Просто выражаем ему признательность таким образом. За то, что он не отпустил ее рук, несмотря ни на что.
Джейсон включил свет. На лбу у него обозначились резкие морщины.
– Мы платим ему, чтобы он оставил нас в покое. Потому что он раздражает нас, хотя и спас нашу дочь. Это вынужденная благодарность. Будет лучше, если он исчезнет из нашей жизни.
Дебора тоже села:
– Так, значит, мы ему все-таки заплатим?
– Да.
На следующий день Джейсон пошел в банк. Получить одобрение на кредит оказалось непросто, но он был врач и имел постоянную работу, поэтому на все остальное в конце концов закрыли глаза. Ограничились предупреждением, что его кредитный лимит исчерпан.
Всю следующую ночь Джейсон без сна ворочался в постели. Не давал спать и Деборе. Утром она сказала, что пойдет с ним. Джейсон этого не хотел, но Дебора настаивала:
– Это важно для меня не меньше, чем для тебя.