– Да, конечно. Но ведь у вас есть какое-то свое мнение на этот счет… По крайней мере, вы рассматриваете несколько версий происшедшего.
– Вероятность того, что вы причастны к похищению Амели, крайне мала. Я считала так с самого начала.
– И теперь, после того как узнали меня ближе?
– Теперь я практически это исключаю.
– Практически исключать не значит исключать полностью.
– Не в моих правилах исключать или принимать что-либо без достаточно весомых доказательств.
Дэвид рассмеялся:
– Похвально для журналистки. Некоторые из ваших коллег трубят обо всем, что приходит им в голову, и даже не задумываются ни о каких доказательствах.
– Я стараюсь работать иначе.
– Вы беседовали с Алексом Барнсом?
Кейт покачала головой:
– Пока нет, но я непременно сделаю это. Какое мнение у вас о нем сложилось?
– Ну… когда лежишь рядом с человеком на животе на причальной стене, над бушующим морем и под проливным дождем, тут не до взаимных оценок. В каком-то смысле мы сражались за нее бок о бок. Но так и не познакомились как следует.
– А потом? Вы сидели рядом с ним в машине «скорой помощи», с одеялами на плечах и кружками горячего чая в руках… Что вы думали тогда о нем? Может, о чем-то с ним говорили?
Дэвид задумался:
– Вы верно себе это представляете. «Скорая помощь», одеяла, чай… О чем мы говорили? Барнс обессилел. Полностью. Он вкратце рассказал полицейскому, который подошел к машине, что случилось. Как он услышал крик о помощи, а потом увидел Амели, но не смог перетащить ее через стену. Как у него мерзли руки… Это была чистая правда. Даже у меня пальцы превратились в ледышки, а ведь Барнсу пришлось держать ее гораздо дольше. Помню, у него далеко не сразу получилось взять чашку. А потом, когда он наконец поднес ее ко рту, рука так дрожала, что я думал, он расплескает весь чай.
– И он совсем ничего вам не сказал?
Она видела, как Дэвид старается что-нибудь вспомнить.
– Нет. После разговора с полицейским он вообще ничего не говорил.
– Он пытался каким-то образом связаться с Амели?
– Это было невозможно. Приехали две машины «скорой помощи», Амели увезли в другой. Никакой возможности контакта.
– И какое мнение вы составили о нем?
– О ком?
– О Барнсе… и всей ситуации в целом.
– Я тогда не думал о Барнсе. Только о девушке. Я ведь не знал, что это о ней писали во всех газетах. Там, на фотографии, была совсем другая девушка. Промокшая, измученная, она изменилась до неузнаваемости. Думаю, прибывшие на место полицейские тоже не сразу ее узнали. Я спрашивал себя, как она оказалась в воде. Я надеялся, что это несчастный случай, а не самоубийство. Если такие молодые люди ни во что не ставят жизнь, наше дело совсем безнадежно.
– Неужели и об этом вы ни слова не говорили с Барнсом?
– Представьте, нет. Он был так измотан, что ни на что не реагировал. – Дэвид покачал головой. – Мне жаль. Вы ожидали от меня что-то услышать… Но мы действительно просто сидели в машине и пили чай.
– Наверное, это нормально в такой ситуации.
Кейт думала, о чем еще могла бы спросить Дэвида Чапленда, но в голову ничего не приходило.
– Может, проверим пиццу? – предложил он.
Они ели руками, из бумажных тарелок перед камином. По крайней мере, пытались есть. Должно быть, Кейт что-то не так сделала с тестом, потому что оно получилось твердым как камень. После второго укуса Дэвид посмотрел на нее несчастными глазами:
– Не сердитесь, пожалуйста, но если я продолжу есть, точно потеряю несколько зубов. Черт возьми, как тесто для пиццы может быть таким твердым?
Кейт тоже беспокоилась о своих зубах, поэтому покорно пожала плечами:
– Я вообще не умею готовить. Вечно все порчу.
– Не страшно. У нас есть вино.
Они выбросили пиццу в мешок для мусора на кухне. Кейт отыскала в шкафу початую упаковку соленых крекеров. Это было лучше, чем ничего. Они убрали неудобные складные стулья и сели на полу в гостиной. Кейт с тревогой ждала, чем закончится вечер. Поскольку она ничего не ела с завтрака, а пару сухих кусочков пиццы едва ли можно считать едой, вино быстро ударило в голову. Алкоголь всегда был небезопасен для нее, делал разговорчивой до неприличия.
– То есть детство и юность вы провели здесь, в этом доме? – спросил Дэвид.
Кейт кивнула:
– Да, и не раз возвращалась сюда позже. Мама умерла много лет тому назад. Папа три года как… – Она почувствовала на себе пристальный взгляд Дэвида. – Его убили здесь, в этом доме.
Это все вино. Кейт не хотела об этом говорить.
Дэвид в ужасе посмотрел на нее:
– Убили?
– Да. Дело в том, что мой отец… был довольно высокопоставленным полицейским и ввязался в историю, которая стоила ему жизни.
– Боже мой… – прошептал Дэвид. – Ужасно.
Кейт не собиралась развивать эту тему. Не иметь ничего общего с семьей, где произошло убийство, – естественное желание любого нормального человека. Тем не менее…
– Да, – она кивнула. – Тогда я узнала об отце много такого… о чем предпочла бы не знать. Это был шок.
– Настолько страшно?
– Отец всегда был моим героем. Лучшим из людей, кого я знала, вне всяких подозрений… Это было как… я не могла в это поверить.
Кейт в ужасе почувствовала, как слезы обожгли глаза. Нет, плакать нельзя. Только не сейчас.
– Кто его убил? – как ни в чем не бывало спросил Дэвид.
– Тот, кто… в общем, не важно. Так или иначе, они напали на него здесь, в этом доме, февральской ночью.
Кейт снова представила картину преступления, которую ей описали во всех подробностях. Отец в пижаме сидит, привязанный к стулу, с полиэтиленовым пакетом на голове. Так он и задохнулся под этим пакетом.
– Это ужасно, – тихо сказал Дэвид.
– Да, – шепотом согласилась она.
Почувствовала его ладонь на своей руке и услышала тихий голос:
– Не плачь. Я знаю, как это больно.
Она не заметила, как взмокли щеки. Теплая рука Дэвида и слова сочувствия только усугубили ситуацию. Теперь унять слезы невозможно.
– Да, – всхлипнула Кейт. – Это очень больно.
Это не прекращалось. Никак не могло прекратиться, хотя прошло столько времени. Кейт так и не смирилась с жестокой смертью отца и с тем, что он оказался не таким, как она о нем думала.
Она опомнилась в объятиях Дэвида, когда рыдала, уткнувшись носом в его мокрый джемпер.
– Поплачь, – говорил он. – Может, ты просто недостаточно плакала из-за всего этого.
Это была правда. Кейт, конечно, плакала и раньше, но недостаточно по масштабам катастрофы. Она пыталась отодвинуть горе, спрятать туда, где оно было бы безопасно для ее жизни. Всячески стремилась помешать боли овладеть собой, поскольку боялась, что никогда больше не сможет вырваться из ее тисков. Отталкивала боль всякий раз, когда та делала шаг в ее сторону. И верила, что от этого боль станет меньше, слабее и, возможно, однажды иссякнет совсем.
Она ошибалась. Боль оставалась все таким же хищником с оскаленными зубами – и лишь выжидала момент.
Кейт плакала и плакала, а Дэвид держал ее, и она подумала, что стоило бы прислушаться к предложению Колина, потому что свидание с Дэвидом точно последнее. Сначала испорченная пицца, потом он узнаёт, что здесь произошло убийство, и вынужден ее утешать… Кейт рассмеялась, но не радостным, а истерическим смехом, при мысли о том, как непредсказуемо умеет пресечь отношения с мужчиной в самом зародыше. Смех, во всяком случае, остановил поток слез. Она села и неловко вытерла щеки рукавами нового платья.
– Извини… О боже, что же я это, в самом деле…
Кейт просто не решалась представить со стороны свое мокрое лицо с красными пятнами и черными разводами туши. Она и без того не считала себя красавицей, а тут…
– Я, наверное, выгляжу ужасно.
– Я так не думаю, – возразил Дэвид, наклонился и поцеловал ее в губы.
Кейт замерла. Нет, это он не всерьез… Она ожидала чего угодно, только не этого.
Дэвид слегка отстранился:
– Если ты этого не хочешь, то…
Несмотря на оцепенение, у Кейт хватило самообладания осознать, что другой такой возможности не представится. Если сейчас она ему откажет, Дэвид отступится, и потом ей придется самой подталкивать его к этому, а она понятия не имеет, как это делается.
– Да, – чуть слышно ответила она. – Я этого хочу.
Она снова поцеловал ее. Его губы имели привкус красного вина. Сразу стало тепло.
Кейт ответила на поцелуй, хотя совсем не была уверена в том, что это правильно. Она читала, что целоваться может каждый, потому что это делается инстинктивно. Но проблема в том, что инстинкты Кейт были вечно подавлены мыслями. То, что безотказно работало у других, у нее вызывало затруднения, потому что Кейт все анализировала, препарировала каждый импульс, пока он не рассеивался.
Не думай. Просто отдайся ему.
Такое не слишком эмансипированное поведение оставалось, тем не менее, единственно возможным. Кейт вспоминала поцелуи молодости, в темных углах, на вечеринках с друзьями. Когда все перепивались и было все равно, с кем целоваться. Наконец подобное роковое стечение обстоятельств – вечеринка, темнота, алкоголь – привело к тому, что Кейт переспала с семнадцатилетним парнем. Парень увлекался подругой Кейт, которая в тот вечер ушла с другим. Кейт прекрасно об этом знала, но ей было все равно. Она видела в этом лишь прекрасную возможность совершить взрослый поступок. Результат – неромантический секс на заднем сиденье машины, которую парень одолжил у отца. Это всё.
Второй опыт случился на рождественской вечеринке много лет спустя. Кейт ненавидела рождественские вечеринки, где алкоголь тек рекой, а шутки, по мере развития событий, становились все более плоскими и непристойными. Ее присутствие не было обязательным, но Кейт решила не отрываться от коллектива. В результате пила коктейли на основе колы, с дурацкой бумажной шляпой на голове, и отчаянно пыталась заразиться всеобщим буйным, беззаботным весельем. Это ей так и не удалось, зато под конец Кейт стала объектом домогательств коллеги, который до того вообще ее не замечал, а теперь оказался настолько пьян, что не смог распознать, что перед ним женщина совсем не его типа. Дошло до того, что Кейт поехала к нему домой и наутро проснулась в чужой постели, рядом с храпящим мужчиной, от которого несло алкоголем. Бледное зимнее солнце освещало неопрятную спальню, разбросанную повсюду обувь, джемперы, носки и нижнее белье. Кейт встала, собрала свои вещи и на цыпочках вышла из квартиры. С этим коллегой они встретились в следующий понедельник в коридорах Скотланд-Ярда и, не глядя друг другу в глаза, пробормотали невнятное приветствие.