– Что вы здесь делаете?
– О, вы знакомы… – послышался удивленный голос Чапленда.
– Старший инспектор расследовал убийство моего отца, – пояснила Кейт.
– Представь себе, – обратился к ней Чапленд, – эту девушку, Амели Голдсби, снова похитили.
– Что?! – Кейт в ужасе уставилась на Калеба. – Разве у нее не было личной охраны?
– Мы не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что ее похитили, – поправил Хейл. – Но она определенно пропала. С заправки, где воспользовалась туалетом. Под конец прогулки в сопровождении полицейских.
– Это невероятно! – воскликнула Кейт.
– Именно, – согласился Калеб.
Его мозг работал достаточно слаженно, чтобы вникнуть в ситуацию. По-видимому, Кейт и Чапленд состоят в близких отношениях. Кейт и мужчина – само по себе абсурд. У нее никогда не было и не могло быть мужчины. Калеб просто не мог себе представить, что в этом плане что-то может измениться.
Но еще более странным было, что она, по всей видимости, легла в постель с мужчиной, который был подозреваемым в деле о похищении и, возможно, убийстве человека, которое он, Калеб Хейл, расследовал. Это выглядело слишком уж необычно. «Слишком необычно» – именно так мог бы Калеб Хейл описать ситуацию на кухне.
– Вы имеете в виду, кто-то устроил на нее засаду в туалете на заправке? – спросила Кейт.
Разумеется, как следователь она могла сопоставить факты.
– Это не был общественный туалет, – пояснил Калеб. – Только для сотрудников заправки. Амели дали ключ в виде исключения. Констебль Вентворт караулила снаружи у двери. Но там оказалось окно. Не слишком высокое и достаточно большое, чтобы мог пролезть взрослый человек. И оно было открытым.
– Констебль Вентворт не проверила наличие окна раньше?
– Нет.
– И куда оно выходит?
– На задний двор, где стоят ожидающие ремонта машины. Тогда людей там не было. Заправочная станция окружена жилыми домами. Коллеги опрашивают людей, но на данный момент никто не заметил ничего подозрительного. Хотя было уже довольно темно.
– Разве во дворе нет освещения? – удивилась Кейт. – И как можно незаметно похитить сопротивляющуюся девушку?
– Если только она сопротивлялась. Преступник мог незаметно угрожать ей оружием, в таких случаях люди становятся послушными.
– Как можно выйти с того двора? – спросила Кейт.
Дэвид взглянул на нее и улыбнулся:
– Сразу видно, что журналистка работает с криминальной темой, не так ли?
Калеб удивленно оглянулся на Кейт, и в следующий момент его лицо снова стало непроницаемым. Понемногу ситуация прояснялась. Кейт занималась делом, не входящим в ее компетенцию, и повела себя достаточно осторожно, чтобы не представиться полицейским. Завязала роман с одним из фигурантов и теперь морочила ему голову, выдавая себя за журналистку.
«Браво, Кейт! Чапленд будет счастлив, когда наконец узнает правду».
С другой стороны, личная жизнь Кейт не касалась инспектора. Разве то, что она вмешалась в его расследование, но обсуждать это время явно неподходящее. Как-нибудь в другой раз.
Калеб вспомнил, что не ответил на ее вопрос.
– Двор огорожен забором. Преодолеть его сложно, но возможно. Скрыться со стороны заправки практически исключено. Там был констебль О’Доннел со своей машиной. Он, конечно, все увидел бы.
Как бы ни ругал Калеб своих сотрудников за промашки, на самом деле он считал их компетентными и способными полицейскими.
– Есть проход в переулок, – продолжал старший инспектор. – Преступник мог оставить машину там. Или на парковке большого супермаркета через дорогу. Там было много людей, никто ничего не заметил бы.
– Понимаю, – кивнула Кейт.
Калеб почти воочию видел, как в ее голове крутятся мысли.
– Хочется надеяться, что вы найдете эту девушку, – сказал Чапленд. – Даже не пытаюсь представить себе ее нынешнее состояние. Но, к сожалению, помочь ничем не могу. Я был дома, с Кейт.
– Подтверждаю, – повторила Кейт. Вода с ее мокрых волос просачивалась сквозь воротник халата.
«Она стала какой-то другой, – отметил про себя Калеб. – Мягче, что ли…»
В одном он был уверен: сержант Кейт Линвилл не стала бы лгать ради мужчины, даже если б была по уши в него влюблена. Только не в таком деле. Если она говорит, что была здесь, значит, так оно и есть. Она сотрудник Скотланд-Ярда. Дэвид Чапленд не мог мечтать о лучшем алиби.
Телефон Калеба засигналил. На дисплее высветилась фамилия сержанта Стюарда. Его голос звучал взволнованно:
– Сэр, мы знаем, что Алекс Барнс купил машину. Он зарегистрировал ее в пятницу на прошлой неделе. У нас есть номер и марка. Это «Рено». Кстати, Барнс до сих пор не появлялся у себя в квартире.
– В розыск, – коротко отозвался Калеб.
Кейт бросила на него быстрый взгляд, но промолчала. Она знала, о ком речь, и Калеб увидел, что Кейт сомневается. Неважно. Это не ее расследование. У Калеба Хейла все полномочия, и он выведет на чистую воду этого Алекса Барнса.
Нужно всего-то до него добраться.
Вторник, 14 ноября
Ей было холодно, так ужасно холодно… И мучил голод.
Мэнди попыталась закутаться в одеяло, поплотней обернуть его вокруг шеи, но не могла этого сделать, не имея возможности воспользоваться прикованной к стене правой рукой. Так и сидела, как гусеница в коконе. Плечо выглядывало наружу, и в этом месте под одеяло проникал холод. Кроме того, прикованная рука совершенно обескровилась и онемела. Другая, обожженная, словно горела. Пульсация под кожей означала, что рана инфицирована. Бинты закончились, но в тюбике оставалось немного охлаждающего геля. Следовало бы нанести его на ожог, а потом обернуть руку использованными бинтами. Заражение крови – последнее, что ей сейчас нужно.
Мэнди плакала всю ночь, и слез больше не осталось. Сил тоже, даже на то, чтобы откинуть в сторону одеяло, сесть и позаботиться о больной руке.
«Ты должна это сделать», – говорил внутренний голос.
Застонав, Мэнди села. На зарешеченном окне на противоположенной стене не было ставень, поэтому Мэнди могла без труда определить время суток. Сейчас сумерки раннего утра рассеивались, сменяясь бледным светом тоскливого пасмурного дня. Очертания предметов в комнате становились все более четкими, но Мэнди изучила эту обстановку от и до. Выложенный плиткой каменный пол. Старые ковры. Зарешеченное окно с облупившейся белой краской. Завернув за угол, можно попасть в коридор, в самом конце которого входная дверь. В противоположной стене выход на другую половину дома. Два кресла под окном, повернутые друг к другу. У стены книжный шкаф в половину человеческого роста, и в нем потрепанные книги.
Мэнди не могла дотянуться до них, хотя и очень сомневалась, что в ее положении ей захочется читать. Тем более любовные романы – совершенно не ее жанр. Чушь о красивых женщинах и героических мужчинах. До смешного далекая от реальной жизни, не говоря о том, что ее сейчас окружало, Мэнди всегда пыталась установить связь книжной жизни с настоящей, хотя, в общем и целом, читала мало.
Больше ничего. За исключением ведра для мытья, воду из которого она давно выпила. И другого, грязного ведра. Пластиковой бутылки, в которой когда-то был лимонад. Пустой упаковки из-под сэндвича и тюбика с гелем.
По крайней мере, можно не бояться, что что-то загорится или взорвется. Если у нее был бы выбор, Мэнди предпочла бы умереть от холода или заражения крови, чем сгореть заживо. Этого она боялась больше всего.
По большому счету, ей вовсе не хотелось умирать, и уж точно не медленно и мучительно.
Одеяло соскользнуло с плеча, и Мэнди на секунду остановилась, пытаясь свыкнуться с тем, что стало еще холоднее. На самом деле это не имело большого значения, она и так продрогла до костей. Так или иначе, этого дурацкого одеяла было недостаточно.
Мэнди отодвинулась от стены, насколько позволяла цепь, и потянулась за тюбиком с гелем. Медленно размотала повязку на раненой руке. Это оказалось непросто с прикованной к стене другой рукой. Почему ей не позволено свободно передвигаться по дому? Зарешеченные окна, запертая дверь – ей все равно не удастся выбраться. И никто не придет на помощь, кричи не кричи. Это Мэнди поняла уже в тот вечер, когда сюда приехала, несмотря на темноту. Дом стоит на отшибе, ни души на многие мили вокруг. На голом плато, с восточной стороны море, наверняка крутые скалы. Не исключено, что когда-то здесь проходила туристическая тропа, какие опоясывают почти все английское побережье.
Но в это время года сюда точно никто не доберется. Странно, что здесь вообще построили дом. Может, для туристов, чтобы им было где отдохнуть, что-нибудь съесть и выпить… В конечном итоге «проект» оказался нерентабельным. Что, прежде всего, говорит об интенсивности туристического потока. Близкой к нулю.
Рука выглядела плохо. Мэнди поняла, почему так больно снимать повязку: рана гноилась. Теперь это больше походило на следы укуса или чего-то в этом роде – гладкая блестящая припухлость под красной кожей. «Ничем хорошим это не кончится», – подумала Мэнди.
Она нанесла немного геля на руку. Конечно, здесь нужен антибиотик, а не охлаждающее средство. Вот когда вспомнишь с благодарностью отвратительного Брендана Сондерса… Как ни раздражал он ее, Мэнди жила в настоящей квартире, имела возможность мыться; Брендан по несколько раз в день обрабатывал рану мазью от ожогов, которая действительно помогала, и перевязывал… Что бы ни случилось потом – дом, приют, приемная семья, – все было бы лучше того места, где оказалась Мэнди.
«Мама, – прошептала она. – Мамочка, я хочу к тебе…»
Никогда в жизни у нее не возникало таких мыслей. Мэнди не чувствовала ничего подобного, тем более не говорила. Пэтси Аллард была матерью чисто номинально. Мэнди не могла вспомнить ни одного случая, когда бы та поддержала или защитила ее. Ждать этого от нее в дальнейшем тем более глупо. Но сейчас Мэнди больше не к кому было обратиться, пусть даже в мыслях. Неважно, какой матерью была Пэтси, – она поддерживала дочь самим фактом своего существования.