Несколько раз пластырь срывался, пока наконец не удалось подвести его к пробоине и закрыть ее. Несмотря на геройские усилия офицеров и команды, делавших нечеловеческие попытки, чтобы спасти корабль, вода в трюме все время прибывала и стало ясно, что через несколько часов шхуна все равно должна пойти ко дну. От трехдневной бури и удара при столкновении обшивка корабля разошлась и пропускала воду, которая быстро наполняла трюм.
С болью в сердце капитан отдал распоряжение готовить шлюпки, приказав положить в них теплую одежду, оружие, пищу и запас воды.
Когда все было готово, капитан в последний раз окинул судно грустным взглядом и обратился к Нордсону:
— Вы, как старший помощник, будете командовать вельботом… С вами поедет вся команда, за исключением боцмана и двух матросов, которые будут со мной… Я поеду на моторной лодке с пассажирами. Прикажите спускать.
Через десять минут две лодки, прыгая по все еще большим волнам, отчалили от погибающего судна, чтобы затеряться в беспредельном пространстве океана.
До темноты лодки шли вместе, одна в виду другой, но, когда стемнело, невозможно было ориентироваться, особен-но благодаря громадным волнам не угомонившегося еще моря, и на рассвете мы уже не видели около себя вельбота и не знали, что с ним случилось.
Как оказалось впоследствии, на восьмой день Нордсон встретил китобойное судно, случайно занесенное бурей в эти моря, которое подобрало людей и доставило их в Америку.
Нас в моторной лодке было всего девять человек: капитан, его второй помощник ирландец Брэдди, боцман, два матроса, старый отставной моряк с дочерью, техник и я.
Провизии на две недели, бочонок воды, бензин, теплая одежда, оружие до краев наполнили небольшую лодку. Анна поместилась на корме рядом со мной, устроив себе подобие гнезда из свертков с теплой одеждой. Капитан, Брэдди и отец Анны по очереди дежурили около руля, держа направление по компасу на юг, где капитан рассчитывал встретить китобойные судна.
Определить местоположение лодки капитан не мог, так как во время столкновения все инструменты поломались и даже хронометр капитана, упав со стола каюты, не шел.
Так мы плыли неизвестно куда, изредка перекидываясь незначительными фразами и жадно всматриваясь в горизонт в надежде увидеть далекую точку корабля или туманную линию берега.
На четвертый день утром техник, до того времени упорно молчавший и только мрачно озиравшийся беспрестанно по сторонам, вдруг ни с того ни с сего разразился громким хохотом и потом затянул во все горло песню. Рассудок бедняги не выдержал пережитых волнений. Целый день, сидя неподвижно на одном месте, он безумным голосом распевал одну и ту же песню, никого не трогая и не обращая ни на кого внимания. Его оставили в покое.
К вечеру поднялся легкий ветер и капитан поставил парус, желая сохранить запас бензина, которого было и без того немного.
Лодка весело подпрыгивала на небольших волнах и, укачанный ее ритмическим движением, я заснул беспокойным сном человека, не знающего, что будет с ним завтра.
Ночью я был внезапно разбужен сильным шумом борьбы и энергичными ругательствами матросов. Оказалось, техник в припадке сумасшествия открыл кран от бочонка с водой и начал выбрасывать за борт запасы провизии. Схваченный матросами, он смеялся страшным, безумным смехом и повторял:
— Все равно погибнем… Лучше скорей… Вон, глядите, глядите… плывет чудовище с лошадиной головой… Оно нас поглотит… Вот оно… Вот оно… близко… Пустите!..
И внезапным движением, вырвавшись из рук державших его матросов, техник одним прыжком перескочил через борт и исчез в пучине моря.
Лодку тотчас же повернули, но все усилия отыскать утопавшого были напрасны. Так мы потеряли одного из девяти и боцман мрачно, ни к кому не обращаясь, проговорил, смотря в сторону:
— Первый… За кем теперь очередь?
Воды в бочонке оставалось едва три-четыре литра и мы были осуждены испытывать мучения жажды. Капитан отдал распоряжение сократить порцию воды до одной чашки в сутки на человека. Это было тем мучительнее, что после бури дни стояли особенно жаркие.
Со следующего же дня к мучениям неизвестности присоединились мучения жажды. Во рту пересохло, губы полопались, голова горела. Минутами сознание заволакивалось темной пеленой и тяжелый кошмар начинал надвигаться, как тисками сжимал воспаленную голову… Фантазия перемешивалась со слышанными рассказами, мерещились чудовища гигантской величины, молочно-грязного цвета, с лошадиными головами, огромные змеи надвигались, сдавливали, неведомые фантастические животные окружали, щелкая зубами и плотоядно раскрывая пасть… когда сознание возвращалось, — та же беспредельная синева океана, то же чувство полного одиночества, полной обособленности от мира, от всего живущего.
На седьмой день плавания ночью выпал небольшой дождь и матросы, разостлав на лодке всю парусину, какая только была, собрали некоторое количество воды.
Два-три глотка живительной влаги освежили нас и мы не так уже мрачно смотрели на будущее. Надежда встретить корабль или землю явилась с новой силой и капитан, подчиняясь общему настроению, приказал налить в бак часть оставшегося бензина, который он берег на всякий случай, и пустил лодку полным ходом.
Так мы шли часа два, когда внезапно на горизонте увидели большую волну с белым пенистым гребнем, бешено мчавшуюся мимо нас, милях в двух. Но странно: когда белый пенистый гребень приблизился настолько, что его можно было ясно различать, мы увидели, что это была не волна, а просто столб воды высотой в двенадцать-пятнадцать метров, мчащийся с фантастической скоростью по гладкой поверхности океана и отбрасывающий от себя большие волны во все стороны.
Если бы не поразительная скорость, можно бы подумать, что это подводная лодка какой-нибудь особой конструкции, идя полным ходом и разрезая носом воду, образует смерч от слишком быстрого движения.
Непонятное явление продолжалось минуты две и столб воды, поднятый чем-то гигантским, сильным, быстро промелькнув мимо нас, скрылся на горизонте.
Капитан долго смотрел вслед исчезнувшему смерчу и в конце концов, покачав головой, проговорил:
— Что бы это могло быть?..
— Пятьдесят лет плаваю на воде, — отозвался отставной моряк, — а такого явления ни разу не видел….
— Уж не морской ли это змей… — испуганно вставила Анна, до того времени довольно спокойно наблюдавшая загадочный смерч.
Все невольно вздрогнули, но в это время волны, возбужденные смерчем, достигли лодки, которую сильно закачало.
Ночью поднялся туман и мы плыли, ничего не видя в двух шагах, держась направления по компасу.
Часов около девяти вечера все собрались поплотнее в кружок на корме и капитан, чтобы скоротать время, принялся рассказывать какую-то историю. Только что он начал говорить, как вдруг приостановился и стал прислушиваться. Насторожились и мы. Из темноты до нас отчетливо донесся сначала слабый, потом все усиливающийся звук сирены.
— Корабль… — радостно вырвалось у Брэдди. — Корабль…
Но звук все рос, ширился, креп, пока наконец не заполнил весь окружающий нас воздух. Дойдя до высокой резкой ноты, звук на мгновенье оборвался и перешел в вопль, полный горя и страдания, вопль мучившегося в предсмертной агонии человека… Мы слушали, как зачарованные, не смея шевельнуться.
— Капитан, — вдруг прервал наше молчание боцман странным голосом. — Это оно… Помните… Тогда, в южных морях…
Капитан вздрогнул и заметно побледнел:
— Глупости говоришь, Джон… Этого не может быть. — не совсем уверенно возразил он.
— Оно! Оно!.. — настаивал боцман. — Я никогда не забуду этого воя… Помните, как мы все напугались тогда…
Капитан промолчал и разговор оборвался. Каждый погрузился в невеселые размышления и только Анна крепче прижалась к моему плечу, как бы ища у меня защиты.
На восьмой день в обед вахтенный матрос на носу лодки заметил какой-то большой темный предмет, плывший впереди нас, почти что на пути нашего следования.
Капитан, немного поколебавшись под влиянием таинственных звуков, слышанных накануне, приказал повернуть лодку.
Когда мы подошли вплотную к темному предмету, то увидели остатки огромного кита, начавшего уже разлагаться. Это был не труп целого кита, а именно остатки животного. Хвост и часть туловища были оторваны, а на оставшемся корпусе виднелась глубокая борозда шириной в пол-аршина. Впечатление получалось, будто бы кто-то ударил кита гигантской лапой, разорвал его пополам и коготь этой фантастической лапы оставил на туловище след.
— Кто бы мог его так разделать?.. — спросил Брэдди. — Такую махину не так-то легко разорвать…
— Это… Оно… — мрачным голосом ответил боцман.
— Будет тебе вздор-то болтать, — сердито перебил капитан. — На кита или наскочило судно, или он попал в подводное извержение… Во всяком случае, он уже достаточно протух и нам пользы не принесет. Будем двигаться дальше.
Говоря так, капитан с беспокойством озирался кругом, внимательно осматривая горизонт, и было заметно, что если он и возражает боцману, то далеко не с обычной уверенностью в своей правоте.
К вечеру мучения жажды усилились. Особенно страдала Анна. Бессильно склонив свою милую головку ко мне на плечо, она, как ребенок, бессознательно шептала:
— Пить… Пить…
Чего бы я не отдал в этот момент за стакан воды, чтобы не слышать ее душераздирающего просящего шепота, шепота страдающего ребенка.
Мы все мучились ужасно. Кругом было много воды, целый океан, а мы страдали от жажды… Это еще больше усиливало мучения, так как каждый момент напоминало о воде.
Капитан сидел, мрачно насупившись, а старый отставной моряк поминутно бросал взгляды, полные страдания и жалости, на дочь. Привыкший за свою полную приключений жизнь ко всевозможным лишениям, он страдал гораздо больше за Анну, чем от недостатка воды.