– Нет, – ответил я.
– В этих благах, в которых каждый из жаждущих их полагает найти блаженство, никоим образом не следует искать его, – подтвердила она.
– Признаюсь, – сказал я, – нельзя выразить ничего справедливее этого.
– Итак, ты увидел, – продолжала она, – формы ложного счастья и причины, которые побуждают стремиться к нему; обрати же теперь взор разума в противоположную сторону – как я обещала, там узришь ты истину.
– То, что ты только что показала, когда пыталась выявить причины ложных благ, ясно и слепому. Если же я не заблуждаюсь, истинное и совершенное счастье заключается в том, что приносит богатство, могущество, уважение, славу и наслаждение. Но ты должна знать, что я еще глубже постиг истину; и я утверждаю без колебаний, что, когда все они образуют единство, так как являются одним и тем же, это единство и является полным блаженством.
– О мой питомец, еще вернее будет твое суждение о счастье, если прибавишь следующее.
– Что? – спросил я.
– Неужели ты полагаешь, что во всех этих обреченных на гибель вещах заключено нечто, способное вызвать такого рода состояние?
– Нет, и думаю, это так хорошо показано тобою, что большего и желать нельзя.
– Все это лишь внешние проявления истинного блага, или, как представляется, они как бы наделяют смертных несовершенными благами, истинного же и совершенного блага они не могут принести людям.
– Согласен.
– Как же ты мог счесть истинным то, что есть лишь кажущееся блаженство? Теперь нужно, чтобы ты узнал, каким путем можно достичь истинного блаженства.
– Я этого давно с нетерпением жду.
– Но, как говорил мой Платон в «Тимее», и при совершении самых малых дел следует молить о божественной помощи[118]. Как ты думаешь, что теперь нужно сделать для отыскания обители высшего блага?
– Должно восславить, – сказал я, – Отца всего сущего: пренебрегая этим обычаем, невозможно успешно начать дело.
– Правильно, – ответила она и произнесла:
IX. О Зодчий мира и движенья побудитель
мудрый[119],
Строитель вдохновенный, что порядком
правит вечным,
Ты пребываешь неподвижным в собственном
величье!
Тебя не внешние толкнули на его созданье
Причины, но природа блага, в ней зависти
нет места.
Ведешь Ты все по высшему примеру и,
прекрасный
И Сам, несешь в разумности Своей
неповторимой
Прекрасный мир, лепя его, ваятель и художник,
По образу сознанья Своего. Повелеваешь
Вести до крайнего предела совершенный мир сей
С частями безупречными совместно и желаешь
Еще, сплотились бы они в законченности
полной,
Числом Ты связываешь элементы все.
Ты хочешь,
Жестокий холод сочетался бы с огнем палящим,
А сухость бы соединялась с влагой, чтобы пламя
Чистейшее, стремящееся ввысь, не улетало
С земли и чтоб сама не опустилась в недра
тяжко.
Ты тройственную душу разделил природы,
движет
Она в ней все, все члены и суставы в согласии
Всегда. Движение она соединила, на два круга
Извечно было что разделено, намереваясь
Вернуться в самое себя, свой разум окружая
И, сходно с ним, вращая и небес изображенье.
Создатель душ и низших всех существ,
возносишь, Зодчий,
Блаженнейших из всех в зенит и населяешь
мудро
Все небо колесницами легчайшими и землю,
И делаешь, чтоб смертные свободно обращались
К Тебе по благостным законам естества,
и снова к свету
Они могли бы быть возвращены, о Устроитель!
Взываю я к Тебе, взойти в священную обитель
Позволь мне разумом, блаженство, Демиург,
увидеть!
Всю тяжесть устрани земной громады!
Тьму и тучи
Гнетущие, Строитель, разгони, явись в блистанье!
Покой благочестивых! И стезя! Тебя все видят!
В Тебе начало и конец всего, венец Ты жизни!
X. – Поскольку ты уже видел, что представляют собой совершенные и несовершенные блага, я считаю теперь необходимым показать, в чем состоит совершенное счастье. При этом, как я полагаю, сначала должно быть установлено, может ли каким-либо образом благо, определение которого было дано ранее, содержаться в природном мире, чтобы нас не сбило с толку рассуждение, уводящее от истины.
Но нельзя отрицать, что существует некий источник всех благ. Все, о чем говорится как о несовершенном, представляется таковым из-за недостатка совершенства. Так что если в чем-то обнаруживается недостаток совершенства, то в нем же имеется и доля совершенства. Ведь если убрать совершенство, станет совсем непонятно, откуда происходит то, что оказывается несовершенным. Ибо мир вещей берет начало не из ущербной и несовершенной природы, но, напротив, происходя от полного и совершенного, вырождается в нечто ущербное и лишенное собственной силы. Но мы показали немного выше, что в преходящем земном благе заключено какое-то несовершенное счастье; значит, не следует сомневаться, что существует счастье более прочное.
– Это так, – согласился я. – А теперь ты должен хорошенько подумать, где его должно искать. То, что Бог – повелитель всего сущего – есть благо, является мнением, общим всем человеческим душам. Так как нельзя и представить себе ничего лучше Бога, можно ли усомниться, что тот, лучше кого нет ничего, является благом. Ведь разум с такой очевидностью свидетельствует, что благо есть Бог, что именно в Нем заключено совершенное благо. Если бы это было не так, то Бог не мог бы быть повелителем всего сущего, ибо с необходимостью существовал бы некто, превосходящий [Его] и заключающий в себе совершенное благо, и он бы должен был предшествовать Богу и был бы более древним, ибо все совершенное, конечно, предшествует менее совершенному[120]. Вследствие этого необходимо избежать бесконечного аргумента и высказать утверждение, что высший Бог преисполнен совершенного блага. Но, как мы установили, совершенное благо есть истинное блаженство. Следовательно, обитель истинного блаженства должна находиться во Всевышнем.
– Согласен и не могу тебе возразить.
– Но прошу тебя, – сказала она, – убедись, насколько свято и незыблемо утверждение о том, что Бог преисполнен высшего блага.
– Каким, – спросил я, – образом?
– Ты колеблешься, не зная, то ли Отец всего сущего получил высшее благо, которого Он преисполнен, извне, то ли Он обладает им от природы, и вследствие этого ты как бы считаешь, что у обладающего [блаженством] Бога и блаженства, которым Он владеет, разные субстанции.
Но ведь если ты предположишь, что блаженство обретено Богом извне, то неизбежно выше будет тот, кто его дал, чем тот, кто получил.
Однако мы с полным основанием утверждаем, что Бог превосходит все сущее. Если же такова Его природа, то противоречит здравому рассудку предположение, что Бога, Которого мы назвали началом всего сущего, мог кто-то создать. Разве можно связать столь противоречивые суждения? Наконец, то, что отличается от какой-нибудь вещи и противоположно ей, не тождественно тому, от чего, как мы полагаем, отличается. Таким образом, отличающееся по своей природе от высшего блага, не является им, и нелепо думать так о Боге, выше которого, как явствует, нет ничего. Ведь природа ни одной вещи не может превосходить свое начало, вследствие чего начало всего сущего по своей природе является высшим благом, – так, поразмыслив, следует заключить.
– Верно, – сказал я.
– Но высшее благо является блаженством, это уже установлено.
– Да.
– Тогда, – сказала она, – необходимо сделать вывод, что Бог есть блаженство.
– Не оспариваю, – сказал я, – ни предыдущих, ни этих твоих положений, и твои выводы согласуются с ними.
– Посмотри, – промолвила Философия, – отсюда вытекает, что два высших блага, которые суть различны, не могут существовать. Ясно, если блага различаются между собой, то каждое из них не есть другое: вследствие чего ни то, ни другое не может быть совершенным, поскольку в каждом недостает другого. Несовершенное же, конечно, не может быть высшим благом, а поэтому невозможно одновременное существование двух высших благ, отличающихся друг от друга. Но мы вывели, что Бог есть блаженство и высшее благо. Отсюда с необходимостью вытекает, что само высшее блаженство есть не что иное, как высшая божественность.
– Нет истины, – подтвердил я, – более доказанной и более достойной Бога.
– Сверх этого, – сказала она, – как это было принято у геометров[121], которые для доказательства теорем выводили нечто, что они называли πορίσματα, и я вознагражу тебя как бы коронным выводом (corollarium). Поскольку обретение блаженства делает людей блаженными, блаженство же есть сама божественность, значит, обладание божественностью делает [людей] блаженными, это очевидно. Но так как следование установлениям справедливости делает [людей] справедливыми, мудрости – мудрыми, то с необходимостью вытекает, что те, кто приобщился к божественности, становятся богоподобными. В каждом, обретшем блаженство, заключен Бог, и, хотя Бог един по природе, ничто не препятствует многим приобщиться к Нему.
– Прекрасно, – сказал я, – и ценно то, что ты называешь лоргарата, или (corollarium).
– Но нет ничего прекраснее того, что велит разум присоединить к вышесказанному.
– Что же именно? – спросил я.
– Состоит ли блаженство, как кажется, из многих благ, которые соединяются, оставаясь различными, в единую субстанцию блаженства, или, может быть, существует в благах нечто, в чем заключается сущность блаженства и от чего действительно зависят все другие [блага]?
– Я не совсем понял и хочу, чтобы ты объяснила это.
– Разве мы не посчитали благом блаженство?
– Да, сочли его высшим благом, – ответил я.