Как вы знаете, в XIV веке длительности нот могли делиться не только на два, как сейчас: целая, половина, четверть, восьмая и т. д., – но и на три. Оба варианта счета, а также их комбинации могли сосуществовать в рамках одного произведения. Для Ars Subtilior были изобретены и другие элементы нотации, способные более наглядно и удобно для исполнителя отразить разный (и меняющийся) счет у разных голосов, обилие синкоп[67] и сбивок. Ноты могли быть разного цвета – черные, белые, красные.
Все эти нотационные ухищрения были нужны, чтобы помочь записать новую и удивительно ритмически устроенную музыку. Потому что, как писал неизвестный автор Tractatus figurarum (конец XIV века), «очень неудобно, что то, что может быть спето, не может быть нотировано».
На одном из концертов мы сыграли на бис одно произведение XIV века, которое я превратил во что-то подобное инструментальному Ars Subtilior. В середине исполнения я почти сбивался со счета, поскольку один голос все время шел со счетом на восьмые, второй – чаще восьмыми с точкой. Я помню, что на репетициях от игры ритма было ощущение, как будто время останавливалось: его счет был словно сбит, а когда теряется счет, то кажется, что и времени больше нет.
Наше время жестко структурировано: смена времен года, смена дня и ночи, сердцебиение. Мы осознанно или неосознанно ведем подсчет. Тут же сбилась единица счета – и вся выстроенная лестница будто подвисла в воздухе. Бывает невесомость, когда нет тяготения и веса, а тут – невременность. Не вневременье, когда время не течет большими кусками, а когда будто не было даже сердцебиения.
На концерте такого внутреннего чуда невременности не случилось; были какие-то ее моменты, – но как же все равно удивительно звучали отклики слушателей на это произведение: «хрустально чисто», «ясно и просто».
Расхождение между тем, как слышит исполнитель и как слышит аудитория, бывает всегда. Иногда они или незначимы, или вообще то, что снаружи, – важнее, а музыкантская кухня – нет. Вот, например, с точки зрения партии альта концерты Вивальди – немножко другое произведение: альту приходится почти постоянно играть простыми паттернами из нескольких нот. Модест Петрович Мусоргский даже жаловался, что музыканты, в отличие от других представителей искусства, только про кухню говорят30, а даже повара – нет. А вот с Ars Subtilior история другая. В этой музыке чаще всего лишь три голоса, и каждый из них более или менее самостоятелен, ритмически зачастую прихотлив, живет в своем счете, в своем мире. Мелодии и счет у голосов различны, в тексте порой появлялся акростих, и из первых букв слов можно было узнать адресата послания. Например, в Corps feminin Солажа это Екатерина Французская, младшая дочь короля Карла V, – CATHELLINE LA ROYNE D’AMOURS. Да и сами ноты Ars Subtilior, в которых каждый из голосов записан отдельно, порой становились произведениями искусства.
Одним из основных адресатов этих чудесных нот, акростихов, да и самих произведений были сами исполнители. Эта музыка открывается больше даже внутри, хотя прекрасно звучит снаружи. Чтобы ее понять, надо стать одним из голосов и услышать, как вокруг начинает кружиться ритмический калейдоскоп, и неподсчитываемое время словно останавливается. Каждый голос самостоятелен, каждая точка зрения интересна (со стороны любого из голосов), и музыка голоса подобна точке зрения одного из спорщиков в трубадурской тенсоне[68]. Не стоит думать, что этот способ прослушивания – со стороны одного из голосов – поможет только в музыке Ars Subtilior. Мне кажется, он подходит ко многой музыке.
Подростком я учился ходить по слуху – нужно закрыть глаза и идти, ориентируясь только на слух. По знакомым местам, улицам, чтобы не было опасности на что-то натолкнуться, да и больше для спокойствия и уверенности. Сначала это было непривычно – так же как отключить сознание вообще, – а потом начинала открываться удивительная картина звуков. Наши географические представления визуальны, но, оказывается, их можно представить и аудиально, просто чаще мы глушим внутри себя бо́льшую часть спектра звуков, оставляя только те, что считаем важными и/или опасными.
Слух мгновенно и легко переключался: вот играют дети, вот вороны, вот что-то щебечут и щелкают воробьи, вот тут открылась дверь, и звучат вразнобой тяжеловатые ботинки и легкие кеды. Сложнее было поддерживать внимание к нескольким независимым партиям одновременно. Сколько голосов вы можете одновременно слышать и слушать более нескольких секунд? три? четыре? пять?
Сейчас наш слух настроен больше на восприятие вертикали: аккорды и кластеры[69] стали самостоятельными действующими лицами в музыке и порой более важными, чем что-либо другое. Мне представляется, что средневековая музыка вообще, и особенно Ars Subtilior учит слушать музыку другими, более непривычными способами. Его полифония – это разговор с разных точек зрения, даже если нет в них текста. Услышать все это можно, только встав по очереди на каждую из этих точек, выслушав произведение через каждую из партий.
Некоторые из вас, наверное, и имени такого не слышали. Я вас огорошу еще и тем, что считаю его, пожалуй, первым из великих композиторов современности и одним из самых любимых мной.
О его жизни известно мало. Возможно, он родился недалеко от города Камбре, а в начале 80-х годов XIV века был связан со двором Элеоноры Арагонской, королевы Кастилии. Она умерла в 1382 году, и Сенлеш написал Fuions de ci – плач по ней, ставший одним из самых известных его произведений. В дальнейшем композитор, видимо, находился при дворе короля Наварры, в чьих бухгалтерских книгах сохранилась информация о выплате вознаграждения 21 августа 1383 года Jaquemin de Sanleches, juglar de harpe (Жакемену де Санлешу, менестрелю-арфисту). Последнее возможное упоминание о композиторе находится в документах, связанных с интронизацией антипапы Бенедикта XIII (арагонского кардинала Педро де Луна). 30 октября 1394 года Jacobus de Senleches (Жакобу де Сенлешу) был пожалован каноникат с ожиданием пребенды в базилике Святого Мартина в Туре.
До наших дней дошло только шесть его произведений – три баллады и три вирелэ, но индивидуальность и необычность его стиля поражает даже по меркам Ars Subtilior – настолько много там внутренних синкоп и игры со временем.
Какое-то время в юности я не очень понимал, зачем в медленных рок-композициях нужны барабаны: они же только подчеркивали имеющиеся акценты у других инструментов. Прослушав работы многих замечательных барабанщиков, я от этой идеи отказался, но в ходе размышлений пришел к максиме, с которой согласен до сих пор: лучшие произведения искусств похожи на дом из спичек.
Знаете, умельцы делают дома (как и другие конструкции) только из спичек, не соединяя их ничем. Все держится только благодаря взаимному натяжению. Настоящее чудо при этом начинается, когда нет ни одной лишней спички. Вынь любую – и все развалится. В итоге эти скульптуры из спичек производят впечатление чего-то хрупкого и величественного одновременно.
Мне кажется, Сенлеш выстраивает такие дома во времени. Даже в самых простых его произведениях вроде Fuions da ci слушателю остается только завороженно следить, как композитор играет квантами времени, словно Кай – осколками льда:
Лед на нем треснул и разбился на тысячи кусков; все куски были совершенно одинаковые и правильные – настоящее произведение искусства! […] Он возился с остроконечными плоскими льдинками, укладывая их на все лады, – Кай хотел что-то сложить из них. Это напоминало игру, которая называется «китайской головоломкой»; состоит она в том, что из деревянных дощечек складываются различные фигуры. И Кай тоже складывал фигуры, одну затейливее другой31.
Отточенность письма, особенности этой тонкой игры со временем у Сенлеша таковы, что потребовали новых элементов нотации. То есть даже нотация его произведений выделяется на общем фоне довольно сложной нотной записи произведений Ars Subtilior. Некоторые исследователи даже считают, что «индивидуальный нотный стиль Сенлеша … может быть обусловлен попыткой сделать визуальное высказывание, по которому можно было бы идентифицировать его работы»32.
Это внимание к нотации, к тому, как записана его музыка, отличает Жакоба де Сенлеша от композиторов более ранних эпох. Для Хильдегарды Бингенской был важен сам факт записи ее музыки и ее видений, для Гильома де Машо – порядок расположения произведений, а для Сенлеша – то, как именно все нотировано. Посмотрите, как выглядит его La Harpe de Melodie в одной из рукописей (cм. рис. 18 на вклейке) – это изображение само себе стало одним из важных визуальных символов Ars Subtilior.
Филипп де Витри и Гильом де Машо были не только музыкантами, но и великими поэтами. Как и большинство композиторов до Ars Subtilior, они были мастерами синтетического, текстомузыкального искусства. У Сенлеша (и других композиторов его поколения) текст важен, но никогда не становится даже близким по значению к музыке. Или даже к способу ее записи. Поэтому я и назвал его первым из великих композиторов современности. Эпоха союза равных – поэзии и музыки – завершилась. Зато как теперь стала выглядеть нотация! И как красивы кубики, из которых выстраивается дворец времени у Сенлеша!
О жизни Солажа за пределами текстов его произведений мы не знаем ничего. Мы даже не знаем, реальное это имя или псевдоним! Действительно, некоторые композиторы того времени использовали схожие псевдонимы, например Гримас. Solage и soulage – это варианты написания старофранцузского