– Очень на это надеюсь. Я туда и направляюсь. – Она сильно гнусавила, словно у нее в носу росли гроздья винограда.
Я забралась в автобус следом за ней.
– Один до Оксфорда, – сказала я водителю. Я не стала просить «детский билет». Не хотела, чтобы меня поймали без сопровождения взрослого.
Он даже не взглянул на меня.
– В один конец или два?
Хватит ли мне денег?
– В один.
– Восемь фунтов, – сказал он.
Как же я обрадовалась, что не купила сигареты. Я расплатилась и получила билет. Поднявшись на второй этаж, нашла несколько свободных мест сзади. Стряхнула с парика капли дождя и устроилась на сиденье. «Солас, ты сумасшедшая дрянная девчонка», – подумала я. За окном лило как из ведра. Ирландия стала на шаг ближе, а тюремная камера на мили дальше. Заурчал двигатель, и автобус взлетел на эстакаду, над домами и людьми, устремляясь в грязное небо, оставляя позади Лондон.
13. Девушка в автобусе
Автобус съехал с дороги и остановился возле станции метро под названием «Хиллингдон». Мы добрались до городских окраин. Улицы уступили место эстакадам и промзонам. Местность казалась дикой. Я вспомнила, как в детстве стояла у окна нашего дома в небесах и смотрела на черные старые башни, похожие на уродливые надгробья. Я прижимала ладонь к оконному стеклу и представляла себя по одну сторону стекла, а мир – по другую и придумывала, каково это будет, если мы поменяемся местами. Автобус сделал еще одну остановку, и через минуту по лестнице поднялась девушка с аккуратным рюкзаком и короткими каштановыми кудрями. Она шла в мою сторону. Я отвернулась к окну, потому что не хотела, чтобы кто-то сидел рядом со мной, но девушка остановилась возле меня.
– Здесь кто-нибудь сидит? – Еще одна гнусавая с виноградными гроздьями в носу.
– Нет.
– Не возражаешь?
– Нет.
– Благодарю.
Она сняла с плеч рюкзак и уселась. С ее кудряшек стекала вода, да и черные мокасины, какие носят только монашки, промокли насквозь. Таких маленьких ножек я в жизни не видела.
– Боже, какой гнилой день, – сказала она.
– Это точно.
– Ты в Оксфорд?
– Да.
– Я тоже. Учишься там?
Я пригладила парик и улыбнулась. Не знаю, что на меня нашло, но я сказала «да». Я, Холли Хоган, учусь в Оксфорде? Какой-то бред. Миссис Аткинс уже давно махнула на меня рукой. По крайней мере, я умела читать, не то что Грейс и Трим. Они едва знали алфавит. Обычно они заставляли меня зачитывать им рекламу в метро, но эти тексты вряд ли назовешь познавательными.
– Я тоже, – просияла девушка. – Я в Сент-Джонсе. А ты где?
– В Сент-Питере, – ляпнула я первое, что пришло на ум, и рассмеялась, как дурацкой шутке.
– О, – сказала она. – Я никого оттуда не знаю. Но думаю, что еда там такая же отвратная, а бар – супер.
Неужели это место действительно существует?
Я кивнула.
– Что-то хреново, что-то блестяще. – Мой грубый южно-лондонский акцент сменился гнусавостью, но эта глупышка из какого-то Джонса, похоже, ничего не поняла.
– Ты на первом курсе? – спросила она.
– Да.
– Я тоже. Нравится?
– Так себе.
– Всего лишь?
– Да. Ну, ты понимаешь. Кормежка.
Она засмеялась.
– И то верно. В кормежке все дело. У нас в Сент-Джонсе не так уж плохо.
– А в Питере просто беда, – сочиняла я на ходу. – Знаешь, что я обнаружила на днях в хлебцах?
– Нет, что?
– Что-то вроде червяка. Вылезало из дырки.
– Фу. Похоже на долгоносика. Ты сообщила об этом?
– Нет. Просто выбросила.
– Не думаю, что после такого смогла бы питаться в кампусе, – сказала девушка.
Кампус? Что за хрень и где находится?
Она полезла в рюкзак и достала потрепанную книгу в мягкой обложке. Я разглядела слово «Тацит» в названии.
– Не возражаешь, если я почитаю? – спросила она.
– Конечно нет.
Я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь спрашивал разрешение на это. Но когда она погрузилась в чтение, я почти пожалела, что у меня нет с собой книги. Помните, я говорила, что книги скучные? Но на самом деле я иногда читаю. Когда никто не смотрит. Не старомодную тягомотину с конными экипажами, как «Джейн Эйр». Такое дерьмо меня утомляет. Но реальные истории, о настоящем, я могу сдюжить. Любовные романы, секс. Убийства. Люди в беде.
За неделю до этого миссис Аткинс пригласила в школу как раз такого писателя. Она думала, что после встречи со знаменитостью у нас загорятся глаза и появится интерес к предмету, и конечно же, когда он вошел, я его сразу раскусила: типичный самовлюбленный могит, тощий, в сверкающих очках в форме щели в почтовом ящике. Сейчас будет вещать о своих идеях, персонажах и издателях, подумала я, зевая. Он сел за стол и уставился на нас, как будто не знал, с чего начать. А потом вдруг спросил: «Кто-нибудь из вас верит в современные чудеса?»
Класс захихикал. Поднялось несколько рук. И внезапно все разом заговорили о чудесах, которые случались в их жизни: как бабушка умерла от сердечного приступа и очнулась, как встретили лучшего друга на Майорке на каникулах, как «Кристал Пэлас» обыграл «Манчестер Юнайтед» со счетом три-ноль.
Очкарик кивнул и сказал, что его появление здесь с презентацией книги «Одиннадцать жизней Тодда Фиша» тоже можно отнести к разряду современных чудес, потому что в детстве он ненавидел школу и толком научился читать лишь в тринадцать лет из-за дислексии. Вот и Трим говорит, что у него то же самое. Если спросить меня, я скажу, что для Трима это просто отмазка.
– Если бы в то время вы поставили на меня как на будущего писателя, – продолжил могит, – шанс на выигрыш был бы десять тысяч к одному, и вы бы несказанно разбогатели.
Я слушала его, покусывая щеку. Вероятность того, что я буду писателем, составляла миллион к одному. Но знаете что? Когда он попросил нас коротко написать о том, верим ли мы в чудеса, ему так понравились мои строчки, что он зачитал их классу. Все рассмеялись, а он сказал, что я ухватила «самую суть», что бы это ни значило. Я сохранила в памяти то, что написала. Вот как это выглядит.
«Я не верю в чудеса. Моя мама обычно говорила, что я – чудо, но теперь, когда я знаю, как появляются дети, понимаю, что никакого чуда в этом нет. Чудо больше похоже на то, как мой приятель Трим берет мяч от Майко, лучшего футболиста-непрофессионала из всех, кого я когда-либо встречала. Или, скажем, когда в моей пицце с ветчиной попадаются и кусочки ананаса. Это не имеет ничего общего с богом. Или везением. Везение – совсем не то, что чудо. Оно появляется из-за угла, когда ты долго ждешь автобус номер 68. Точно так же мне повезло оказаться в этой школе, в этом классе, в этот день и в эти минуты, когда я пишу про чудеса для автора, который говорит, что само его появление здесь – чудо, учитывая, как он еле тянул в школе. Чудо для него, но не для меня. Йо-хо-хо».
Я помню, что нарочно допустила кучу ошибок в правописании, но похоже, его это ничуть не смутило, да и я не превознесла его до небес.
Должно быть, я громко хихикнула, вспоминая этот эпизод, потому что девушка в автобусе оторвалась от чтения. Я тотчас отвернулась к окну, разглядывая поток машин на автостраде, и она вернулась к книге, вглядываясь в нее, как в карту сокровищ. Я украдкой заглянула в книгу, пытаясь понять, что в ней такого замечательного, но все, что увидела, это слова, которые казались сущей бессмыслицей.
Наконец девушка отложила книгу.
– Тулий[8] видели, но только издалека, – сказала она.
– Чего?
– Прости, это все книга, – засмеялась она. – Потрясающе интересно. Этот римский историк, Тацит, пишет о том, как Агрикола, его тесть, ходил под парусом вокруг Британии. И на подходе к вечной мерзлоте на севере он видит землю и думает, что это Тулий. Но им не хватило времени добраться до нее, или, может, было слишком холодно, поэтому они проплыли мимо. И, знаешь, Агрикола, должно быть, сожалел об этом всю оставшуюся жизнь. Это как его Святой Грааль, Тулий.
– Как ты сказала?
– Тулий. – Она показала мне слово из книги, ТУЛИЙ.
– Симпатичное имя, – сказала я.
– А у тебя есть такое? Место, как Тулий?
– В смысле?
– Место, что живет в твоем сердце и куда ты стремишься?
– О, да. Конечно. Есть такое. Ирландия.
– Ирландия?
– Да. Я там родилась. И давненько не возвращалась.
– Я слышала, там очень красиво.
– Изумительно. Зеленые, как и говорится, поля и трава. А у тебя какое место?
Девушка мечтательно закрыла глаза.
– Египет. Долина Царей.
– Мумии и все такое?
– Да. Но я хочу попасть не в нынешнюю Долину Царей, а в ту, что существовала в 1922 году. Я вижу себя на раскопках с Говардом Картером, как мы пробираемся в гробницу Тутанхамона, запечатанную тысячи лет назад, и время останавливается, и повсюду блеск золота.
Она сидела с закрытыми глазами, и ее рука подрагивала, как будто нащупывая путь через темный проход.
– Вот это настоящий Тулий.
Она открыла глаза.
– Ты, должно быть, думаешь, что я сумасшедшая. Вот что бывает после чтения мертвых языков. А ты что читаешь?
– «Джейн Эйр», – сказала я. Миссис Аткинс могла бы гордиться мной. Мы дошли до той части, где плакса Джейн убегает на болота из-за того, что мистер Рочестер прячет на чердаке сумасшедшую жену. В общем, глупость страшная.
Девушка рассмеялась.
– Я имела в виду учебники. В Оксфорде.
– О. – Я хихикнула. – Французские. – Это единственное, что пришло мне в голову, и к тому же самое смешное, потому что французский я ненавижу еще больше, чем английский.
– Французские?
Я кивнула.
– Ты имеешь в виду современные языки?
– Да.
– Разве вы не изучаете два?
– Два?
– Два языка.
– О да, конечно.
– А второй какой?
– Ирландский.
– Ирландский?
– Ага.
– Не знала, что в Оксфорде можно изучать ирландский. – Она широко распахнула карие глаза.