В общем, если вас когда-нибудь побеспокоит любитель «клубнички», вы знаете, что делать.
Я шла бодрым шагом, хотя стук в висках опережал ритмы Storm Alert. Дома. Трава. Деревья. Мостовая. Тук-тук. Голова раскалывалась. Я сняла наушники. Глаза резало так, будто по ним елозили наждачные стеклоочистители. Но я не сдавалась. Мимо пролетели две сумасшедшие машины, как будто за ними гнались. Я добралась до подземного перехода. По неприглядному мосту редким потоком шли машины. Я увидела скользкую тропинку и присела на пятачок травы неподалеку, чтобы передохнуть. Трава была влажной от росы, но меня это не волновало.
Грейс подошла и села рядом со мной. Я увидела ее лицо и длинные ресницы.
– Какой-то мост, Холли, – сказала она.
– Да.
– Довольно высокий.
– Да. И что?
– Ты спрашиваешь, что бы я сделала на твоем месте? Я бы поднялась туда и спрыгнула.
Это Грейс, вечно собирающаяся покончить с собой.
– Отвали, Грейс. Психопатка.
Ее длинные ресницы исчезли.
Я осталась одна, с искалеченными ногами и сломанной стиральной машиной, полной грязного белья, вместо головы. Я представила, как поднимаюсь по скользкой тропинке на мост, прощаюсь с миром и спрыгиваю. Каково это – падать под визг автомобильных тормозов, неумолимо приближаясь к земле, чтобы разбиться в лепешку?
В школе учительница французского как-то рассказывала историю одной мадемуазель с разбитым сердцем. Она поднимается на Триумфальную арку в центре Парижа, чтобы сигануть оттуда и покончить со всем этим. Только приземляется она на большой белый фургон, пробивая ему крышу и ломая себе ноги, и все заканчивается тем, что страховая компания вчиняет ей иск за нанесенный фургону ущерб, дамочка разорена и искалечена на всю жизнь, но нисколечко не мертва. Помню, я тогда подумала, что таблетки с алкоголем – это самый верный путь, если у тебя есть хоть капля мозгов. Грейс пробовала маникюрные ножницы, голодовку, но ничего не добилась. Впрочем, у нее даже и капли мозгов не наберется.
Я погладила парик, и он как будто решил все за меня. «Ты не спрыгнешь с моста, Холл, – сказал он. – Парик ведь слетит? Тогда я тоже погибну». Я невольно улыбнулась. «Просто продолжай идти этой дорогой. Ирландия ближе с каждым шагом».
Так я и сделала. Я просто шла и шла в то тихое утро.
23. Телефонная будка
Дома пошли какие-то несуразные.
Дневного света прибавилось.
Я снова надела наушники. Птицы пели так громко, что у меня лопался череп. Дрю из Storm Alert тянул свою коронную композицию «Ты ничто рядом с застенчивой девушкой». Он вливал это мне в уши своим лунным голосом. Думаю, Дрю – еще один парень, помимо того, о ком я бы предпочла промолчать, кого бы я подпустила к себе, но он вечно на гастролях неизвестно где, так что нам пока не удалось встретиться. Когда-нибудь Storm Alert будет выступать в моем городе, и я обязательно куплю билет и приду на концерт. И это произойдет в тот день, когда террористы ворвутся на стадион и возьмут нас всех в заложники. Потом, в процессе переговоров, они начнут отпускать людей, по сотне зараз, пока нас не останется человек десять. Среди них окажемся и мы с Дрю, и так он узнает меня поближе, и мы наговоримся всласть. А когда один из террористов попытается застрелить маленького мальчика, вроде юного Эйнштейна из музея, я выбью у него из руки пистолет, и малыш будет спасен. Только в отместку террорист вырубит меня рукояткой пистолета. И когда я очнусь, Дрю будет держать мою голову в своих руках и гладить мои волосы. Его пронзительный взгляд столкнется с моим взглядом, и он склонит голову, и прикосновение его губ будет напоминать теплый шоколад…
Я так погрузилась в свои террористические мечты, что чуть не врезалась в телефонную будку – старомодную, красного цвета, с множеством маленьких окошек. Я в изумлении уставилась на нее, как будто забыла, что это такое.
В следующее мгновение я уже стояла внутри, гадая, кому бы позвонить. Беда в том, что весь мир еще спал. Грейс, Трим. Майко где-то на севере Лондона, да и в любом случае я не знала номера его телефона. Рейчел звонить бесполезно – я услышу только ее голос, записанный на пленку. А я хотела поговорить с живой душой. Мне казалось, что взорвавшаяся бомба убила весь мир, и я отчаянно пыталась найти еще одного выжившего.
Только не Фиону или Рэя. Ни за что. Это самый короткий путь к тюремной камере. И тут я вспомнила номер с таблички у телефонного аппарата в Темплтон-хаусе. Горячая линия для таких, как мы, приемышей. И я решила попытать счастья. Все лучше, чем ничего, и к тому же бесплатно. Я даже вспомнила, что цифры этого номера взбираются вверх, как по лестнице.
Но кто ответит в такую рань?
Трр-трр, затрещало в трубке.
Я ждала.
Трр-трр-трр. Ничего.
Я почти сдалась. И тут что-то щелкнуло, и ответил голос – живой, не записанный. Женский. Она начала с какой-то болтовни о раскрытии информации и конфиденциальности, и я уже приготовилась повесить трубку. Могит, сто процентов.
– Ты еще здесь? – сказала она. – Я не отпугнула тебя этой официальной частью?
– Не знаю.
– Что ж, тогда еще раз здравствуй.
– Здрасьте.
– Ты подросток? Сколько тебе лет?
– Да. Четырнадцать. Нет, пятнадцать.
– Назовешь мне свое имя? Если не хочешь, не надо, ты не обязана это делать.
– Конечно. Я – Солас.
– Солас?
– Совершенно верно. Солас. И я в бегах.
Повисла пауза.
– Я – Гейл, – ответил голос. – Привет, Солас. Мне жаль, что ты сбежала. Хочешь поговорить об этом?
– Может быть. Видите ли, я жила в этом доме… – Я замолчала.
– В доме?
– Да. Под присмотром.
– В социальном? Или в семье?
– В социальном.
– Тебе там не понравилось?
– Да нет, все нормально. Только другие дети были очень непослушными. – Грейс и Трим внезапно забились в будку вместе со мной, тыкали локтями мне в ребра, пытаясь сдержать смех. – Правда, сущие отморозки.
– Мне очень жаль.
– А мой куратор меня недолюбливал. Он вечно цеплялся ко мне.
Майко обернулся с полпути через реку, перекинул куртку через плечо и приподнял бровь. «Холли», – произнес он одними губами, качая головой.
– В чем это проявлялось?
– Ну, не знаю. По-разному.
– И тебе это не нравилось?
– Нет.
– Поэтому ты сбежала?
– Ага.
– Разве у тебя нет социального работника, Солас? С кем ты можешь поговорить?
– Она никогда не отвечает на мои звонки. Слишком занята.
Так Грейс всегда говорит о своей даме, но к Рейчел это не относится.
– И куда же ты бежишь?
– Что?
– Ты пытаешься куда-то добраться? Или просто бежишь куда глаза глядят?
Я подумала о маме среди зеленых полей под мягким дождем.
– Да.
– Ты просто убегаешь?
– Нет. Я бегу – кое-куда.
– Не хочешь сказать, где это находится?
Я не смогла соврать.
– Там моя мама.
– Ты бежишь к своей маме?
– Да. К маме. – Мой голос дрожал, как лодка, идущая ко дну. – Я хочу жить с ней. Я хочу к ней вернуться. Мне надоело жить у чужих людей.
– Она об этом знает, Солас? Она знает, чего ты хочешь?
– Нет, – выпалила я. – Она ничего не знает. Не знает, где я сейчас. Ничего. Они ей ничего не говорят. Она меня разыскивает. Я знаю. Она где-то там, ищет меня. Но не может найти.
Последовала пауза.
– Солас?
– Да?
– Тебе известно, почему ты оказалась под опекой?
Я подумала о доме в небесах, о маме и Дэнни.
– О да, – поспешно произнесла я. – Конечно, знаю.
– Не хочешь рассказать мне об этом?
– Это довольно сложно.
– Попробуй.
– Понимаете, у мамы был парень. Дэнни-бой.
– Дэнни-бой?
– Да. Он проиграл все наши деньги. И он делал плохие вещи. Замышлял плохие вещи. И маме пришлось срочно вернуться в Ирландию, чтобы Дэнни не нашел ее, иначе он бы ее убил. И они узнали об этом.
– Кто «они», Солас?
– Социальные службы, разумеется. Они узнали, что мама уехала, потому что я перестала ходить в школу, и они нас раскусили. Мама собиралась послать за мной, но было уже поздно. Они забрали меня. Теперь она там, а я здесь, и это моя вина.
– Почему ты говоришь, что это твоя вина, Солас?
– А?
– Сколько тебе тогда было лет?
– Не знаю. Плохо помню.
– Значит, ты была еще маленькой. Совсем маленькой. Ты не должна чувствовать себя ответственной за то, что сделали взрослые. Верно?
Никто раньше не говорил мне таких слов – ни Рейчел, ни Майко, ни Олдриджи, ни другие социальные работники и взрослые, с которыми я общалась. Ты не должна чувствовать себя ответственной. Наоборот, мне всегда говорили о том, что я должна чувствовать себя более ответственной.
– Верно, Солас? – Ее голос звучал мягко и спокойно, почти с мольбой, и она ласково произносила мое имя. Я представила ее на другом конце провода. Наверное, у нее бледные щеки и длинные шелковистые светлые кудри, и она такая хорошенькая в темно-синем спортивном костюме с белыми полосками по бокам, совсем не могит.
– Да, – прошептала я, сжимая трубку в руке. Я крепко зажмурилась и увидела маленькую девочку с криво подстриженной челкой, в спущенных носках. Она получала много золотых звездочек в школе, она поднималась в лифте на нечетный этаж, когда четный лифт был занят, и шла пешком по пугающей лестнице, потому что ничего не боялась. – У меня заканчиваются деньги, – задыхаясь от слез, выдавила я, забыв, что звонок бесплатный.
– Солас, хочешь, я тебе перезвоню?
– Нет. Все в порядке.
– Я могу, ты же знаешь.
– Не надо.
– Солас. Я должна это сказать. Тебе нужно вернуться, понимаешь?
– Ха.
– Ты это сделаешь? Возвращайся. И тогда мы сможем поговорить снова. В любое время. Обещаю. Ты вернешься?
– Может быть, – сказала я.
– Мне совсем не нравится, что ты одна в такой ранний час.
– Я не одна.
– Нет?