– Со мной мой парень.
– Да, здорово. Как его зовут?
– Дрю.
– Он хороший?
– Замечательный. Он красивый. И он присматривает за мной.
– Я надеюсь. Но ты должна позвонить домой, Солас. Или я могу это сделать за тебя, если хочешь. Только скажи мне, где ты живешь.
– Телефон отсчитывает секунды, – солгала я.
Раз-два-три, зазвонил Биг-Бен у меня в голове.
– Солас?
Четыре-пять.
– Пожалуйста, Солас.
Шесть-семь-восемь. Голос женщины по имени Гейл разливался во мне, проникая в мозг и легкие. Мне не хотелось ее отпускать, но с этим боролось желание бросить трубку.
– Темплтон-хаус, – пропищала я.
Девять-десять. До меня долетел лишь обрывок: Спаси…
И я с треском повесила трубку. Мысли вихрем кружились в голове: «Черт. Зачем я это сказала? Она позвонит в Темплтон-хаус, и они догадаются, кто это был. Они отследят звонок, и полиция сядет мне на хвост. Тупица. Надо двигать отсюда. БЫСТРО. Делать ноги».
Я вышла из телефонной будки и посмотрела на дорогу, уходящую вдаль. Солнце взошло, и город остался позади. Я закинула «ящерку» на плечо и побежала. Все, о чем я могла думать, так это о маленькой Холли в спущенных носках, которая играет с Колетт в сломанные куклы на темной страшной лестнице, умоляет Дэнни позволить ей выбрать лошадь и расчесывает, расчесывает мамины волосы, боясь остановиться. «Ты была маленькой, Холли, – все звучал во мне голос Гейл. – Совсем маленькой».
24. Эмми-Лу из Эйншема
Невозможно бежать вечно, и вскоре я перешла на шаг. Утренняя тишина была густой, как суп. Дома остались позади, потом и тротуары сменились ухабистой, поросшей травой обочиной, так что мои лодыжки нещадно окатывало росистым душем. Вместо садов и зданий тянулись поля, столбы и деревья. Столько зелени я еще никогда не видела. Вдоль дороги росли желтые и синие цветы. Воздух наполняли крики птиц, шелест и запах листьев.
А дорога уходила все дальше. Опять дома, потом высокая трава и поле с овцами.
Меня окружала открытая сельская местность, почти такая же красивая, как Ирландия, и я наконец могла дышать полной грудью. Как же здорово, что я не спрыгнула с того моста, пусть даже в животе разливается пустота, мучает жажда и возникает желание придушить всех этих птиц, горластых, как шимпанзе на нескончаемой вечеринке. Но утро было прохладным, живым и спокойным, и ноги шагали сами, не дожидаясь моей команды. Я представляла себе, как мама стоит на вершине холма и ждет, выискивает меня взглядом, наблюдает за каждым моим шагом, приближающим меня к ней.
Я преодолела пару-тройку миль, не меньше. Мимо проехали три легковушки и один грузовик, но полиции не было видно. Может, я зря запаниковала. Я же не назвала своего имени. Да, но назвала Темплтон-хаус. Они проверят информацию, сложат два и два, и тогда…
Глаза наполнились слезами, но я продолжала идти.
Впереди дорога уткнулась в причудливый мостик с пустующей будкой. Я ступила на него, и по обе стороны заискрилась сине-зеленая гладь реки, узкой и тихой. Я подумала о Майко, представляя, как он пересекает Темзу, уходя на север, в совершенно другой мир. Потом я увидела тропинку, бегущую у самой кромки воды, и длинные узкие лодки, пришвартованные у берега.
Речная вода в городе – это помойка, но здесь, как мне показалось, ее можно пить. Я сошла с мостика, спустилась по ступенькам на берег и прошлась вдоль лодок, пытаясь найти место, чтобы наклониться и зачерпнуть воды.
Я увидела какое-то строение, стену с водопадом и цветники. Я понятия не имела, что это за место, но отыскала удобный спуск к воде и сполоснула лицо. Вода была темной и, вероятно, кишела личинками мух, но я все-таки отважилась сделать глоток. По вкусу она напоминала воду из ведра после мытья пола, и меня чуть не стошнило. Хорошо, рядом оказалась скамейка, и я плюхнулась на нее без сил.
Я увидела клубок дыма, поднимающийся от одной из этих смешных длинных лодок, и нахмурилась.
Кто-нибудь слышал о пожаре на деревянной лодке?
Но тут у меня в голове раскудахтался Трим.
– Можно устроить пожар на лодке, – горячился он. – Помнишь, как загорелось в машинном отделении на «Титанике»? – Трим, как известно, зациклен на «Титанике».
– Да, – мысленно ответила я ему. – И посмотри, что получилось. Он же затонул.
– Да, но не из-за пожара. Всему виной айсберг.
– Но эти лодки такие крошечные. Ничего общего с «Титаником». Одна искра – и им конец. – Я растянулась на скамейке и сладко зевнула.
– Вы с Грейс тупые, как пробки, – усмехнулся Трим. – Огонь надо разводить в чем-то металлическом. Прочном и твердом.
– Да. Настолько прочном, чтобы лодка пошла ко дну от такой тяжести? – Я нарочно тупила, чтобы его позлить.
– На лодке можно перевезти статую Свободы, если захотеть. Зависит от размера. Лодка… как эта… маленькую печку… без проблем… – Его голос прервался, и возможно, я задремала.
Проснулась я все на той же скамейке. Солнце слепило глаза.
Парик съехал набок.
Я вскочила так резко, что он совсем упал. Я успела схватить его у самой земли и вернула на голову. В памяти ожил мой дурацкий телефонный звонок. Полиция… Они уже идут по следу. Я покопалась в рюкзаке и достала гребень. Расчесала парик и вздохнула с облегчением. Я снова стала Солас. Ни фига они меня не узнают, даже если пройдут мимо.
Я услышала свист, затем всплеск. И, прищурившись, огляделась вокруг.
Чуть поодаль, у берега, какой-то человек мыл окна на палубе своей лодки: длинной, зеленого цвета, с цветочными горшками, велосипедом на крыше и трубой, из которой вился дымок.
С длинными седыми волосами, завязанными в конский хвост, и мощными загорелыми руками, в голубых джинсах и футболке, мужчина насвистывал мелодию, которую слушал в наушниках. Таких, как он, я называю могитами в отрицании. Им за сорок, а ведут себя как семнадцатилетние. Иногда они даже хуже, чем обычные могиты. Рядом с ними хочется съежиться и спрятаться, особенно когда они пускаются в панибратство только потому, что считают себя твоими ровесниками.
Этот прервал работу и присосался к большой бутылке чистейшей воды. Не то что речная муть, которой я напилась. Жажда разыгралась во мне с новой силой.
Я встала, отряхнулась и направилась вдоль берега к лодке. Красными буквами на борту было выведено ее имя EMMY-LOU с сердечком«♥» вместо буквы «О».
– Эй! – крикнула я.
В наушниках он явно ничего не слышал, но возможно, почувствовал чье-то присутствие, потому что обернулся и поймал мой взгляд. Я помахала рукой и усмехнулась.
– Привет, – сказала я.
Он снял наушники.
– Здравствуй-здравствуй. Видел, как ты рухнула вон на ту скамейку. Что, хорошо погуляли вчера?
– Да. Слишком. До безумия.
– И как же тебя сюда занесло?
– Уверен, что хочешь это знать?
– Попробуй.
– Я ничего не помню.
– Ничего не помнишь?
– Не-а.
– Должно быть, клевая была вечеринка. Сколько же ты махнула?
– Даже не спрашивай. – Я обхватила руками голову, как будто боялась разбить бесценный фарфор. – Мне бы не помешал глоток твоей воды.
Он отложил тряпку и передал мне бутылку.
– Можешь все выпить.
Так я и сделала, жадно глотая, пока не осталось ни капли. Он с ухмылкой смотрел на меня, как на цирковую звезду. Я вернула ему пустую бутылку.
– Спасибо.
– Вкусная?
– Да. Как шампанское.
– Ты заблудилась? – спросил он.
– Не-а. Ну, может быть, немножко. Я ищу A40.
– А40? Это всего лишь в миле или двух отсюда. Дойдешь до кругового перекрестка и направо. А что такого особенного в этой A40?
Я приложила палец к губам и подмигнула.
– Обещаешь, что никому не скажешь?
– Обещаю.
– Я там встречаюсь со своим парнем, Дрю. Он подъедет туда и будет меня ждать. Заберет меня на своей спортивной машине и увезет. Мы сбегаем.
– Не знал, что еще так делают.
– Делают, когда молодые, а родители не одобряют.
– Звучит романтично.
– Так и есть. – Я изобразила мечтательный взгляд.
– И куда путь держите? Не иначе как в Гретна-Грин?[16]
– Что?
– Ну, ты знаешь. Местечко, куда в прежние времена сбегали влюбленные парочки. В экипажах.
– Ах да. Нет. Мы рванем в Америку.
– В Америку?
– Ага. На самолете. Оксфорд, Хитроу – и тю-тю. – Я жестом изобразила взмывающий в небо лайнер. – В Нью-Йорк, – добавила я.
– Америка – это круто, – сказал он. – Я жил там когда-то.
– Да ладно! Где?
– Да везде. Я был роуд-менеджером.
– Роуд?
– Гастролировал со всеми топовыми группами. Кого только не было.
Он начал сыпать именами легенд рока, только я о них ничего не слышала, поскольку они были доисторическими. Но я бросила несколько вау, выражая высшую степень изумления.
– Ты уверена, что не хочешь сначала позавтракать? – предложил он. – У меня там чай заваривается, есть ветчина и хлеб.
Мои внутренности уже усохли от голода, и я мысленно перенеслась в дом номер 22 по Меркуция-роуд, встречавший меня по утрам ароматом жареных тостов. Его лодка выглядела уютной, длинной и светлой. Идеальное место для жизни, где никогда не чувствуешь себя взаперти, где есть стол и шкафы, чтобы аккуратно разместить все вещи, и запас печенья под рукой, и собака, как Розабель, только настоящая, чтобы тебя охраняла.
– Почему ее зовут Эмми-Лу? – спросила я, пытаясь выиграть время.
Он повернулся и посмотрел на имя лодки, написанное красными буквами.
– Это в честь девушки, которую я когда-то знал, – сказал он, улыбаясь.
– Ты ведь любил ее, правда?
– Почему ты так решила?
– Ты нарисовал сердечко вместо буквы «О».
Он засмеялся.
– Думаю, это все решает. Должно быть.
– Ты сбежал с ней?
– Нет. Она была в другой лиге, моя Эмми-Лу. – Он дернул седой головой в сторону двери. – Заходи, я приготовлю тосты.