[241] и подарил его мне. Here, you'll need it too when you're looking for respect[242]… Вначале оно мне было слишком велико и соскальзывало с пальца, но после того, как я нарубила столько дров, оно отлично держится – у меня теперь такая пятерня!
Он умер два года назад… Мы очень горевали… Но это несчастье более естественное…
Когда он приезжал летом, я поручала ему варить варенье… Работа вполне по нему… Он брал книгу, садился возле Аги, одной рукой переворачивал страницы, другой мешал варенье деревянной ложкой… В один из таких долгих вечеров абрикосового варенья он прочитал мне свою последнюю лекцию по древней цивилизации.
Оказывается, он долго колебался, дарить ли мне это кольцо, – признался он мне, – потому что, по мнению его друга, Джона Бордмана, изображенная на нем сценка связана с распространенным в античных геммах сюжетом «полевых жертвоприношений»…
Последовало длинное разъяснение, что такое жертвоприношение, с цитатами из элегий Тибулла и прочей братии в качестве иллюстративного материала, но я его уже не слушала. Я смотрела на его отражение в медном тазу и думала, как мне повезло, что моим отцом был такой деликатный человек…
Потому что, видишь ли, понятие жертвоприношения весьма относительно…
Take it easy, Dad, – успокоила я его, ты же знаешь, there is no sacrifice at all[243]… Ну давай… не отвлекайся, а то у тебя подгорит…
Встала, вздыхая:
– Вот. Теперь все. И делайте что хотите, но я пошла спать…
Взяла у него из рук поднос и пошла в кухню.
– Невероятно, – сказал он, – как у вас из всего получаются истории, причем, такие красивые…
– Да ведь все вокруг это сплошные истории, Шарль… Всегда и для всех… Только вот слушателей не найти…
Она сказала ему: последняя комната, в конце коридора. В этой маленькой мансарде, как недавно у Матильды, Шарль долго рассматривал стены. Его внимание привлекла одна фотография. Она была приколота кнопкой над кроватью, там, где обычно вешают распятие, и улыбающиеся на ней мужчина и женщина окончательно добили его.
Эллен выглядела именно такой, какой описывала Кейт: лучистой… Пьер целовал ее в щеку, держа на руке маленького спящего мальчика.
Он сел на край кровати, опустил голову и скрестил руки.
Ну и поездка…
Никогда в жизни он не чувствовал такой разницы во времени… На сей раз это его не тяготило, просто… он совсем потерялся.
Анук…
Ну что же это за чертовщина, Анук?
И почему ты ушла, ты, тогда как все эти люди, которых бы ты наверняка полюбила, выбивались из сил, чтобы выжить?
Почему ты не приходила к ней чаще? А ведь нам ты сто раз повторяла, что надо просто жить и ты обязательно встретишь свою настоящую семью…
И что же? Этот дом – он для тебя… И эта красивая девушка тоже… Она бы утешила тебя за того, другого…
И почему я тебе так и не позвонил? Столько работал все эти годы, но после меня ничего не останется… То единственно важное, что было во мне заложено, что привело меня в эту комнатушку, именно это заслуживало всего моего внимания, а я растоптал все это своим эгоизмом, да всякими тендерами… К тому же в большинстве проигранными… Нет, я не занимаюсь самобичеванием, ты это ненавидела, просто я…
Вздрогнул. Его руки коснулась кошка.
На стене туалета обнаружил текст, написанный Кейт, цитата из Э. М. Форстера на языке оригинала:
«I believe in aristocracy, though… Однако я верю в аристократию. Если, конечно, это слово соответствует своему содержанию и если демократ может им пользоваться. Я говорю не об аристократии власти, основанной на положении и влиянии в обществе, но о людях отзывчивых, скромных и отважных. В каждой нации есть такие люди, во всех классах и во всех возрастах, и когда они встречаются, чувствуется, что они заодно. В них – истинная преемственность человечества, единственная вечная победа нашей чудной расы над жестокостью и хаосом.
Тысячи из них погибают в неизвестности; лишь немногие достигают славы. Они прислушиваются к ближним, как к самим себе, они отзывчивы, но не делают из этого подвига, не щеголяют своей смелостью, а просто готовы перенести любые лишения. И кроме того… they can take a joke… Они не лишены чувства юмора»[244]
Мда, вздохнул Шарль, он и так-то стремительно падал в своих глазах по мере того, как она рассказывала ему о своей жизни, а тут еще: на тебе, получай! Несколько часов назад он просто прочитал бы этот текст, задумываясь лишь о трудностях перевода: queer race, swankiness… Но теперь он понимал эти слова по-другому. Он ел их торты, пил их виски, весь день гулял с ними и все это отражалось в ее улыбке на грани слез.
Замок разрушен, но аристократия жива.
Сгорбленный, со спущенными штанами, почувствовал себя омерзительно.
Пока искал глазами туалетную бумагу, наткнулся на томик хокку.
Открыл наугад и прочел:
Тихо-тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот![245]
Улыбнулся, мысленно поблагодарил Кобаяси Исса за моральную поддержку и заснул в кровати подростка.
Встал на рассвете, выпустил собак на улицу, по дороге к машине, завернул к конюшне, чтобы застать первые лучи солнца на охристых стенах. Заглянул в окно, увидел спящих подростков, поехал в булочную и скупил там все свежие круассаны. Ну, то есть… то, что заспанная продавщица называла круассанами…
То, о чем любой парижанин сказал бы: «этих ваших изогнутых булочек».
Когда он вернулся, на кухне вкусно пахло кофе, а Кейт была в саду.
Шарль приготовил поднос и вышел к ней.
Она отложила секатор и подошла к нему босиком по росе, выглядела еще более помятой, чем булочница, призналась, что всю ночь не сомкнула глаз.
Слишком много воспоминаний…
Обхватила пальцами кружку, чтобы согреться.
Солнце встало в тишине. Ей больше нечего было сказать, а Шарлю слишком во многом надо было разобраться…
Дети, как кошки, пришли приласкаться к ней.
– Чем вы сегодня займетесь? – спросил он.
– Не знаю… – голос у нее был невеселый.
– А вы?
– У меня много работы…
– Могу себе представить… Мы совратили вас с пути истинного…
– Я бы так не сказал…
И поскольку в беседе их стали сквозить унылые нотки, добавил бодрым тоном:
– Я должен завтра лететь в Нью-Йорк, и в кои-то веке просто туристом… На вечер в честь одного старого архитектора, которого я очень люблю…
– Правда, вы летите в Нью-Йорк? – развеселилась она. – Какая удача! Если бы я могла вас попросить, но не знаю…
– Просите, Кейт, просите. Не стесняйтесь!
Она послала Недру принести что-то с ее ночного столика и, когда та вернулась, протянула Шарлю маленькую железную баночку с барсуком, нарисованным на крышке.
Badger.
Healing balm.
Relief for hardworking hands[246]
Лечит руки тех, кто занимается тяжелой работой.
– Барсучий жир? – спросил он, смеясь.
– Или бобровый, на знаю… Во всяком случае действует волшебно… Раньше мне его подруга присылала, но она переехала…
Шарль перевернул баночку и вслух перевел надпись:
– «Однажды Пол Банион сказал: дайте мне достаточное количество «Барсука», и я заделаю все щели Большого каньона». Да уж, достойная задача… А где я его найду? В аптеке?
– Вы где остановитесь, случайно не в районе Юнион Сквер?
– Именно там, – соврал он.
– Брехня…
– Вовсе нет.
– Лгунишка…
– Кейт, у меня будет несколько часов свободного времени и я буду счастлив… посвятить их вам. Это прямо на Юнион Сквер?
– Да, небольшой магазинчик, Vitamin Shoppe, если не ошибаюсь… Или в Whole Foods, тоже есть…
– Отлично. Я разберусь.
– Да?
– Чуть дальше по Бродвею есть книжный магазин «Strand». Если у вас найдется еще пара минут, не могли бы вы пробежаться по книжным полкам, ради меня? Я так давно об этом мечтаю…
– Вы хотите, чтобы я привез вам какую-нибудь книгу?
– Нет. Просто, чтобы вы там побывали… От входа идите до конца, налево, там биографии, просмотрите все хорошенько и подышите, думая обо мне…
Подышать, думая о вас? Ммм… Разве мне надо так далеко для этого ехать?
В поисках ванной наткнулся на Ясина, погруженного в какой-то словарь:
– Слушай, а какова высота горы Фудзи? – спросил Шарль.
– Эээ… погоди… «Высшая точка Японии – потухший вулкан, высота 3776 метров».
Потухший? Боже мой.
Принял душ, размышляя, как это такая большая семья живет в таких спартанских условиях. Никаких следов хоть какого-нибудь крема… Обошел комнаты, расцеловал детей и попросил передать от него привет старшим, когда те проснутся.
Повсюду искал Кейт.
– Она пошла отнести цветы Тотетт, – сообщила ему Алис. – Она просила, чтобы я попрощалась с тобой за нее.
– Да но… А когда она вернется?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Нуда, поэтому она и попросила попрощаться с тобой за нее…
Значит, и она предпочла избежать ненужной сцены…
Ему показалось, что так вот уйти это было жестоко.
Под темной аркадой дубов вновь вспомнил, как уходила Эллен, пока Балу учил Маугли петь:
Немного нужно, чтоб быть счастливым.
О да! Совсем-совсем чуть-чуть…
Выдохнул: больно, повернул направо и вновь оказался на асфальтированной дороге.
– IV -
1
«ПАРИЖ 389»
На протяжении трехсот восьмидесяти восьми километров Шарль ни о чем другом думать не мог, все еще под впечатлением от прожитого дня. Ехал «на авто