Я спешился на первую ступень террасы, которая находилась на уровне щиколоток. Моя лошадь – породистая кобыла – обнюхала траву и начала аккуратно жевать ее. Я погладил ее по шее, вспомнив Гулливер, которая тоже умела вести себя за столом. Вдалеке от нас, примерно в двадцати футах, Киспе спустился на землю так же жестко, как я.
Клем застыл с карандашом над картой.
– Скоро мы выйдем к реке. Как она называется? – спросил он у Рафаэля.
– Зависит от того, из какой ты деревни.
– Да вы просто кладезь знаний.
Рафаэль устало посмотрел на него и перекинул ноги на террасу. Поскольку он был прямо над нами, мы потеряли его из виду. Если бы захотел, он мог бросить нас здесь и уйти. Мы узнали бы о его побеге не сразу. Оставалось надеяться, что Киспе знает дорогу. Я протянул Клему виноград. Он сел рядом со мной и окинул меня взглядом.
– Что ж, на этой чудовищной высоте ты светишься здоровьем. Вопиющая дерзость. Ты не мог бы обзавестись каким-нибудь ужасным осложнением с ногой, чтобы я со своим хрупким телосложением не выглядел так женоподобно?
Мне хотелось, чтобы это было правдой. Клем не умел лгать. Он просто говорил обратное тому, что думал, и надеялся на лучшее. Я был уверен, что никогда не выглядел так ужасно.
– Если Рафаэль оставит мне карту, я смогу добраться до деревни в своем темпе.
– Тебе так больно?
– Мне не больно, когда я переношу вес на другую ногу, – тихо ответил я, потому что словно вернулся во флот. Тогда Клем часто говорил, что, если немного взбодриться, станет легче.
– Ну да, разумеется, – кивнул он. Он смутился и отвернулся, потому что начал терять терпение, как бы сильно ни сдерживал себя. Я посмотрел на свои колени. Мы оба передвигались вполсилы, но я начал думать, что ни у кого из нас не осталось сил лгать. Даже Киспе согнулся от усталости. Его лошадь трогала его носом, проверяя, все ли с ним в порядке.
– Рафаэль, вы еще здесь? – крикнул я.
В ответ на меня упало несколько виноградин. Террасы над нами потонули в тумане. Он расползался нитями по всей долине. Казалось, шел легкий дождь, но это лишь влага стекала с листьев нависающих растений.
Мне было неудобно обращаться к Рафаэлю по имени.
– У вас есть фамилия? – поинтересовался я.
– Не совсем.
– Вы уверены? – уточнил я. Было сложно понять, почему он так ответил – из вежливости или нежелания делиться с нами чем-то своим.
– Что вы хотели?
– Вы можете оставить мне карту и взять с собой мистера Маркхэма? – спросил я. – Я не смогу идти быстро. Мне жаль.
Клем не возражал. Он поднял голову, и в его глазах блеснула надежда.
– Нет, – ответил Рафаэль. – Ешьте виноград.
– По правде говоря, ленивый индеец наверняка шел бы в пятнадцать раз медленнее, чем ты, – заявил Клем, смирившись.
Я уставился на виноградинку. Сахар постепенно рассеивал усталость. Обволакивающая тревога, которая подкралась ко мне у ледника, исчезла. Мы были в безопасности. Воздух почти прогрелся. Впервые за последние дни природа заметила, что сейчас должно быть лето. Я надеялся, что снег в Асангаро был причудой местной погоды, а не серьезным последствием солнечной бури. Я устал мерзнуть.
Я вертел виноградинку в пальцах, когда увидел, что к нам шел мужчина. Клем разбирал свою сумку и не заметил его. Мужчина оказался испанцем в старом военном сюртуке, надетом поверх обычной одежды. На плече у него висело ружье. Голландское. Мужчина остановился передо мной, и я уловил запах старого бренди.
– Только попробуйте дотронуться до хинного дерева, и я отрублю вам ноги.
Я резко ткнул тростью ему в челюсть. Он попятился.
– О господи, – воскликнул Клем. – Откуда он взялся?
Мужчина схватил меня за ворот рубашки и прижал к стене террасы.
– Всего одно семечко. Не волнуйся, все будут следить за вами.
Краем глаза я заметил Рафаэля за своей спиной. Он держал в руках ружье.
– Мануэль, – тихо сказал он. – Убери от него свои руки.
– А, это ты, – рассмеялся Мануэль. – Не верьте ему, он просто хочет продать ваше оружие мне.
Он ударил меня по лицу так, что у меня заныли зубы. Я ударил его в ответ – гораздо сильнее. Он разозлился и вытащил нож, но Рафаэль выстрелил ему в голову. Клем закричал, и я подскочил – не от звука выстрела, а от его крика. Я ударился затылком о стену террасы и замер, ожидая, пока боль перестанет пульсировать.
– Зачем вы это сделали? – спросил Клем.
– Потому что этого не сделали вы. Посмотрите на меня. – Рафаэль говорил гораздо тише обычного. Он поднял мою голову и проверил зрачки. Вблизи он выглядел моложе. То, что я считал морщинками вокруг глаз, оказалось шрамами, как у боксеров.
К своему стыду мне было приятно такое внимание, хотя оно не имело отношения к реальной проблеме. Увидев Рафаэля вблизи, я лишь вспомнил разговор прошлой ночью. Меня охватило чувство неловкости из-за того, что я так повел себя перед ним. Я приложил пальцы к его груди и оттолкнул.
– Все в порядке, никто не сожжет вашу деревню. Кем он был? – Я кивнул в сторону тела.
– Выращивал хинные деревья, пока их не вырубили. Теперь он помогает поддерживать монополию. Угрожает каждому белому мужчине, который оказывается в этих краях. – Рафаэль повесил ружье за плечо, и я уловил химический запах пороха. Я и забыл, как мне нравился этот запах.
– Спасибо, – сказал я, желая быть не таким грубым. – Впредь я постараюсь быть менее бесполезным.
Мои слова почти рассмешили Рафаэля.
– Садитесь на свою лошадь. Пока не пришел его сын. И вы, Маркхэм. Киспе, мы отправляемся, – добавил он на испанском.
– Мы что, просто оставим тело здесь? – удивился Клем.
– Займитесь им, если хотите. Я поехал дальше.
Рафаэль умчался вдаль до того, как Клем успел ответить.
Киспе удовлетворенно смотрел на тело мужчины, и я подумал, что этот человек вряд ли ограничивался одними угрозами. Я сел на землю, не спуская глаз с голландского ружья. Голова по-прежнему болела, и я придерживал ее рукой.
– Что, если бы у Рафаэля не было ружья? – воскликнул Клем, как только Рафаэль отъехал достаточно далеко, чтобы не слышать нас. – Не ввязывайся в схватку, которую не можешь закончить, Эм. Мы оба могли погибнуть.
Я знал, что он злился на себя из-за того, что Рафаэль оказался быстрее, но мне все равно было обидно. Я отстал от всех. Клем выехал вперед. Рафаэль дождался меня, чтобы я не потерялся, и дважды сворачивал на неожиданные тропы. Клем не сразу замечал, что едет в одиночестве. Очевидно, Киспе знал дорогу, потому что медленно ехал последним. Когда мы поднимались по склону долины, Рафаэль притворился, что не замечает, как мне тяжело. Затем он дотронулся до моей руки, чтобы я остановился. Он показал на огромные валуны на горном склоне, похожие на застывшие позвонки гигантского зверя.
– Это редкость, – пояснил Рафаэль. – Нам повезло увидеть их.
– Что это? – спросил я, наклонившись в седле. Я подозревал, что Рафаэль просто придумал все в качестве повода передохнуть.
– Они называются чакрайюк.
Слово не казалось выдуманным. Рафаэль не сводил взгляда с камней, перебирая бусины своих четок. Он зажал поводья под коленом.
– Что это означает?
– Это означает «хозяин поля», – недовольно отозвался Клем. Наверное, он только что нашел верный поворот. – Это святыня. Очень древняя. Раньше люди считали камни живыми.
– Нет, – возразил Рафаэль. Он говорил слишком тихо, чтобы Клем мог услышать. – Оно означает… – Он задумался, глядя в одну точку. Я увидел, как он вспомнил слово, потому помрачнел, словно никогда не задумывался об этом раньше и кечуанское слово оставалось для него просто словом. – Гигант, – наконец сказал он. – Мертвый гигант.
9
Неожиданно мы вышли к реке. Ничто не предвещало ее появление: не было ни камыша, ни болотистых участков. Внезапно перед нами возникла вода. Река, широкая и медленная, текла в обоих направлениях. Клем растерянно огляделся. Он спросил Рафаэля, откуда и куда она текла, но, даже говоря об одних и тех же местах, они называли их по-разному, за исключением названий стран.
– Она впадает в Боливию?
– В Боливию? – На лице Рафаэля почти мелькнул интерес, словно Боливия была философским понятием, о котором он узнал в школе и с тех пор не вспоминал, а не тем, чем она была на самом деле – перуанской версией Уэльса. – Где проходит граница?
Клем едва не взорвался от ярости.
– Вы живете на границе с Боливией и не знаете об этом?
– Нет. Там растет чертовски огромный лес.
Я склонил голову. Рафаэль говорил по-английски очень быстро. Очевидно, он выучил язык еще в детстве, иначе не смог бы так говорить. Учитывая, что он не забыл язык за долгие годы неиспользования или в лучшем случае редкого использования, это говорило о потрясающей памяти. Я уже растерял свой китайский. Рафаэль заметил мой взгляд и вопросительно выгнул бровь. Я выставил руку вперед, словно оратор, показывая, что он говорил очень хорошо. Он нахмурился, но смущенно опустил плечи.
– Ты не против, если я возьму твой шарф? – спросил у меня Клем. Взяв его, он уткнулся в него лицом и закричал. Затем он поднял голову и резко сказал: – Если я не придушу его к следующему вторнику, меня обязаны причислить к лику святых. Отправишь телеграмму в Рим.
Если Рафаэль и слышал его, он сделал вид, что ничего не произошло. Он ушел вперед и вскоре остановился у каменного причала. Здесь не было ни людей, ни домов, ни лодок. В конце причала стояла статуя высотой семь футов. Она смотрела на воду, словно была живым человеком.
– Что случилось? – спросил Клем, когда мы приблизились к Рафаэлю.
– Мы ждем рыбака.
– Здесь не ходят паромы?
Рафаэль промолчал, но губы его искривились в своеобразной улыбке, которую женщины называют дерзкой. Было в ней что-то жестокое: так улыбаются мужчины, прежде чем отправить свою беременную женщину в приют.
– Нет, – ответил он.
Рафаэль скинул свою сумку на землю, он достал банку с воском и щетку с ручкой из голубоватого стекла. Он осмотрел статую и начал оттирать пятна, оставшиеся после дождя, и брызги реки. Я решил, что одежда статуи была каменной, но, когда Рафаэль провел по ней щеткой, она задрожала. Одеяние было сделано из настоящей кожи, побелевшей от погоды, как мрамор. Я наблюдал за Ра